2

Душу
пуншем
и шуткой греючи
над омаром
с фарфоровых блюд,
ты спроси
Александр Сергеича:
— Что вы любите? —
«Я?
Люблю —
и блеск, и шум, и говор балов,
и в час пирушки холостой
шипенье пенистых бокалов
и пунша пламень голубой».
Прекрасной
дамы
тень сквозная
мелькнет
в бутылочной длине, —
а пьяный
Блок
бубнит:
«Я знаю,
я знаю — истина в вине».
Пенится
бокал золоторунный...
Петербурговы буруны
черных
роз
намели пучки...
«И тотчас же в ответ что-то грянули струны,
исступленно запели смычки».
А Северянин
в эти
разливы струн
и флейтин
влез
прейскурантом вин:
«Как хорошо в буфете
пить крем-дэ-мандарин».
Сдавались
флейты
пастушеским дудкам;
колючками рифм,
как репей,
Сергей Есенин
пристал к проституткам:
«Пей, выдра, пей!»
Куда пойдешь?!
И годы назад
Маяковский
мечтал и мяк,
сидел
в пролетавших ночах,
«глаза
уткнув
в желтоглазый коньяк».
А «Травиаты»
из театров,
из маленьких и больших,
расканареивались
по воздушной волне...
Пей
и подпевай,
безголос и фальшив:
«Налейте, налейте бокалы полней!»
Пока
заморские
шипучие три́нкены
лакали
дворяне,
тянул
народ,
забитый и закриканный,
бочки
разной дряни.
Попы поощряли:
«Терпите, братие,
пейте,
причащайтесь, как велит вседержитель.
На Руси
веселие пити,
не можно
без водки
жити».
И под скрип телег,
и под луч луны
пили
и зиму и лето...
Аж выводились
под Москвою
белые слоны
и змеи —
зеленого цвета.