В музыке Рахманинова что-то всегда остается недосказанным. Для Рахманинова невозможно обнажить сокровенные чувства. Даже в самом сильном всплеске эмоций он соблюдает большую или меньшую сдержанность, не исчерпывая всей мощи своего самовыражения. В этом отношении он сильно отличается от своего музыкального и духовного прародителя Чайковского, иной раз повергаемого эмоциями чуть ли не в состояние истерики. Рахманинов никогда не теряет некой доли самоконтроля, несмотря на сокрушающую силу вложенного в музыку чувства. Эта сила, однако, никогда не вызывает окончательного пароксизма, он никогда не предстает перед нами человеком, в отчаянии рвущим на себе волосы, дико жестикулирующим, катающимся по земле и скребущим ее ногтями... Может быть, его музыка не действует на нас так впрямую и с такой же жизненной реальностью, как это происходит у Чайковского, но ее эффект часто глубже и продолжительнее. Эта особенность рахманиновской музыки, без сомнения, связана с характерным для него отношением к жизни: музыкальный аристократизм, который, конечно, не имеет никакого отношения к его происхождению, поскольку в этом смысле сын извозчика может быть аристократом в той же степени, что и сын короля. Это просто означает, что позиция Рахманинова отличается от позиции обывателя: она существенно свободнее, шире, более сдержанна, умеренна и менее назойлива.