С задних рядов раздался... «Американха»

С задних рядов раздался уверенный женский голос с неамериканским акцентом:
— Почему запикали слово «негритос»?
По классу ветерком прошелестел всеобщий вздох.
— Ну, это запись с телевизора, и я среди прочего хотела обсудить с вами, как мы представляем историю в массовой культуре, а слово на «н» — безусловно, важная часть этого разговора, — сказала профессор Мур.
— Я не улавливаю смысла, — продолжил уверенный голос.
Ифемелу обернулась. У девушки были естественные волосы, подстриженные коротко, «под мальчика», миловидное лицо с широким лбом, сухопарое, оно напомнило Ифемелу восточных африканцев, вечно выигрывавших по телевизору забеги на длинные дистанции.
— Ну то есть слово «негритос», оно существует. Люди его употребляют. Это часть Америки. Оно причинило людям много боли, и, на мой взгляд, это оскорбительно — запикивать его.
— Так, — произнесла профессор Мур, озираясь, словно призывая помощь.
Помощь пришла в виде сиплого голоса из середки класса.
— Да из-за боли, которое это слово причинило, его и не следует употреблять! — «Не следует» едко пронизало воздух: говорившая — девушка-афроамериканка в бамбуковых сережках-кольцах.
— Дело в том, что всякий раз, произнося его, мы раним афроамериканцев, — добавил бледный косматый юноша из первого ряда.
Ифемелу подняла руку — в голове засел Фолкнеров «Свет в августе», который она только что прочла.
— Я не считаю, что это всегда болезненно. Думаю, все зависит от намерения — и от того, кто говорит.
Девушка рядом с ней, лицо покраснело, выкрикнула:
— Нет! Слово одинаково, от кого бы ни исходило.
— Чепуха. — Вновь уверенный голос. Голос бесстрашный. — Моя мама лупит меня палкой или чужой человек — не одно и то же.
Ифемелу глянула на профессора Мур — проверить, как та отнеслась к слову «чепуха». Профессор Мур, кажется, не заметила: ее черты смерзлись от ужаса в насмешливую улыбку.
— Я согласна: не то же самое, когда это слово употребляют афроамериканцы, но не считаю, что его стоит использовать в кино, поскольку тогда люди, которым его употреблять не следует, станут, а это заденет чувства других людей, — произнесла светлокожая афроамериканка, последняя из четверых черных в классе, в свитере болезненного оттенка фуксии.
— Но это же все равно что отрицание. Если его употребляли вот так, следует так же представлять его и теперь. Оно же не исчезнет, если его прятать. — Вновь уверенный голос.
— Ну, кабы вы нас не продавали, мы бы сейчас об этом вообще не разговаривали, — сказала сиплая афроамериканка вполголоса, но ее тем не менее услышали.
Класс заволокло безмолвием. И еще раз этот голос.
— Простите, но даже если б ни единого африканца не продали другие африканцы, трансатлантическая работорговля все равно происходила бы. Это европейское предпринимательство. Это европейцы набирали рабочую силу для своих плантаций.
Профессор Мур встряла тихонечко:
— Хорошо, давайте поговорим о том, как историей жертвуют ради развлечения.