3 О двух переводах сонета 66 Шекспира. Маршак не поэт?

Скажу сразу: чтение будет нелегким, но захватывающе интересным. А сама рецензия навеяна двумя литературоведческими работами, где детально анализируется не только сам перевод этого сонета, но и то, как через перевод мы можем увидеть личность самих переводчиков.
Я колебался в выборе, где именно поместить мой текст: то ли там, где пишутся рецензии на прочитанные книги, то ли там, где существует моя группа о писателях, поэтах и их книгах и произведениях.
В первом случае, у меня будет больше откликов, но прочитают рецензию меньше, во втором -- откликов будет меньше, хотя прочитавших будет больше, вот такой парадокс, хотя, думаю, он всем понятен, так как мою рецензию читают в основном люди, чьи интересы и духовные запросы во многом совпадают с моими.
В результате я решил, пусть это будет здесь, в моих рецензиях, а кому это будет интересно из многотысячной аудитории сайта, сами найдут и прочтут, если захотят. Моя рецензия, не скрою, это то, что многим ценителям поэзии должно очень понравиться.
Итак, я говорю о двух переводах двух переводчиков и о двух литературных критиках( хотя они же и писатели): переводы Самуила Маршака и Бориса Пастернака, а критика от Бенедикта Сарнова и Юрия Карабчиевского.
Для начала перевод сонета от Маршака (цитирую Сарнова):

Воспользуемся этим методом и сравним два перевода шекспировского «Сонета 66».
Один перевод сделан Маршаком:
Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж
Достоинство, что просит подаянья,
Над простотой глумящуюся ложь,
Ничтожество в роскошном одеянье,
И совершенству ложный приговор,
И девственность, поруганную грубо,
И неуместной почести позор,
И мощь в плену у немощи беззубой,
И прямоту, что глупостью слывет,
И глупость в маске мудреца, пророка,
И вдохновения зажатый рот,
И праведность на службе у порока.

Все мерзостно, что вижу я вокруг...
Но как тебя покинуть, милый друг!

А вот перевод того же сонета 66 от Пастернака:

Измучась всем, я умереть хочу.
Тоска смотреть, как мается бедняк,
И как шутя живется богачу,
И доверять, и попадать впросак,
И наблюдать, как наглость лезет в свет,
И честь девичья катится ко дну,
И знать, что ходу совершенствам нет,
И видеть мощь у немощи в плену,
И вспоминать, что мысли заткнут рот,
И разум сносит глупости хулу,
И прямодушье простотой слывет,
И доброта прислуживает злу.
Измучась всем, не стал бы жить и дня,
Да другу трудно будет без меня.

Не знаю, как для кого, а лично мне перевод Пастернака больше нравится, чем перевод Маршака, хотя я читал раньше сонеты Шекспира в переводе Маршака, и они мне очень нравились, но может это потому, что я не читал сонеты Шекспира в переводе Пастернака?

Хотя я люблю поэзию, но все же анализирую ее как читатель, как любитель, а не как профессионал и не как критик или литературовед. Но мне всегда, я об этом уже неоднократно писал, нравится литература о литературе, о том, что, как и почему написано, о том, кто писал и какими людьми эти авторы были в жизни, что их мучило, тревожило, радовало, какими были они в личной и общественной жизни, как эти авторы общались между собой и как друг к другу относились. Я обо всем этом очень люблю читать, а еще я люблю делиться своими знаниями с моими читателями.
До сегодняшнего дня я не читал этот сонет Шекспира в переводе Бориса Пастернака и особых претензий к Самуилу Маршаку в этом случае у меня не было)
Но когда я сегодня случайно наткнулся и прочитал сравнительный анализ двух переводов от двух писателей ( они же и критики-литературоведы), то понял, насколько глубже они оба проникают в суть произведения.
Однако, скажу, что уже давно про себя отметил, что Маршак никогда не был замечен в чем-либо антисоветском, что признавал любые перемены во власти, как человек никогда и нигде не высовывался, писал себе стихи для детей, переводил иностранных поэтов, помогал и советовал как надо писать молодым авторам, и в целом он мне нравился, просто я знал, что как человек Маршак очень затаенный, из тех, про которых говорят: "себе на уме".
И вот я сегодня нахожу подтверждение своим мыслям, причем у обоих литературоведов, у того, кто критически пишет о Маршаке, и у того, кто дает положительную оценку его переводам.
Мне так же очень понравилось у Юрия Карабчиевского определение "детского" и "взрослого" чтения, вернее, читательского отношения к читаемому. Я его обязательно потом приведу и это будет моим своеобразным подарком моим читателям.
Перехожу к анализу текстов. Сначала буду цитировать Бенедикта Сарнова. Речь идет о пятой главе под названием "Рифмуется с правдой" из его очерка "Самуил Маршак" с позаголовком "Очерк поэзии", написанным еще в уже далекие 70-е годы.

Сарнов пишет:

Непосредственное читательское чувство сразу и безошибочно заставляет нас отдать предпочтение второму переводу.

Читая перевод Маршака, мы узнаём, что автору сонета «невтерпеж» видеть «и вдохновения зажатый рот, и праведность на службе у порока...».

Читая перевод Пастернака, мы чувствуем, что переводчику, так же как и переводимому им автору, больно от сознания, «что мысли заткнут рот».

В этом вся разница.

Разумеется, можно тотчас же сделать безапелляционный вывод, что перевод Пастернака горячей, взволнованней, что в нем лирическое чувство обнаженней, острей, пронзительней, а перевод Маршака — холоднее, спокойнее.

Но можно ли все это доказать? Подтвердить анализом? А вдруг все это субъективно? Для одного читателя — так, для другого — иначе. «Вас не волнует а меня волнует!» Что может быть убедительнее такого ответа?..
...постоянно, многократно, сто раз на день болезненно ощущать все острые углы этого мира, самому быть жертвой его нелепости, нелогичности, несправедливости.

Сопоставление этих двух переводов лишний раз подтверждает точность наблюдений Маршака-критика, чуткого и вдумчивого читателя, тонкого и глубокого исследователя. Бросает ли оно тень на Маршака-переводчика? Думаю, что нет.

Вряд ли надо доказывать, что Маршак был замечательным поэтом-переводчиком. Перевод 66-го сонета не принадлежит к числу самых больших его удач. Видимо, обнаженный трагизм мировосприятия, выразившегося в «Сонете 66», был Маршаку внутренне не так близок, как Пастернаку. Но эта относительная неудача лишь подтверждает: в переводах своих Маршак оставался подлинным поэтом-лириком, а не холодным версификатором, умеющим с равным блеском и «мастерством» перевести любые стихи любого поэта.

Хочу обратить ваше внимание, что искренность стихотворения или прозы всегда зависит от внутреннего жеста, от движения души, это очень интересное и точное наблюдение и раньше я об этом не задумывался. Если вы хотите быть услышанным, говорите то, что думаете и выражайтесь так, как чувствуете, не подстраиваясь ни под модное поветрие, ни под толпу, вы -- это вы, а не толпа, не ваша мама или подруга, не ваш начальник или подчиненный, не ваш друг или враг. Ваше высказывание может не нравится, оно может быть неправильным, вы можете ошибаться, но оно ваше, если вы искренне верите в то, что говорите, а не лицемерите. Я,например, могу удалить ваш комментарий, если вы хвалите и поклоняетесь Гитлеру или Сталину или высказываете юдофобские мысли, и у меня на то есть полное право, но, если вы искренни, то я ценю эту вашу искренность, хотя вы становитесь моим врагом. Надеюсь, я понятно излагаю свою позицию. Вы можете перечитать все мои рецензии, и нигде вы не найдете у меня ни строчки, где бы я лицемерил и не высказыввл то, что думаю. Единственное на что я способен, это иногда уходить от прямого ответа, если мне, например, не нравится рецензия или не по душе чья-либо человеческая позиция.

Возвращаюсь к дальнейшему анализу текстов.

Лично мне не все нравится в комментарии Сарнова, возможно, он сознательно сглаживал острые углы в этом комментарии, вот, как я, например, когда ухожу от прямого ответа)

Мне по душе честный и беспощадный анализ текстов Пастернака и Маршака от Юрия Карабчиевского. Судите сами.
Карабчиевский в своем очерке "О С. Маршаке" ( дату написания я пока не установил, но очевидно, позже, чем написан очерк Сарнова) пишет о "пустопорожнем" переводе Маршака,

Что значит ложный — несправедливый, что ли? Но разве может быть справедливый приговор совершенству?
И неуместной почести позор.
Надо очень хотеть, чтобы откопать смысл этой строчки, кроме прочего еще и безграмотной (мастерство, мастерство, техника, техника!), потому что родительный падеж здесь звучит как винительный: неуместный позор почести.
Безликость, бесчувственность, безударность, пустое формальное стихосложение — вот что такое мастерство Маршака. У Пастернака даже рифмы — только мужские, подчеркивающие простоту и скупость (в оригинале, кстати, тоже мужские). А у Маршака — хоть через одну, да женские, все-таки и тут побольше расплывчатости. Он часто жаловался на краткость английской строки по сравнению с русской. (С какой русской? С какой-то аналогичной.) Этим он оправдывал свое многосложие, растягивание строки в переводе. Так, женская рифма — а точнее, бесполая — сыграла не последнюю роль в уничтожении ритма блэйковского «Тигра».
И еще 66-й сонет. Последние две строки. Прелесть какое двустишие:

Все мерзостно, что вижу я вокруг.
Но жаль тебя покинуть, милый друг.

Это уже оперетта. Просто явственно слышишь мелодию и видишь картавого старичка («мегзостно») во фрачке, делающего ручкой. Там дальше мелодия ускоряется и идет каскад, он и она, причем он так потешно выбрасывает коленки в стороны… Но, конечно, это вышло у Маршака нечаянно, от безвкусицы и бесчувствия. Опереточные куплеты — вещь непростая, требующая если не таланта, то лихости, думаю, специально бы он не смог…
Человек этот, исписавший кучу страниц, слывший мэтром не только официально, но и среди приличных и одаренных людей, не написал ни одного живого слова. Он ни разу не вскрикнул, не заплакал, не выругался — ни в переводах, ни в оригинальных стихах. Читать его — утомительнейшее занятие, выматываешься от придумывания смыслов и чувств, от подстановки собственных ударений в эту аморфную и безударную массу. Кстати,читать его стихи монотонно, как обычно — и правильно! — читают поэты, просто невозможно по существу. Маршак не доверяет ритму стиха, и слово у него не сцеплено с ритмом, не усваивает его и не преодолевает, а существует само по себе. И приходится, чтобы выявить хоть какую-то иерархию, задавать принудительные интонации, какое-то место искусственно смазывать, какое-то подчеркивать, так же искусственно, то есть читать, как читают стихи актеры или учителя на диктантах. Собственной поэтической интонации стих Маршака не содержит...
...Кстати, безоговорочная лояльность Маршака в самые разные времена, беспредельная вписанность вплоть до слияния — это не только простительная трусость, но главным образом просто характер, сколько можно об этом судить по творчеству. Вписываться — было у него в крови, мягко, беззубо, безлико, бесчувственно укладываться в любую готовую форму — поэтическую, жанровую, политическую. Он был бесконечно удобным автором. С одной стороны — образован, начитан, то да се, английский язык. С другой стороны — абсолютно надежен, поскольку лишь сказанное высказывал, да и то так глухо, что и не слышно.
Интонационное безразличие его стихов, в том числе и детских, приводит порой к смешным парадоксам...
...
И все-таки, и однако…
Каждый раз упираешься в это «однако» при попытке любой категоричности. Однако: есть среди детских стихов Маршака умные, легкие и веселые, что, казалось бы, уж совсем невозможно. И в чем же тут дело:

Однажды старушка
Отправилась в лес.
Приходит обратно,
А пудель исчез.
Искала старушка
Четырнадцать дней,
А пудель по комнате
Бегал за ней.
…………………………….
Старушке в подарок
Прислали кофейник,
А пуделю — плетку
И крепкий ошейник.
Довольна старушка,
А пудель не рад
И просит подарки
Отправить назад.

А дело, мне кажется, в том, что стихи для детей не требуют самовыражения автора, более того, они его не терпят. Бенедикт Сарнов, умный человек, очень точно подметил отличие детской книги от взрослой в том, что в детской все герои — только «наши» или «ваши» и нашим сочувствуешь, а вашим — нет. Но, думается, это еще не самое существенное. А самое существенное, быть может, то, что детям важен в книге предмет разговора и совершенно нс важен автор, поскольку у них еще нет понятия о внутреннем мире и, соответственно, интереса к нему. Взрослому читателю, если он действительно взрослый читатель, интересен в первую очередь автор. ‹…› лишь где-то в промежутке, только как средство — та история, которую автор рассказывает. Общение с автором — вот взрослое чтение. Общение с миром — вот чтение дет
ское. Взрослое чтение всегда субъективно и личностно, оно непременно несет в себе тайну — это тайна исповеди. Детское чтение — открытее, шире, прямее, обобщенней. Слово, понятие и предмет — вот объект разговора детского писателя с детским читателем. И противоречия, которые вскрывает такой разговор (тут Сарнов подошел близко к сути), есть противоречия между людьми или между предметами, но никак не внутри людей и предметов и тем более не внутри автора. Детская литература, даже самая озорная и парадоксальная, всегда дидактична, лишь более или менее скрыто. Детский писатель — всегда учитель, а учитель не есть предмет изучения, разве только незаконного, исподтишка…

Все это проявляется особенно наглядно в специальных детских стихах. Поэзия есть высшая форма самовыражения, и область специальной детской литературы ей в принципе чужда и противопоказана. В эту чуждую область она может внедриться лишь путем отказа от своих основных качеств (читай: достоинств): субъективности, откровенности, внутренней зоркости, сверхчувственной пророческой остроты, — выпячивая и усиливая взамен другие, формальные и второстепенные, признаки, о которых обычно и говорить не стоит: сюжетные ходы, игры в слова, ритмические и рифмовые узоры… Для подлинной личности, для настоящего поэта такая ломка, такой отказ от себя — мучителен, да попросту невозможен. Пушкин?.. Но Пушкин не писал стихов для детей, он писал сказки, которые интересны детям, — а это совсем другое дело. Зато стихи для детей пытались писать Блок, Пастернак, Мандельштам, стихи мало сказать неудачные — просто позорно плохие. Любопытно, что у этих великих поэтов, таких индивидуально-разных, стихи для детей до смешного похожи, трудно узнать, где чье. Все они правильно чувствовали необходимое направление, путь отказа от самого себя, но столь мучителен был для них этот путь, что уже не оставалось сил ни на что другое, ни на какое заполнение открывшихся пустот.
И вот пришел Самуил Маршак.
Маршак никогда не был поэтом в подлинном смысле этого слова, и он не тратил силы на отказ от собственной личности. Ему не от чего было отказываться. Но зато он обладал замечательной способностью к использованию различных поэтических средств, всего того, что в качестве побочных эффектов было наработано русской и английской поэзией. И он сделал самое большее, что мог бы сделать в поэзии непоэт, — он стал детским поэтом. Его экспансия во взрослую литературу, эта издержка авторитета, сразу обнаруживает главный его недостаток, а вернее сказать, главное отсутствие. Но в стихах для детей он чуть ли нс личность, потому что мир его стихов существует, и отчего бы не считать его миром автора?
Этот мир никак не назовешь внутренним, внутри он пуст, как выеденное яйцо, но он реален, ничего не поделаешь.

Если вдуматься, слова беспощадные, но справедливые. Оказывается, Маршак по сути и не поэт, возможно, он детский поэт, но никак не взрослый, у него нет за душой никакого внутреннего движения, он просто владеет искусством стихосложения, но делает это отстраненно, холодно, не переживая внутри, он как наблюдатель со стороны, с ним лично ничего не происходит и не случается, его лично ничего не трогает.
Меня всегда поражало лицо Маршака. Никакого поэтического вдохновения. Не помню, из какой он семьи, кажется, его отец держал торговый дом в Киеве, золото, драгоценности.
И, как видите, я не удержался, привел в одной цитате и характеристику Маршака и как поэта,и как человека, и сравнительную характеристику двух переводов одного текста, и замечательную по психологической достоверности характеристику "детского" и "взрослого" отношения к литературе.
Положа руку на сердце, дорогие мои читатели, много вы знаете людей из вашего окружения, которые читают книги "по-взрослому"?)

И еще. Я теперь знаю, как отличить настоящие стихи от искусной поделки или даже подделки, спросите себя, когда вы читаете чьи-либо стихи, вы их чувствуете или вы их знаете, потому что Пастернак чувствовал, а Маршак знал, это и отразилось на их переводе. Теперь об этом знаете и вы)
Надеюсь, вам было интересно читать мои открытия)

P.S.Сейчас увидел, что некоторые места в цитатах обрезались, так как очень обширные были, но
смысл сохранился, а это главное.