5 Философская сказка

Для своей небольшой поэмы Китс берет полумифический сюжет, описанный Филостратом: молодой Менипп Ликий по дороге в Коринф встречается с загадочной неотразимой женщиной, объясняющейся ему в любви.

"Ликий, воздержанный и рассудительный философ, способный умерять все свои страсти, за вычетом любовных, задержался у госпожи, и ублажился паче чаяния, и в итоге женился на ней; на свадьбу же, в числе прочих гостей, пришел Аполлоний, и проницательными умозаключениями обнаружил, что сия женщина была ехидной, ламией; и что все убранство дома, подобно Танталову золоту, Гомером описанному, не было вещественно, а только мнилось воображению. Аполлоний пребыл непреклонен, по каковом разоблачении женщина, и златая утварь, и дом, и всё его убранство сгинули во мгновение ока: многие тысячи зрели сие деяние, ибо свершилось оно в самом сердце Греции".

Однако, первая сцена открывает читателю историю страсти Гермеса к некой нимфе, укрывшейся от ухажёров в ночном лесу, где жаждущий любви бог всё никак не может её найти. Тут он натыкается на змею, которая умоляет Гермеса вернуть ей человеческий облик, а она в обмен согласна указать путь к прекрасной нимфе. Здесь мне стало любопытно, почему в качестве героя-любовника фигурирует именно Гермес - очевидно, он скорее ассоциируется с пресмыкающимися со своим "змеиным кадуцеем", на котором и клянётся Ламии выполнить свою часть договора? Так или и иначе, боги предаются вечной любви (Исчезли боги в чаще вековечной:/Блаженство лишь для смертных быстротечно), а Ламия на новообретённых ногах спешит в Коринф ради своего мгновения счастья.

Зачем это предыстория - чтобы показать естественный мир Ламии, идиллию для богов, которую ей приходится покинуть ради встречи с возлюбленным? Вне её она оказывается беззащитной смертной, фантомом, грозящийся легко разрушиться от одного взгляда рационального холодного философа. Я не решила для себя, что олицетворяет образ Ламии, да и мне больше нравится возможность разнообразной трактовки. Это легкое, воздушное вдохновение, без усилий погубленное разумом? Или губительный морок, определённо нежизнеспособный, пострадавший от собственного обмана? Факт гибели Ликия в финале склоняет меня к версии невиновности Ламии в том смысле, что Ликий сам придумывает себе великий образ и обманывается им, губя и себя, и возлюбленную, которую он предаёт ради собственного тщеславия и из простой небрежности. "Прочь, ты - жестокосердый! Прочь, палач!/Скрой лживые глаза, скорее спрячь!" - в итоге именно он получает подобный упрёк от невесты, которую, мне кажется, Китс во лжи не обвиняет, однако и не оправдывает и не спасает. Возможно, подразумевается, что идеал, способный пустить корни в жизнь и прорасти, подлинный поэтический дух, существует только на пересечении миров Аполлония и Ламии, но в то же время Китс диалектически указывает на их принципиальную отличность.

Love in a hut, with water and a crust,
Is—Love, forgive us!—cinders, ashes, dust;
Love in a palace is perhaps at last
More grievous torment than a hermit’s fast

Любовь и черствый хлеб средь нищих стен -
Прости, Амур! - есть пепел, прах и тлен.
Подчас любовь - и в золото одета -
Мучительней поста анахорета.

Перевод Сухарева мне очень нравится, в нём есть что-то от ритма оригинала, учитывая полное отличие английской ритмики стихосложения и языка, конечно (ямб на русском выдерживается явно проще). Теперь мне хочется познакомится с другими двумя поэмами "трилогии", я почти прониклась английской поэзией, хотя мне всегда было сложно её воспринимать - такая она, кажется, далёкая, и в половине случаев я не могу правильно услышать размер. А "Ламию" у меня возникло желание перечитать почти сразу же, в оригинале у неё не очень сложный текст, зато сложная система образов, о которой хочется думать и раздумывать. В конце концов, поэзия не имеет какого-то единственного заложенного в неё смысла, а сама возможность разнообразного прочтения аллегорий делает её бесконечной и вечной.