Ариэль

Берк-Пляж

(I)

Вот, значит, море – великое отступленье.
Как помогает солнца бальзам моему жару?

Неоновые шербеты, вынутые из морозилки
Бледными девушками, странствуют сквозь эфир
                                                                  в опаленных руках.

Почему тут так тихо? Что они все скрывают?
У меня есть ноги, я двигаюсь и улыбаюсь…

Убивают звуки движенья песчаные дюны;
Их – мили и мили. Приглушенные голоса —

Дребезжащие и потерянные, вполовину
                                                                                былой силы.
Линии зренья, обожженные лысым пейзажем,

Стреляют назад, как резинка рогатки,
                                        и владельцу же делают больно.
Что ж удивляться, что он – в темных очках?

Что ж удивляться, что он предпочитает
                                                                               черную рясу?
Вот он идет, меж сплошных рыбаков,
                                                          охотников на макрель,

И те к нему обращают спины, как стены,
И сжимают в руках черно-зеленые ромбы,
                                                            как новые части тела.

И море, покрывшее их кристаллами соли,
Прочь ускользает, как тысяча змей,
                                       с долгим и злобным шипеньем.

(II)

Черный башмак не ведает жалости ни к кому —
Да и с чего бы? То – гроб для мертвой ноги,

Большой, лишенной жизни и пальцев ступни
Святого отца, что измеряет глубину своей книги.

Узор купальника, изгибаясь, перед ним
                               склонился, как декорация в театре.
Дерзновенные бикини кроются среди дюн, —

Груди и бедра, кондитерский сахар
Кристалликов белых, мерцающих
                                                                  в солнечном свете,

Пока открывает глаз свой зеленая заводь,
И тошнит его от всего, что уже заглотил он, —

От всех этих ног и рук, и обличий, и криков.
                                                       За кабинками из бетона
Двое влюбленных сдирают с себя
                                                                    липучки застежек.

О, белизной обрамленное море,
Я вдыхаю тебя, точно чашу, —
                                               и сколько же соли в горле…

Зритель тянется, трепеща,
Длинный, будто рулон ткани,

Сквозь тихую злобу и травы,
Волосатые, точно интимные части.

(III)

На балконах отеля сверкают предметы.
Предметы, предметы —

Инвалидные кресла стальные,