Точно так же Рембрандт пишет и ангелов. Он делает портрет самого себя – беззубого, морщинистого старика в ночном колпаке, он пишет с натуры, по отражению в зеркале. Он грезит, грезит, и кисть его начинает воссоздавать его собственный портрет, но уже из головы, не с натуры, и выражение становится все более удрученным и удручающим. Он опять грезит, грезит, и вот, не знаю уж, как и почему, – не так ли это бывало у родственных ему гениев – Сократа и Магомета, – Рембрандт пишет позади этого старца, схожего с ним самим, сверхъестественного ангела с улыбкой à la да Винчи.

Вот тебе художник, который размышляет и работает по воображению, а я начал с того, что по характеру своему голландцы не способны ничего выдумать, что у них ни воображения, ни изобретательности.

Я алогичен? Нет.

Рембрандт действительно ничего не выдумывал – он просто знал и чувствовал рядом с собой и этого ангела, и этого странного Христа.