Шаман

Глава 4

19 апреля 1908 года

Суббота

9 часов 15 минут

Санкт-Петербург

Софийская улица, 11

Доходный дом Н. И. Львовой

Петра разбудил стук во входную дверь квартиры.

Привычным движением достав из ящика прикроватной тумбочки револьвер, он скользнул взглядом по циферблату лежащих на ней карманных часов и прошёл к двери.

На лестничной площадке стоял знакомый швейцар. Выглядел он взбудораженным.

– Пётр Васильевич, вас у крыльца ожидает начальник московской сыскной полиции по фамилии Кошко! – быстрым голосом выпалил он. – Он велел передать вам, чтобы вы приводили себя в порядок и выходили в гражданском костюме к половине десятого!

– Хорошо, передайте Его высокоблагородию, что я уже тороплюсь.

Швейцар побежал по лестнице вниз, а Пётр, проводив его взглядом, захлопнул дверь.

Пройдя на кухню, он быстро умылся, побрился, причесался и вернулся в комнату. Учитывая обстоятельства предыдущего дня, Кошко его ожидал перед встречей с Моллериусом, поэтому ему следовало одеться в дорогой гражданский костюм, специально для таких случаев купленный. Без колебаний одевшись в белую шёлковую рубашку, чёрный галстук, чёрные брюки, жилет, сюртук Пётр застегнул на поясе ремень со скрытной кобурой и засунул за спину свой револьвер.

В прихожей обувшись в лакированные ботинки, запахнув поверх сюртука чёрное полупальто, накинув на голову котелок, он быстро осмотрел себя в зеркале и прихватив портфель вышел на лестничную площадку. Появляться в такой одежде на улице ему доводилось очень редко, поэтому она буквально сверкала на нём своей новизной и наглаженностью.

Сбежав по лестнице вниз, он скорым шагом прошёл мимо швейцара, как всегда восседающего здесь за своим небольшим столом, и вышел на улицу. Тот проводил его взглядом полным уважения. Прекрасно зная, где квартирант служит и чем занимается, тот прогонял со двора местных хулиганов, обещая нажаловаться грозному полицейскому, живущему в его доме, который шутковать с ними уже никак не будет и всыплет им по полной.

Погода была пасмурной. Небо затянули серые облака, сквозь которые солнечный свет едва пробивался. Дождя не было, но тяжёлый воздух был наполнен густой сыростью.

На набережной стоял конный экипаж: большая добротная карета, запряжённая двумя лошадьми. Восседающий на козлах извозчик встретил появление Петра молча, с покорным ожиданием.

Пока Пётр замешкался на крыльце, не решаясь вот так с ходу приблизиться к экипажу, дверца кареты приоткрылась, и в ней показался Кошко. Требовательным жестом руки тот повелел ему садиться. Пётр быстро подошёл, поздоровался и уселся на мягкое сиденье слева от начальника. Портфель он аккуратно положил на свои колени, опасаясь помять свой дорогой наглаженный наряд.

– На Литейный, к дому Вагница, живо! – скомандовал Кошко извозчику, и карета немедленно затряслась по мостовой, увлекаемая лошадьми через Софийскую улицу на Московский проспект.

Кошко посмотрел в окно, оценивая скорость движения экипажа, взглянул на свои наручные часы и удовлетворённо кивнул головой:

– Минут за двадцать доедем. Моллериус ожидает нас в своей квартире ровно в десять.

– Прямо в квартире? – удивился Пётр.

– А где ещё. Он сейчас из своего жилья не вылезает, ждёт какого-нибудь назначения царского на новую должность.

– Здорово, что вам удалось договориться с ним о встрече уже этим утром. Передо мной, не будь вашей помощи, он наверняка бы заупрямился.

– Он и передо мной сперва упирался, пришлось настаивать, – недовольно пробурчал Кошко. – Мне тут возиться с ним некогда, у меня в Москве дел выше головы. Уже сегодня возвращаюсь скорым поездом.

Судя по раздражённому тону начальника, тот вчера имел с бывшим губернатором нелицеприятную беседу.

– Ты договорился бы с ним как раз быстрее, – сказал Кошко, подумав. – Ткнул бы ему в нос столыпинской доверенностью, и всё на этом.

Пётр хотел было сострить, но не решился, – перед такой важной встречей импульсивного начальника не следовало выводить из себя.

Когда карета свернула на набережную Фонтанки и затряслась в направлении здания министерства внутренних дел, Кошко откашлялся и, оторвавшись от окна, требовательно посмотрел на него.

– Ты по Моллериусу что-нибудь наковырял?

– Нет… – Пётр смутился.

– Мой тебе совет на будущее: перед подобными ключевыми встречами выясняй по личности людей всё: досконально, до последней детали в биографии. Во время разговора это делу поможет. Как ты едешь на встречу с человеком, ничего о нём не зная?

– Виноват, учту.

– Слушай внимательно, разгильдяй.

Моллериус Иван Петрович является тайным советником – чиновником третьего класса Табели о рангах. Обращаться к нему будешь «Ваше превосходительство». Ему сейчас пятьдесят шесть лет. Он родился в 1851-м году в семье потомственных дворян. Окончил петербуржский университет со степенью кандидата прав. Сначала служил в Министерстве юстиции, здесь, в Петербурге. Потом стал судебным следователем в Гродненской губернии. В 1889-м году был переведён в Сибирь, где получил должность правителя канцелярии иркутского генерал-губернатора. С февраля 1897-го по март 1905-го и с февраля 1906-го по ноябрь 1907-го дважды был иркутским губернатором. По неясным причинам в ноябре прошлого года покинул Иркутск и приехал жить сюда, в Петербург. Сейчас никем не служит, ждёт решения царя по своей участи.

– А почему он был иркутским губернатором дважды?

– Откуда я знаю. Между губернаторствами он весь 1905-й год провёл в Петербурге. В это время страна задыхалась дымом революционных беспорядков да разочарованием проигранной войны с Японией. Возможно, ему в Иркутске что-то угрожало.

– Ещё одна загадка на нашем пути, – раздражённо прошептал Пётр. – Что ни персонаж, так вечно какой-то мутью опутан…

Кошко внимательно посмотрел на его рассерженное лицо и улыбнулся.

– Вот это мы сегодня и попытаемся выяснить. Столыпин от нас потребовал, чтобы мути в «Деле о СЛТ» никакой не было.

Карета свернула с набережной Фонтанки на Семионовский мост, промчалась по Семионовской улице, свернула на Литейный проспект и тут же остановилась.

– Дом Вагница, номер сорок по Литейному! Приехали, Ваше высокоблагородие! – раздался крик извозчика. – Домчались быстрее ветра!

Пётр сошёл на мостовую и, пока Кошко расплачивался с извозчиком, быстро осмотрелся. Доходный дом, в котором жил Моллериус, был четырёхэтажным кирпичным зданием, оштукатуренным и выкрашенным в жёлтую краску, снаружи довольно скромным. По центру фасада располагался проход во внутренний двор, слева от которого находилось парадное крыльцо. Судя по отделке здания, самым престижным этажом в нём был третий: окна квартир третьего этажа были отделаны снаружи чуть побогаче. Наверняка бывший губернатор арендовал квартиру именно на нём.

Поправляя на себе пальто, к Петру шагнул Кошко. Тот быстро, без интереса осмотрел фасад и повелительно подтолкнул его к крыльцу плечом:

– Идём, нечего тут рассматривать.

Дверь перед ними открыл пожилой швейцар.

– Доброе утро, господа, к кому изволили пожаловать? – учтиво поинтересовался он.

– К Его превосходительству господину Моллериусу, – ответил Кошко, всем своим видом показывая, что тратить время на разговоры со швейцаром он не намерен.

Тот поклонился и шагнул в сторону, освобождая путь.

За входной дверью их встретила унылая, ничем не примечательная парадная лестница. Слева перед ней стоял небольшой дубовый стол, за которым коротал время служитель дома. Чуть дальше располагалась дверь его каморки, слегка приоткрытая.

– Моллериусы живут на третьем этаже. Там будет единственная дверь, не ошибётесь. Мне проводить вас?

Кошко отрицательно мотнул головой и первым зашагал по ступеням наверх. Пётр поспешил следом. Он уже прикидывал в уме, насколько должна быть огромной квартира тайного советника, если она занимает собой весь третий этаж фасадной части дома. Внешняя скромность здания могла оказаться обманчивой: внутри него могли таиться роскошные квартиры.

Остановившись перед дверью Моллериуса, Кошко снял с себя пальто, котелок, требовательным взглядом повелевая Петру проделать то же самое, и, быстро осмотрев его дорогой костюм, явно удовлетворённый его видом, нажал на кнопку электрического звонка.

Дверь спустя полминуты приоткрыла молоденькая горничная, одетая в чистую опрятную одежду. Увидев двух мужчин в дорогих сюртуках, она обернулась и тоненьким голоском прокричала:

– Иван Петрович, к вам пожаловали двое господ!

– Впускай немедленно! – раздался издалека приглушённый мужской голос. – И поставь немедленно самовар!

Горничная распахнула высокую дверь во всю ширь и отступила в сторону. Дождавшись, когда гости войдут внутрь, она спешно закрыла дверь, учтиво взяла из их рук верхнюю одежду и повесила на позолоченную вешалку. Поклонившись, она засеменила в сторону кухни.

Пётр, оказавшись в огромной прихожей, быстрым цепким взглядом осмотрелся. Слева от него располагалась большая ванная комната, за ней кухня и комната прислуги. В стене перед ним на удалении друг от друга возвышались три плотно закрытые двери, ведущие в большие комнаты, окна которых выходили на Литейный. Справа за приоткрытыми широкими двойными дверями располагалась гостиная (голос хозяина квартиры раздался прежде оттуда). На полу лежал огромный ковёр, цены немыслимой. Стены прихожей были оклеены шёлковыми обоями золотистого цвета. На белом, окрашенном краской высоком потолке под две сажени, крепилась большая хрустальная электрическая люстра с множеством лампочек.

В подобных дорогих квартирах он прежде бывал, работая по убийствам и грабежам купцов, но всякий раз поражался их масштабом. Такая квартира, расположенная в доме на Литейном, на пять или шесть комнат, стоила до 100 арендных рублей в месяц. Позволить себе такое жильё могли единичные люди: зажиточные купцы или чиновники очень высокого ранга.

За двойными дверями послышались шаги приближающегося человека, и через мгновения перед ними предстал бывший иркутский губернатор собственной персоной.

Моллериус был пожилым мужчиной среднего роста, худощавой комплекции, с утончённым благородным лицом, на котором располагались коротко остриженная борода с проседью и лихие усы. Его волосы на голове, чёрные, с проседью, с залысиной, коротко остриженные, блестели влажной укладкой в строгую причёску. Одет он был в чёрные отглаженные брюки и начищенный сюртук. Под сюртуком сверкала белизной шёлковая рубашка, стоячий воротник которой был стянут чёрным галстуком-бабочкой. На ногах лакированные туфли. По внешнему виду было видно, что к приёму гостей он подготовился.

– Ваше превосходительство, надворный советник Кошко Аркадий Францевич и губернский секретарь Суворов Пётр Васильевич имеют честь вас приветствовать! – громким голосом поздоровался Кошко.

– Моллериус Иван Петрович, – представился мужчина, приветственно кивнув головой.

Сыщики прошли в гостиную, куда их жестом руки тот пригласил.

Гостиная оказалась просторной. Её убранство было богатым: ковёр на полу, позолоченная мебель, шёлковые светло-зелёные обои. По центру располагался большой обеденный стол с восемью стульями, на котором стояла плетёная корзина со сладостями: печеньем, пряниками, конфетами. Дальше, возле трёх больших окон, выходящих на Литейный, занавешенных белыми шёлковыми тюлями, вокруг столика из белого мрамора стояли три огромных дорогих кресла. В стене справа возле входа в гостиную располагалась дверь, ведущая, по-видимому, в кабинет, сейчас плотно закрытая. Судя по всему, окна кабинета выходили во внутренний двор доходного дома.

Моллериус указал рукой на кресла:

– Присаживайтесь.

Пётр вслед за Кошко прошёл в освещённую уличным светом часть гостиной и занял по велению того второе кресло, расположенное к окнам спинкой. Кресло, в которое опустился губернатор, оказалось напротив них, лицом к центральному окну. Пётр отметил про себя тонкую смекалку начальника: они оба оказались в полутени, в то время как хозяин квартиры освещался пасмурным дневным светом, достаточным для того, чтобы можно было наблюдать подвижность его мимики.

В гостиную вбежала горничная, несущая в руках медный самовар, из которого валил густой пар. Она поставила его на обеденный стол и торопливо разлила по трём фарфоровым чашкам ароматный китайский чай. Расставив чашки по журнальному столику, она отбежала к обеденному столу и через мгновения вернулась с корзинкой со сладостями, которую аккуратно поставила по центру. Повелеваясь требовательному взгляду губернатора, она убежала в прихожую, по пути плотно закрыв за собой двери.

Моллериус пригубил чай, аккуратно поставил горячую чашку на блюдце и, приподняв голову, поочерёдно посмотрел на своих гостей, всем своим видом показывая, что готов их слушать.

Кошко тихонько откашлялся и полез в свой портфель, который принёс с собой (свой портфель Пётр поставил на пол возле себя). Поковырявшись в бумагах, которых там оказалось великое множество, он аккуратно извлёк вчетверо сложенный лист дорогой жёлтой бумаги, Петру уже знакомый. Расправив лист, он положил его на столик перед губернатором. Тот сопровождал всё это действо внимательным взглядом, своё письмо царю сразу опознав.

– Зачем вы написали это Императору седьмого марта сего года? – соблюдая деликатную интонацию, спросил Кошко.

– Это несколько бестактный вопрос, – сказал тот, к письму не прикасаясь. – Я написал Государю Императору, а не вам.

– Видите ли, Иван Петрович, Император вашим письмом заинтересовался и повелел Столыпину Петру Аркадьевичу все изложенные в нём сведения проверить. А Пётр Аркадьевич поручил это нам – сыщикам петербуржской и московской полиции. Только поэтому мы тут, у вас в гостях, смеем вас по нему беспокоить.

Моллериус вновь пригубил чай и внимательно посмотрел сначала на Петра, потом на Кошко.

– Вы хотите сказать, что расследованием займётся этот человек? Губернский секретарь? Невысокий сыскной чиновник?

Пётр побагровел от негодования, но Кошко успел пресечь его словесный выпад в защиту звёзд своих петлиц сверкающим испепеляющим взглядом, в котором буквально читался его яростный крик: «Молчать!!!»

– Этот губернский секретарь, Ваше превосходительство, – откашлявшись, тихо, но твёрдо произнёс он, – на данный момент времени является лучшим сыщиком империи. Не по возрасту, чинам и заслугам, а по своему внутреннему содержанию. Если мои слова вам покажутся высокопарными, немедленно позвоните начальнику сыскной полиции Санкт-Петербурга Филиппову Владимиру Гавриловичу, и он вам мои слова подтвердит.

Моллериус удивлённо осмотрел Петра, всё так же залитого краской, но уже от неожиданных лестных слов начальника, и произнёс:

– Хорошо, призываю вас считать, что я последних слов не произносил. Я не буду ничего проверять, я вам поверю. А вас, Пётр Васильевич, я призываю мои слова близко к сердцу не принимать. Вы должны понимать, что ваш чин более чем странен для подобного рода расследования. Вам сколько лет?

– Двадцать четыре года, – собравшись, твёрдо произнёс Пётр, прекрасно понимая, как это число звучит на самом деле невеликим.

Но Моллериус так не посчитал:

– Прекрасный возраст для начала карьеры. Если вы уже в таком возрасте заслужили подобных слов от начальников петербуржского и московского сысков, то примите моё искреннее вам уважение.

Моллериус вёл себя благородно, размеренно, ставил речь тщательно. Пётр помимо своей воли наполнился к нему симпатией. Даже обронив нелицеприятные слова, тот сумел удержать ситуацию под своим контролем. Чувствовалась его многолетняя губернаторская закалка.

– Так что вы хотите от меня узнать? – спросил тот, поглядывая поочерёдно то на Кошко, то на Петра.

– Что вас побудило написать Императору такое письмо? – спросил Кошко.

– Не что, а кто. Меня упросила написать данное письмо моя жена.

К такому неожиданному ответу оказался не готов даже Кошко. Судя по виду, он опешил, услышав его.

– Если не возражаете, я могу её сюда пригласить.

– Нет, не возражаем.

– Анастасия Петровна, просим вас к нам! – громко произнёс Моллериус, посмотрев на дверь, связывающую гостиную со смежной комнатой – вероятно, супружеской спальней, – расположенной чуть ближе двойных дверей, ведущих в прихожую.

За дверью раздались приглушённые звуки. Вскоре она распахнулась, и в комнату вошла статная женщина в сером шёлковом платье. Она выглядела лет на сорок, значительно моложе своего супруга. Она не была красавицей, но её лицо притягивало какой-то необычайной одухотворённостью, которая наполнила пространство комнаты лёгкими флюидами доброжелательности. Лицо Анастасии Петровны гипнотизировало, не оставляло к себе равнодушия.

Моллериус, Кошко и Пётр встали, приветствуя её. Коротко взмахнув рукой, пресекая суету вокруг своей персоны, она лёгким движением пододвинула к ним стул и аккуратно в него присела, внимательно разглядывая гостей.

Пётр успел отметить, что весь их разговор она из спальни не могла не слышать, поэтому решение начальника пригласить её сюда было правильным.

Кошко рассматривал её с удивлением и растерянностью, и душа Петра улыбнулась: начальник, собирая сведения по Моллериусу, тоже накосячил, забыв ознакомиться с личностью его жены, которая, как оказалось, к «Делу о СЛТ» имела прямое отношение. Для них обоих она была полной неожиданностью и загадкой.

– Анастасия Петровна, – улыбнувшись, произнёс Моллериус, – вот к чему привели ваши любопытства. – Нас пришли допрашивать два грозных сыщика, посланные самим премьер-министром. Я предупреждал вас, что добром это не закончится. Так скоро будем вещи собирать в тревожный чемоданчик.

Юмор у губернатора, судя по всему, присутствовал.

Та прикрыла губы ладонью, пряча от полицейских улыбку.

– Я прошу прошения, – учтиво, но с нотками настойчивости произнёс Кошко, – но мы хотели бы услышать от вас все обстоятельства по данному письму.

Моллериус тихонько откашлялся, поднялся из кресла, прошёл к обеденному столу, налил, зазвенев фарфором, в новую чашку чай и вернулся с ней. Аккуратно поставив её на блюдце перед женой, он глубоко сел в кресло и закинул нога на ногу, демонстрируя тем самым своё расположение к долгому разговору.

– Я написал письмо под уговорами Анастасии Петровны. Дело в том, что сам бы я никогда не решился на подобную авантюру. Сами поймите, в наше непростое время писать царю о подобных слухах непозволительно человеку моего статуса. Сведения по странным летающим телам достоверно не проверены, а говоря прямо, сомнительны. Какие там над Тунгуской могут летать светящиеся шары, я, например, человек образованный и трезвомыслящий, понять не могу. Но Анастасия Петровна – женщина с интуицией, с определённой степенью провидчества; я много раз в своей жизни убеждался, что мне следует её чувству доверять. Анастасия Петровна считает, что сведения эти очень важные, намного выше политики, и мы, как люди приличные, к судьбе страны ответственные, не имеем права о них умолчать. Вот таким образом, господа, я в итоге решился и взялся за перо. Мне, правда, показалось, что Государь его проигнорирует.

– Первоначально именно так и было, – сказал Кошко. – Император отнёсся к нему с улыбкой. Произвести расследование его уговорил Распутин. Он, кстати, приходил к вам сюда?

– Да, приходил. Но разговор у нас был коротким. Мне не совсем приятен этот человек, который, так скажем, не умеет вести себя воспитанно. Я был вынужден выставить его за дверь.

– Даже так?

– Я уважаю Государя Императора и поэтому не посмею сомневаться в его выборе, тем не менее не готов таких людей, как Распутин, терпеть в своём доме.

– Но про СЛТ вы ему что-то сказали…

– СЛТ? Что это за термин?

– Помилуйте, вы же его сами и придумали! СЛТ – Странные летающие тела!

– Ах, вот как! – Моллериус усмехнулся. – Как быстро эта история обрастает наукой! Уже и термин придуман!

– «Дело о СЛТ» чрезвычайной секретности, – твёрдо сказал Кошко. – Никакая наука им не занимается. В него посвящено всего несколько человек. Император потребовал расследования непубличного, предельно скрытного.

– Я его прекрасно понимаю.

– Так что вы сказали Распутину?

– У нас немножко нервный разговор вышел, предельно короткий, буквально двумя минутами. Да, я подтвердил достоверность изложенных в своём письме слухов. О СЛТ, позволю себе говорить вашим термином, действительно говорят жители сёл и деревень Иркутской губернии.

– Мы бы хотели подробностей…

– Мне дела не было до всяких небылиц, идущих из глубокой тайги, отдалённой от Иркутска на тысячу вёрст. Сами понимаете, это далеко, это невозможно быстро проверить, а посылать туда жандармов я посчитал верхом самодурства: у них и в Иркутске дел хватает. Губерния наводнена беглыми каторжниками, дезертирами, разбойниками, террористами-революционерами, просто ссыльными, за которыми нужен присмотр. Там жандармы задыхаются, у них не хватает ни сил, ни средств бороться со всем этим. Поэтому я долгое время просто пропускал эти слухи мимо своих ушей. Пока мне не сообщил о них надёжный человек, которого нельзя уличить в легкомыслии, – купец Черных.

– Купец Черных, – повторил Кошко, бросив пристальный взгляд на Петра, требуя от него эту ключевую фамилию запомнить.

– Этого человека я давно и хорошо знаю. Он трезвомыслящий коммерсант, хваткий, твёрдый, расчётливый, способный к критическому мышлению. Поэтому его сведения стоят тысяч других.

– И что он вам сообщил?

– Он мне и Анастасии Петровне рассказал, что лично знает мужиков, занимающихся на Тунгуске пушным промыслом, которые своими собственными глазами много раз наблюдали в небе над тайгой странные летающие тела – СЛТ, выражаясь вашей сыскной терминологией.

– Да, это так, – подтвердила супруга губернатора. – Черных не похож на человека, который будет травить байки, тем более нам.

– Когда по времени это произошло? – требовательно спросил Кошко, в запале несколько позабыв о высоком статусе сидящих напротив него людей. Его глаза засверкали искрами приготовившегося к прыжку волка, почуявшего близкую добычу.

– Этот разговор состоялся на Рождество Пресвятой Богородицы, это я помню точно, – ответила Анастасия Петровна. – Соответственно, восьмого сентября прошлого года.

– При каких обстоятельствах?

– Черных был в Иркутске, а будучи в Иркутске, всегда нас навещал. Он крупный благотворитель, меценат. На наши с Иваном Петровичем благотворительные проекты всегда отзывался. Он очень порядочный человек, благородный.

– Я правильно вас понимаю, что нам надо начинать своё расследование с опроса этого человека?

– У нас доверие вызывает только он, – сказал Моллериус, недовольный настойчивым тоном Кошко.

У Петра в голове щёлкнула мысль, что Кошко ведёт себя в запале точно так же, как и он сам. Как он раньше этого не замечал, было необъяснимо. Характер у начальника московского сыска был его копией: эмоциональный, напористый, вздорный, только более радикальный, остро выраженный. Неужели Кошко действительно видит в нём свою юношескую копию? Может быть, поэтому тот с первых недель прихода в сыск не стеснялся проявлять к нему симпатию, чего никогда не делал в отношении с другими? И неужели в свои сорок лет он будет таким же, как и тот, человеком: тяжёлым, конфликтным, требовательным, ненавистным к проступкам и рассеянности? Прямо какое-то зеркальное слияние произошло у него в голове. В начальнике он увидел свой образ будущего. Таким отождествлением он оказался потрясён. К Кошко следовало впредь присматриваться внимательнее. И оценивать его поступки с отождествлением на свои.

Когда Пётр вернулся к происходящему, то с досадой увидел, как Моллериусы удивлённо на него смотрят. Чёрт побери, он опять забылся на минуту-другую, перепугав их своими не моргающими мёртвыми глазами! Он представлял, как неестественно в такие минуты выглядит.

– Извините, отвлёкся, – тихо сказал он, прерывая неловкую паузу. – Задумался.

Моллериус покачал головой. Выглядел он растерянным. Его жена, напротив, разглядывала Петра с проявившейся симпатией. Ну, а Кошко, как всегда, был всем вокруг недоволен.

– Почему вы 12 марта 1905-го года уехали из Иркутска в Петербург, оставив должность губернатора, а затем 21 февраля 1906-го года опять её заняли, вернувшись? – спросил он, возвращая чету Моллериусов к разговору по существу.

– Это к вашему расследованию никакого отношения не имеет, – твёрдо произнёс губернатор.

– Испытывая огромное уважение к вам, я вынужден тем не менее на своём вопросе настоять, – не поддался Кошко. – Более того, я желаю его дополнить. Почему в ноябре 1907-го года вы покинули Иркутскую губернию и опять вернулись в столицу, бросив там всё: должность, карьеру, знакомства, привычки?

Анастасия Петровна побледнела и посмотрела на мужа каким-то странным взглядом – то ли требовательным, то ли благодарным.

– Я твёрдо заявляю, что это никакого отношения к вам не имеет, – наполняясь раздражением, гневно ответил губернатор.

Кошко побагровел и пронзил его своим испепеляющим взглядом.

Пётр знал, что начальник стоит в одном шаге от бешенства: когда он багровел, лучше от него держаться подальше, об этом знал весь сыск.

– Ну, а почему не рассказать, Иван? – спросила у губернатора жена.

– Анастасия Петровна, – требовательно произнёс тот, гневно посмотрев уже на неё, – раз уж тут пошёл мужской разговор, попрошу вас комнату покинуть! Перед вами извинюсь потом, сейчас я не в том состоянии!

Жена поднялась, нежно обняла его за плечи, грустно улыбнулась гостям и тихонько удалилась в прихожую, плотно закрыв за собой двери. Судя по звуку скрипнувшей вдалеке двери, ясно слышном в напряжённой тишине, она прошла в дальнюю комнату, вероятно, к своим детям.

Густо покрасневший лицом Моллериус грозно посмотрел сперва на Кошко, потом на Петра. Было видно, что он очень рассержен.

– Как вы смеете мне, тайному советнику, задавать при жене такие вопросы?!

– Извините, мы не знали, что они для вас настолько болезненны, – холодно ответил Кошко, всем своим видом тем не менее показывая, что отступать он не намерен.

– Я уже сказал, что эти истории вас не касаются, вы глухи?! Мне свой ответ повторить ещё?!

Пётр с ужасом увидел, как по лицу Кошко побежала волна тёмно-бордового цвета. Он приготовился в случае нужды своего начальника от губернатора оттащить: в ярости тот был неуправляем.

– Нас, – процедил сквозь зубы Кошко, – касается всё. И если мы потребуем от вас вывернуть свои карманы – клянусь богом, вы это сделаете!

Моллериус от этих слов оторопел. Он непроизвольно от начальника московского сыска отстранился. Кресло со скрипом отъехало по паркетинам пола на пару вершков назад.

– Мы, – процедил Кошко, – пришли сюда по особому указу Императора, полностью и досконально выяснить любые сведения, имеющие отношение к СЛТ. Раз уж вы решились написать ему вот это письмо, – Кошко кивнул на бумагу, лежащую перед Моллериусом, – то будьте добры принять инициированное Императором расследование и потрудитесь отвечать на любые наши вопросы. Даже на те, которые покажутся вам совершенно нелепыми.

– Это возмутительно! – воскликнул Моллериус. – Я немедленно позвоню Столыпину, чтобы вас от расследования отстранили!

Кошко требовательно посмотрел на оторопевшего от всего происходящего Петра:

– Пётр Васильевич, потрудитесь продемонстрировать премногоуважаемому Его превосходительству свою бумагу.

Пётр немедленно извлёк из внутреннего кармана сюртука столыпинскую доверенность, развернул её и протянул губернатору.

Моллериус взял её и начал внимательно читать. С каждой секундой его лицо становилось всё более бледным и всё более растерянным. По поведению зрачков было видно, что он прочёл её сперва быстро, потом очень медленно, потом перечитал в третий раз, остановив взгляд на правом нижнем углу, где располагалась роспись премьер-министра, скреплённая министерской печатью.

– Я такую бумагу вижу впервые, – растерянно произнёс он, возвращая доверенность Петру.

– Поверьте нам, в «Деле о СЛТ» будет много чего ещё впервые, – сказал Кошко. – Это дело чрезвычайной важности. И мы – должностные лица сыскной полиции – сделаем всё возможное, чтобы его распутать до конца.

Вы же служили в Министерстве внутренних дел и в Министерстве юстиции, служили судебным следователем, почему мы вам, опытному в правоохране человеку, должны объяснять элементарные вещи? Почему вы позволяете себе забывать, что при расследовании любые мелочи обладают особой значимостью? Нам нужна иркутская картина полностью, во всех деталях. И вы, Ваше превосходительство, потрудитесь нам сообщить об обстоятельствах своего бегства из Иркутска. Со своей стороны мы гарантируем честью, что любые раскрытые вами обстоятельства никогда, ни при каких условиях не будут разглашены третьим лицам.

Моллериус тяжело вздохнул и поднялся из кресла. Требовательным взмахом руки велев гостям оставаться на местах, он неторопливо зашагал по комнате, собираясь мыслями. В какой-то момент он встряхнул головой, приняв внутри себя окончательное решение, остановился напротив сыщиков.

– Об обстоятельствах моего отъезда из Иркутска знает только Государь Император и больше ни одна душа, – твёрдо сказал он. – За исключением одной: моего личного преданного друга ротмистра Гаврилова – начальника иркутского охранного отделения, – который дважды уберёг мою семью от смерти.

Я расскажу вам эту историю. Она не имеет никакого отношения к СЛТ, и я уверен, что вам за своё любопытство станет стыдно. В жизни каждого человека есть вещи, куда не имеет права лезть ни один следователь. Если у вас есть честь, вы понимаете, о чём я говорю.

Вы, конечно же, знаете, кто такие эсеры – так называемые социалисты-революционеры. Это люди радикального толка, которые на словах обещают невежественной толпе молочные реки, кисельные берега, свободной, сытой, благоустроенной жизни, а на деле являются ничем иным, как обычными бандитами, террористами, убийцами и грабителями, мечтающими на народном недовольстве заполучить над нашей родиной абсолютную власть. Их террористическое подполье не гнушается ничем: ни убийствами женщин и детей, ни массовыми убийствами случайных людей, не имеющих к политике никакого отношения. Их инструмент – это террор. Террор нашего народа. Для большего запугивающего и провокационного эффекта они стремятся в первую очередь убивать людей, имеющих отношение к политике и к безопасности государства: чиновников, армейских офицеров, служителей полиции. Для нашей родины это чума.

В конце февраля 1905-го года, когда Иркутская губерния приняла на себя все тяготы войны с Японией, предоставив свою инфраструктуру тыловым частям нашей армии, мне приходилось работать практически круглые сутки, в жёстком режиме. Я понимал, что в такое время не имею ни малейшего оправдания для послаблений. И я был готов служить своей родине дальше, понимая, как та в моих навыках нуждается. Но что мне оставалось делать, когда ко мне явился ротмистр Гаврилов, который мне сообщил, что местные эсеры, их подпольное террористическое ядро, готовятся взорвать мой дом, вместе со мной и моей семьёй?

Вы знаете, что мужчина порой готов пойти на очень серьёзный риск. Но эти негодяи касались не мужского: они покусились на мою семью – жену, сына, дочку. Моему сыну было девять лет, а дочке семь. Я повелел жене немедленно их собирать и уезжать в Санкт-Петербург, на нашу малую родину, где живут все наши родственники и где порядка, в конце концов, больше. Но моя супруга Анастасия Петровна женщина сумасшедшая. У неё полно благородства, милосердия, но и безрассудности. Она заявила мне, что либо они поедут вместе со мной, либо останутся тут, в Иркутске, потому что без отца и мужа они своей жизни не представляют.

Я не мог покинуть Иркутск в такое тяжёлое время и не мог оставить в нём свою семью. Я не знал, что мне делать. Я обратился к Государю Императору за советом – отправил телеграмму на его имя. В конце концов, я обратился к нему, чтобы он повлиял на мою жену и убедил её из Иркутска уехать. Государь ответной телеграммой приказал мне немедленно покинуть город и вернуться в Санкт-Петербург, где нам приставит охрану. Я колебался сутки, но он прислал мне повторный приказ.

Вот так я уехал из Иркутска в первый раз.

Моллериус поправил на себе сюртук, откашлялся, сел в своё прежнее кресло и выпил чашку остывшего чая залпом. Кошко с Петром молчали. К такой истории невозможно было не проникнуться.

– Здесь, в Петербурге, я прослужил какое-то время в Совете министра внутренних дел и, в общем-то, начал обо всей иркутской истории потихоньку забывать. Но осенью 1905-го года меня вызвал к себе Государь и поведал мне, что новый иркутский губернатор не справляется, и он не знает, что делать, как не попытаться уговорить меня вернуться туда в прежнюю должность. Я сказал, что готов, но только при условии, что поеду туда один, без семьи. Государь мне сказал, что с моей супругой переговорит лично. Так или иначе, я был повышен в чине с действительного статского советника до тайного советника и в феврале 1906-го года вернулся в Иркутск в должность губернатора. Указ о назначении пришёл немедленно. Моя семья осталась в Петербурге – Государь переговорил с Анастасией Петровной.

В то время, в начале 1906-го года, в Иркутске стало потише. Жандармерия сильно придавила эсеровское подполье. Едва я на свою голову проговорился об этом в письме Анастасии Петровне, так она сразу бросилась ко мне вместе с детьми. Я понимал, насколько их приезд в Иркутск опасен, но их любовь меня на какое-то время одухотворила, вынудила смириться с риском. Жандармерия приставила нам вооружённую конную охрану, на фоне которой страхи постепенно улетучились. Я продолжал служить, Анастасия Петровна занималась благотворительностью.

В августе 1906-го года, как вы помните, эсеры взорвали дачу Столыпина здесь, в Петербурге, на Аптекарском острове. От рук этих бандитов погибли тридцать человек и свыше пятидесяти были ранены, включая малолетних детей министра. Совершенным чудом, благодаря мужеству его адъютанта, вставшего на пути бандитов, героически погибшего, жертв не стало больше.

Вы понимаете, что испытал я, узнав об этом? Вы понимаете, что это за персонажи, эсеры? Я их даже людьми назвать не могу. У бандита, у которого остаётся хоть капля человеческого, никогда не поднимется рука на детей. Он может убить министра, губернатора, полицмейстера, по любым политическим мотивам, но он не сможет поднять руку на невинных людей, не имеющих к политике никакого отношения, тем более детей. У эсеров этой грани нет. Это животные в человеческом обличье. Ради своих политических целей они готовы убивать, калечить, насиловать всех подряд.

Поэтому, когда осенью 1907-го года мой друг ротмистр Гаврилов вновь предупредил меня о готовящемся убийстве моей семьи, я без колебаний из Иркутска уехал. Иркутскому охранному отделению удалось перехватить список лиц, кого эти негодяи планировали уничтожить в самое ближайшее время. И вверху списка стояли я и моя семья.

Гаврилов летом 1907-го года был ранен в результате нападения на себя двух эсеров. Те стреляли в него, он чудом скрылся, выжил. Но те от своих планов не отступили, и в убийственном списке он находился рядом со мной. Мы уехали из Иркутска вместе, в ноябре 1907-го года, семьями. Государь уже дал Гаврилову должность в петербуржском губернском жандармском управлении, а я новой должности до сих пор дожидаюсь. Надеюсь, в скором времени Государь меня куда-нибудь пристроит. Пока он мне выплачивает губернаторское жалованье, приказывает сидеть дома, отдыхать, набираться сил. Обещает обо мне не забыть.

Вот такая история, господа. Как я вам говорил, никакого отношения к «Делу о СЛТ» она не имеет.

– Ещё как имеет, Ваше превосходительство, – тихо сказал Кошко. – Моему сотруднику, Суворову Петру Васильевичу, предстоит в одиночку произвести в Иркутской губернии сложнейшее расследование. Ваши сведения по террористической обстановке помогут нам подготовиться к нему более тщательно. Так что не думайте, что вы рассказали нам всю эту страшную историю впустую. Мы искренне благодарны вашему мужеству обо всех этих обстоятельствах нам сообщить.

– У вас ко мне ещё есть вопросы? – спросил Моллериус.

– Думаю, что нет. Хотя с вами, благородным человеком, мы бы с удовольствием ещё пару часов побеседовали. Но, к сожалению, мы не имеем права вас задерживать в таком сложном душевном состоянии.

Моллериус грустно улыбнулся:

– Недаром о вас, Аркадий Францевич, по городу ходят слухи, что вы сыщик крутого нрава. Умеете вы из души вытянуть интересующие вас сведения.

Кошко засмущался, начал откашливаться. Он уже был спокоен, с нормальным цветом лица.

– А вы, я так понимаю, – Моллериус обратился к Петру, – его преемник. Если бы у нас вся полиция действовала так же настойчиво, как вы, о террористах и бандитах мы бы уже и не помнили. Только такие как вы способны спасти нашу родину от кровавой революции, которая обманутому народу ничего кроме страданий принести не сможет.

Вам, Пётр Васильевич, я вот что на прощание посоветую.

Иркутская губерния полна всякого отребья: революционеры, разбойники, дезертиры, фальшивомонетчики, ссыльные уголовники и политические. В губернии очень высока организованная и уличная преступность. Власти там справляются плохо. Нынешний полицмейстер коррумпирован, поэтому местной полиции не вздумайте доверять. Жандармерия там нормальная, но она работает на износ, её скудного штата не хватает.

Иркутск для провинции город достаточно большой, порядка девяноста тысяч душ, и он переполнен криминалом. Как вы знаете, уголовного сыска там нет, а местная полиция сегодня слаба, и со всем этим не справляется. Жандармерия там крепкая, и к ней можно обращаться за помощью, но учтите, что у неё не хватает людей, в результате чего она навряд ли сможет вам помочь полноценно, даже с вашей доверенностью премьер-министра.

До японской войны в Иркутске было сносно, таких беспорядков не было. Но после войны, которая сильно подорвала экономику губернии, жить там стало не только хуже в бытовом плане, но и просто опасно. Вам следует вести себя там крайне осторожно. Местные бандиты падки на приезжих людей, следят за ними с вокзала, потом грабят, часто пуская в ход ножи и даже револьверы. Останавливайтесь только в крупных гостиницах, несмотря ни на какие расходы; ни в коем случае не подселяйтесь в частный сектор.

Обязательно разыщите Черных. Он человек крепкий, дисциплинированный, глупостями не занимается. Скажите, что приехали от меня, – он вам поможет не только сведениями, но и шире. Он знает губернию лучше других: родился и вырос там, окреп, занимается повсюду делами, имеет массу знакомств, неограничен в денежных средствах. По характеру он сибирский человек: простой в поведении, прямой, всегда поможет, чем сможет, при этом ничего не потребует взамен. Про СЛТ он осведомлён лучше других: лично контактирует с людьми, которые якобы их неоднократно наблюдали. Соответственно, он поможет вам установить точное место, где СЛТ появляются чаще всего.

Моллериус поднялся из кресла и повелительно кивнул головой:

– Это всё, господа. Я сообщил вам даже больше, чем вы от меня ожидали услышать.

Кошко поднялся первым, Пётр вторым. Кошко взял письмо Моллериуса и убрал его в свой портфель. Они откланялись губернатору и прошли в прихожую. Быстро там оделись.

– Анастасия Петровна! – громко позвал жену губернатор. – Извольте попрощаться с нашими гостями!

Жена губернатора вышла из-за двери дальней спальни. Она прощально улыбнулась, приподняв лицо, выказывая гостям свою благородную стать уверенной в себе женщины. Пётр заметил за её спиной невысокую худенькую девочку в розовом платьице, годков десяти на вид, выглядывающую из-за матери, рассматривающую сыщиков с любопытством. Дочка Моллериусов была очень мила в своём серьёзном внимательном детском взгляде. Пётр остро осознал, какой страшной участи ей с братом и матерью удалось избежать, проявленной решимостью своего отца.

Когда они выходили на лестничную площадку, он краем глаза заметил, как Анастасия Петровна его на прощание перекрестила.

Выйдя на улицу, Кошко позволил минутой осмотреться на крыльце, надышаться сырой прохладой пасмурного весеннего дня. Дождя не было, но небо всё гуще затягивалось серыми тяжёлыми облаками, нагнетающими своим видом тоску и уныние. Затем он повелительно кивнул головой налево и неторопливо зашагал в сторону Невского проспекта (на нём в двадцати минутах ходьбы располагался Николаевский железнодорожный вокзал). Пётр, поправив на голове котелок, зашагал от него справа.

– Ну что, Пётр Васильевич, – задумчиво произнёс Кошко, – подведём итог. Какие сведения вы посчитали для своего дальнейшего расследования главными?

Пётр тихонько откашлялся и ответил:

– Главным считаю то, что вы, Аркадий Францевич, представив меня губернатору лучшим сыщиком империи, наконец, снизошли до обращения ко мне на «вы». Это главное сведение, требующее от меня переосмысления моих с вами взаимоотношений.

Кошко остановился, внимательно его осмотрел, но развивать гнев не стал – отвернулся и зашагал дальше.

– Ты, малец, не радуйся, – сказал он спустя минуту. – Твоё зазнайство преждевременно. Моллериусу я такое сказал, чтобы наспех пресечь его сомнения в твоём невысоком чиновничьем статусе. Это было для дела нужно. Как был ты для меня разгильдяем, так по-прежнему и остаёшься.

Пётр шёл, отвернувшись в сторону, пряча свою улыбку. Но Кошко быстрым взглядом успел её заметить.

– Я тебя не хохмы ради спрашиваю, а только для того, чтобы подвести итог! Поэтому потрудись привести себя в порядок и убрать лыбу с лица! А не то меня до греха доведёшь – всё-таки всыплю напоследок! У меня до тебя руки давно чешутся!

– Очевидно, мне надо искать в Иркутске купца Черных и его подробно об СЛТ расспрашивать.

– Всё-таки ты, наглец, меня за дурака держишь, – недовольно сказал Кошко. – Ты что думаешь, я тебя об очевидном спрашиваю? Опрос Черных обсуждаться не должен, только с ним ты в Иркутске должен встретиться. Я тебя спрашиваю об оперативных сведениях.

– Не понимаю, о чём вы, Аркадий Францевич?

– А как ты можешь понять, когда твоя голова занята озорством, а не делом? Я тебя о серьёзных вещах спрашиваю. Потрудись напрячь свой мозг!

– Всё равно не понимаю…

– Ох, – Кошко беззлобно вздохнул. – Слушай меня внимательно, разгильдяй. Не вздумай что-то не запомнить.

Здесь, в Петербурге, вещей с собой много не бери, только самое необходимое: умывальные принадлежности, один комплект сменного нижнего белья, пару консервов и всё. У тебя поклажа должна быть самая минимальная. Это чтоб тебя с иркутского вокзала местные разбойники в оборот не приняли. Оденешься в простой гражданский костюм, самый скромный, я такой на тебе много раз видел. Здесь, в Петербурге, купишь самое дешёвое пальто, без меховых на воротнике излишеств. Чтобы не околеть в Иркутске, под брюки заранее надень шерстяные кальсоны, а под пиджак – вязаный свитер. Никаких лакированных ботинок, котелков, портфелей. Создашь внешний вид мелкого служащего, без гроша за душой. Это для твоей личной безопасности требуется.

Командировочные деньги огромные нигде не свети. Восемьсот рублей – это сорок-пятьдесят зарплат иркутского рабочего. За такие деньги тебя там шлёпнут не раздумывая. Распредели купюры малыми частями и зашей в подкладку пиджака. Вся сумма тебе специально выдана червонцами, пятёрками, трёшками и рублями, чтобы ты не нуждался в размене. Деньги прячь, но за них не дрожи – если, не дай бог, нападут разбойники, отдавай им всё без сопротивления. Деньги мы тебе ещё выделим, главное жизнь свою сбереги.

Документы бери с собой все: и паспорт, и служебное удостоверение, и доверенность столыпинскую. Распредели их по разным карманам и всегда думай, что кому показать. Доверенность свети только в самом крайнем случае, не то она тебе вместо помощи одни неприятности принесёт. Если по Иркутской губернии пройдёт слух, что в неё приехал столыпинский ревизор, беды тебе не миновать. Зная о масштабе местной коррупции, можно предположить настрого, что тебя уже не бандиты шлёпнут, а служивые. Сенатская ревизия московского сыска всех многому научила. Держи это при памяти, сынок.

Ни с полицией местной, ни с жандармерией сам в контакт не вступай. О тебе никто ничего не должен там знать. Единственный чиновник, с кем ты можешь пересечься, – это нынешний иркутский губернатор. Он предупреждён Столыпиным, что к нему может обратиться за помощью его доверенный человек. О твоём приезде он знает. Но обращайся к нему только в самом крайнем случае, по самому неразрешимому без него вопросу. Пытайся везде выпутываться оперативно самостоятельно. Я знаю, что тебе будет сложно без помощи, но на то тебе судьбой наглая голова и дана, чтобы выпутываться там, где скромный сгинет.

Гостиницу, в которой остановишься, выбирай с осторожностью. В самую престижную не лезь – в ней наверняка есть разбойничьи осведомители, – а в дешёвую не суйся по причине засилья в ней всякого быдла – хулиганов да пьяниц. Найди средненькую, скромненькую, но обязательно с телефоном в вестибюле. Такие шантрапа предпочитает обходить стороной, потому что с клиентов много не возьмёшь, а околачиваться возле неё опасно: портье в любой момент сможет дозвониться до полицейской помощи.

Как остановишься в гостинице, немедленно телеграфируй об этом Филиппову и мне. Это служебная необходимость. Мы должны знать, по какому адресу с тобой можно связаться, чтобы иметь возможность выслать срочное сообщение. Поэтому расценивай это как мой тебе приказ. Это вопрос и связи, и безопасности.

Самое главное моё предостережение запомни внимательно: в тайгу один не вздумай полезть. Это категорически, и это не обсуждается. Я не хочу потом встречаться с твоим отцом возле запаянного цинкового гроба. Сибирской тайги нет места на земле опаснее. Там медведи, тигры, волки, рыси, ещё чёрт знает что. Не забывай про беглых каторжников, местных инородцев характером невыясненных. Там на сотни вёрст вокруг дикие нехоженые места. Как только переговоришь с Черных и выяснишь у того точное место дислокации СЛТ, немедленно телеграфируй нам в Петербург и Москву. Мы через Столыпина приставим к тебе несколько конных жандармов, вооружённых карабинами. Понял меня?

Пётр кивнул головой. Надо признаться, Кошко удалось его застращать. Озорное настроение у него полностью улетучилось. Он крепко задумался о предстоящей опасной командировке.

Потихоньку они дошли до Знаменской площади, на которой располагалось обширное жёлтое трёхэтажное здание Николаевского железнодорожного вокзала.

Кошко огляделся повсюду и внимательно посмотрел на Петра:

– Ну, всё, пришли. Через несколько часов мой скорый поезд. Найду здесь подходящий ресторан и буду ждать.

Пётр понимал, что они расстаются сейчас надолго. Быть может, навсегда. Глядя на своего начальника, он не мог подобрать нужных слов, чтобы с ним правильно попрощаться. Ценность этого человека в своей судьбе он осознал только сейчас. Грозного своенравного начальника он, как это остро понял только сейчас, любил. Его угроз и гневных словесных выпадов ему в дальнейшем будет не хватать. Не над кем будет больше подшутить, испытывая сложные невероятные чувства одновременного восторга и ужаса.

Кошко был суровым человеком, но во многом копией характера Петра. Импульсивный, гневный, требовательный, но одновременно какой-то родной, близкий, способный похохотать над шуткой; на которого в случае беды можно всегда рассчитывать. Надёжный. Кто не побежит прятаться перед атакой врага. Который пойдёт с тобой до конца, отбросив рассуждения, не по правилам, а по принципу, по твёрдой непоколебимой сущности первородного мужского характера.

Кошко требовательно откашлялся, возвращая Петра к текущему (в забытье его взгляд опять остекленел).

– Хочу перед тобой, разгильдяем, похвастаться, – тихо сказал он, приподнимая рукав своего пальто и демонстрируя новейшее изобретение современности: наручные часы на кожаном ремешке размером с дюйм. Даже при пасмурном освещении их золотистый корпус заиграл подвижными бликами света. Пётр заприметил на запястье начальника эти наручные часы (прогрессивный нательный прибор цены немыслимой) ещё вчера, и поэтому, пользуясь случаем, посмотрел на них с высоким любопытством уже без стеснения.

– Этот хронометр позавчера подарил мне царь, – сказал Кошко, опуская руку и коротким движением кисти опуская рукав пальто, скрывая их от внимания. – Не знаю, скольких они стоят денег, но, судя по тому, что их совсем немного сделано, на их приобретение даже моего месячного жалованья вряд ли хватит. Царь сделал заказ таких в Англии на пятьдесят штук, чтобы раздарить всяким заслуживающим его внимания чиновникам. Вот одни из них перепали и мне.

Вещица для кабинетной работы весьма удобная, представительная, но в быту совершенно ненужная. Как я их надел, так словно в наручники себя заковал: отныне боюсь обо что-то удариться, руки начал мыть с робостью, боясь залить дорогостоящий предмет. Короче, недостатков у таких часов намного больше преимуществ. До тех пор, пока часовщики не начнут выпускать их ударопрочными да водозащитными, толку от них будет мало. Дорогая побрякушка, движение руки стесняющая. А не носить не могу: царь узнает, обидится.

Я вот что подумал, малец. Тебе придётся идти в сибирскую тайгу, в места дикие, опасные, и без хороших часов тебе там не обойтись…

Кошко достал из кармашка жилета серебряные карманные часы – свои прежние, которые Петром много раз наблюдались у него ранее. Практически новые, современные, на короткой серебряной цепочке. Кошко протянул их ему:

– Держи, это мой тебе подарок. Лучших часов сейчас не найти.

Пётр осторожно взял дорогостоящий предмет. Открыв крышку с хрустальным окошком (через которое можно было смотреть время даже при закрытой крышке), он увидел на корпусе под ней чёрное тонкое резиновое кольцо, которое не пропускало воду. То есть эти часы были водозащитными. На белом диске циферблата с по кругу расставленными серебряными римскими циферками на центральной оси располагались две стрелки – минутная и часовая, – а внизу на отдельной оси вращалась маленькая секундная стрелка. Нежное тиканье часов едва улавливалось, выдавая тем самым расположение внутри серебряного корпуса современного прогрессивного механизма. С тыльной стороны располагалась откидывающаяся в сторону другая крышка, закреплённая на петле, открывающая доступ к внутреннему механизму. Пётр открыл её и увидел ещё одно резиновое колечко, ювелирно подогнанное под контур корпуса. Крепление камней шестерёнок было усилено капельками зелёного лака. То есть часы были ещё и ударопрочными.

– Эти часы доработал мой знакомый часовщик, – прокомментировал Кошко увиденное. – Таких в природе больше нет. Он заверил меня, что они не боятся воды, даже если упадут в лужу, и намного больше обычных стойкие к ударам. Проверять не советую, но сведения эти держи при памяти. Завод держат полтора суток, а ход времени удерживают с великой точностью – за месяц будешь подводить стрелку на одну минуту, не более.

Пётр захлопнул обе крышки и взвесил часы в ладони. Весили они чуть меньше его медных, самых простых, купленных при этом за немалые для надзирателя деньги. Безусловно, серебряные новые выглядели на их фоне прогрессивным волшебством.

– Это очень дорогой подарок, – сказал он, не решаясь убрать их в карман. – Мне нечем вам ответить.

– Голову свою дурную в тайге сбереги, вот это и будет ответным подарком. Такого наглеца, как ты, другого не сыщешь. Не вздумай в тайгу один сунуться.

Кошко в последний раз осмотрел Петра, покачал головой, развернулся и зашагал по Знаменской площади прочь. Очень скоро его приметная фигура в дорогом пальто и аккуратном котелке растворилась в плотной подвижной толпе прохожих.