— Это превредно, что у нас быть честным так опасно и невыгодно.
— Везде так, — буркнул, подвинув свою повязку, Журавский.
— Нет; у нас особенно не любят людей, которых уважать надо: они нам как бы укором служат, и мы, русские, на этот счет всех хуже; но все-таки... Неужто же этот Червев так во всю жизнь нигде не мог места занять?
— Он был профессором.
— Я это слышала, но что же... с чем он там не управился?
— Читал историю, и не годился.
— Почему?
— Хотел ее читать как должно...
— Что выдумал!.. Его отставили?
— Сменили; он взял другой предмет, стал преподавать философию, его совсем отставили. Он ушел.
— Зачем же?
— Нашел, что лучше учить азбуке как должно, чем истории и философии как не надобно.