Произошло нечто иное. Ровно в полночь, ибо я услышал в холле, примыкающем к коридору, бой старинных часов, все красные буковки принялись отделяться от белого листа бумаги. Размашистые каракули инспектора будто ожили: они начали скакать, плясать и сбегаться в кучи. Я пытался схватить их и вернуть на лист, но они просачивались сквозь пальцы, образуя на столе кровавые лужицы. Я искал платок или полотенце и судорожно пытался промокнуть эти лужи тканью, дабы эта странная субстанция не испачкала мне остальные тетрадки и хрестоматии. Но лужицы заново распадались на отдельные буквы. Если бы кто-то в этот момент зашел ко мне в комнату, то верно подумал бы, что я сошел с ума, ибо я ползал по полу и уговаривал буквы вернуться на место, в записку инспектора.