Земля, дождь, деревья или там летнее закатное солнце (у каждого — свое что-то, но общее — тварный мир, природа) — все это способно с наибольшей силой питать нашу душевность. Это очень близко к языческому мироощущению, которое всегда ограничивается творением, забывая Творца или всецело растворяя Его в творении, наделяя творение совершенно независимыми от Творца либо прямо божественными свойствами.
В таком видении мира все становится, как в чудном сновидении, зыбким, неясно очерченным, порой призрачным, часто волнующим и неизъяснимо притягательным. И когда в сферу этих г]Ьез включается (произвольно или нет) другой человек, люди (тоже творение) — они также становятся объектом нашей душевности. И в таком состоянии хуже всего то, что оно отрывает нас от подлинной реальности, лишает необходимой трезвости — как состояния ума и чувств, противоположного состоянию опьянения. Результат такой душевной «безбрежности» — упоение человеком, тут же сменяющееся злобой и нетерпимостью.