-- Вы, по-видимому, обжились здесь? -- сказал я. -- И кажется, хорошо владеете арабским языком.
-- Да, я говорю недурно, а читаю и очень хорошо. Прекрасный язык, но сердца жестокие...
Он замолчал, но глаза засветились каким-то особенным глубоким блеском. Очевидно, он вспомнил о чём-то пережитом глубоко и с болью.
-- Да, жестоки у них сердца, -- повторил он, -- жестоки и обычаи. Живу я на свете тридцать пять лет и видел много людей и народов. Но я не видел ничего жесточе обычаев этих семитов. И странно: эта жестокость идёт рядом с поразительной человеческой красотой. Они прекрасны и жестоки, как дети... Впрочем, может быть, именно эта жестокость и хранит их целые тысячелетия...