И Данте, для которого «высшее из благ, однако, то... чтобы люди жили в мире», был убежден, что это было бы возможно, лишь если род людской «будет подвластен весь единственному властителю. ...Так что человечество, если оно будет подчиняться одному-единственному князю, будет более всего близко к Богу. Из этого следует и то, что такое подчинение наиболее соответствует Господнему замыслу. Это равнозначно его благоволению и процветанию». Для Данте без обустройства универсальной монархии, как называли в Средние века и раннее Новое время огромный имперский проект, охватывающий всю Европу, был немыслим прочный мир, потому что там, где властвуют друг подле друга двое, всегда дойдет до ссоры. Тем самым он обращался против аргументации публицистов французского короля Филиппа Красивого и союзных ему итальянских гвельфов, которые оспаривали необходимость универсальной монархии и выступали за систему независимых государств и отдельных городов. Им Данте бросал упрек, что их речи о справедливости лишь голое притворство, потому что они не хотели бы, чтобы кто-либо действительно мог победить по справедливости.

В истории политической мысли Европы было мало теоретиков, которые с той же решительностью, что и Данте, связывали желание мира и организацию имперского порядка.
Лишь Томмазо Кампанелла и — с оговорками — Джованни Ботеро примерно так же указывали на имперский мир, пропагандируя для Европы и, исходя из этого, для всего земного шара такой политический порядок, который мог быть создан под главенством Испании6. Основной же нитью в политической мысли Европы было выражение предпочтения не имперскому «господскому миру», а установленному между государствами «миру по договору»: вместо одной превосходящей силы в центре мирного пространства мир гарантировался коллективными самоограничениями принципиально равных в своих правах акторов. В труде Иммануила Канта «К вечному миру» (1795) это представление нашло свое самое известное и одновременно наиболее эффектное отражение. Концепция межгосударственного мира по договору, который будет охраняться созданием союза-государств, отрицает реализацию мира любой ценой и критикует имперский мир как кладбищенское спокойствие. Политическая несвобода и экономическая стагнация всегда будут той ценой, которую придется заплатить, и эта цена очевидно слишком высока. Кроме того, подобный мирный порядок долго не продержится; спустя некоторое время он будет неизбежно уничтожен мятежами и восстаниями — не в последнюю очередь из-за жестокого ограбления периферии, которое станет необходимо, чтобы иметь возможность вознаградить население имперского центра материальными преимуществами за утрату им его свободы.