Она снова входила в жесточайший ступор. И все чаще ей казалось: православие, ее православие, разумеется, – лишь обольщение, самообман. Острота проклятого вопроса была приглушена на время, погашена новыми впечатлениями и образами, которые, однако, его не разрешили, не разрушили. Да, теперь жить она не могла без служб, праздников, исповедей, причастия – безо всего этого множества неуловимых словом радостей души, которые хорошо знает каждый имеющий веру, но даже эта горячая волна церковной жизни не решала проблемы главной. Смысла не было все равно. Господь был, а смысл? Не было. Жизнь ее не имела никакого смысла. Как, как такое возможно? Ведь еще недавно она твердо знала, что смысл – всего лишь в приближении к Богу, в очищении души, служении, что и деловто всего – спасаться. Но теперь все эти еще недавно такие убедительные максимы обратились в прах общих истин, никакого отношения не имеющих к ней, к ее собственной жизни, которую она живет каждый день.