- Неба не существует, - сказал он внезапно, подняв голову от тротуара и застыв с рулеткой в руках.
Мы стояли у роскошного здания в районе Бонанова, в северной части Барселоны.
- Откуда ты знаешь? - спросил я.
- Твой отец часто читает Умамуно, а это великий испанский мыслитель; так вот, Умамуно жил в неизбывной печали с тех самых пор, как обнаружил то, о чем только что сообщил тебе я: неба не существует. Отсюда, снизу, твоему отцу это ясно видно, то есть видно, что небо - сплошная ложь, и ещё, что все вокруг - сплошное дерьмо.
На лице его появилось суровое выражения, похожее на гримасу боли. Сегодня я вспоминаю его тогдашнее лицо, глядя на лицо парикмахера с улицы Дурбан.
- Но я попросил бы тебя, - продолжил отец, - храни тайну и не проговорись случайно маме. Пусть себе живет счастливо, она этого заслужила, и я не хочу, чтобы на ее лице застыла вечная скорбь.
- Я ничего ей не скажу.
На краткий миг я почувствовал большую гордость от того, что отец доверил мне такую тайну.
- Есть вещи, - продолжил он, - о которых как дети, так и взрослые должны уметь молчать. И запомни, что сказал тебе только что твой отец, есди не хочешь во взрослые лета... - Он обдумывал конец фразы и после паузы повторил уже прозвучавшее чуть ранее авыражение, которое явно ему понравилось: - Ходить с вечной скорбью на лице.