Карамзин выступает как представитель новой европеизированной литературы сентиментального направления. Эта литература имеет свой язык, свои обороты речи, часто чрезмерно изысканные, чрезмерно изящные, нередко скалькированные с французского, являвшегося привычным языком в светском обществе. Литературные староверы, во главе которых стоял известный Шишков, борются за славянизмы старого русского языка, за национальный стиль, которому угрожает вычурное модное направление, ориентированное на современные западноевропейские образцы.

В книге академика В. В. Виноградова «Очерки по истории русского литературного языка XVII—XIX веков» можно найти очень много материала, взятого им из полемики Шишкова против Карамзина, потому что полемика эта очень четко определяет, что в Карамзине казалось современникам новшествами. Вот что пишет по этому поводу Виноградов: «Русско-французская фразеология в стилях XVIII века имела своеобразные особенности. Она носила отпечаток того манерного, перифрастического, богатого метафорами, риторически изукрашенного языка, который был так характерен для французского общества и французской поэзии той эпохи. Там был создан искусственный,, жеманно-изысканный стиль выражения, далекий от простоты бытовых предметных обозначений. Вместо „солнце" (soleil) говорилисветило дня, дневное светило (le flamheau du jow); вместо „глаза" (les yeux) —зеркала, зерцала души (les miroirs de Tame). Сапожник именовался смиренный ремесленник (humble artisan); саблю заменяла губительная сталь (acier destructeur) и т. п.».

«Шишков приводит забавные параллели — как в старину выражались по-простому и как теперь выражается Карамзин.. В старину говорили: „Как приятно смотреть на твою молодость!", а теперь говорят: „Коль наставительно взирать на тебя в раскрывающейся весне твоей!“ В старину говорили: „Луна светит", а теперь говорят: „Бледная Геката отражает тусклые отсветки". Раньше говорили: „Деревенским девкам навстречу идут цыганки", а теперь: „Пестрые толпы сельских ореад сретаются с смуглыми ватагами пресмыкающихся фараонит". Прежде говорили: „Жалкая старушка, у которой на лице были написаны уныние и горесть", теперь же говорят: "Трогательный предмет сострадания, которого уныло задумчивая физиономия означала гипохондрию“».

Мы теперь привыкли говорить: «тонкое чувство», «тонкая мысль», а Шишков считает такое словоупотребление дерзким, неточным: «тонкая» можно сказать только о веревке, а «тонкая мысль» не бывает, это перевод с французского (во французском языке слово fin употребляется и в буквальном, и в переносном смысле, а по-русски слово «тонкий» в переносном смысле тогда не употреблялось). Шишков добавляет, что когда читаешь выражение «тонкая мысль», то сразу воображаешь, что может быть и «толстая мысль».