Загадка жертвы

Глава 8

И Василиса рассказала. Развелся Алик с первой женой, когда Игорьку было четырнадцать лет. Художник ушел жить к маме в двушку, оставив жене и сыну трехкомнатную квартиру. Игорек рос мальчиком болезненным, да еще и был единственным внуком у мамы Алика, поэтому та к нему благоволила и долго не могла простить сыну, что он развелся и, по ее словам, «бросил мальчика одного и без поддержки». Хотя это она, конечно же, зря говорила, потому как художник по мере сил и возможностей не прекращал общения с сыном, алименты в свое время платил немалые и исправно, даже в ущерб себе. Сынок же рос ленивым и весьма эгоистичным. Учиться не хотел, водил компанию с такими же лентяями и балбесами, как и он, часто попадал в разные неприятные истории. Алику приходилось его всякий раз вытаскивать из разных передряг, обращаясь с просьбами к своим многочисленным знакомым, которые по доброте душевной и из дружеских к художнику чувств решали проблемы Игорька как могли. Мать же оболтуса была больше занята собой, своими многочисленными ухажерами и разборками с ними – ей было не до воспитания сыночка. Общаться с отцом и с бабушкой Игорек не очень-то стремился. Ему было интересней с компанией сверстников, хотя от бабушкиных денег он не отказывался. Валентина Яковлевна, жалея мальчика, всегда подсовывала ему деньжат со своей пенсии на карманные расходы. Алик же был слишком занят написанием картин и преподаванием, поэтому редко находил время для общения с сыном. Но Игоря это не беспокоило ничуть, ведь с отца, как с бабушки, он карманных денег не получал. Алик считал, что вполне достаточно того, что он платил его матери хорошие алименты на сына.

Пару лет назад, а Игорек уже к тому времени вышел из возраста, когда детям платят алименты, доходы художника стали неожиданно даже для него самого быстро расти. Вот тогда-то сыночек и вспомнил, что у него есть отец. Сначала он попросил Алика выделить ему денег на учебу в престижном вузе, потом, несмотря на свои постоянные пропуски занятий, стал требовать купить ему машину – мол, очень уж далеко и неудобно ездить на учебу на метро. Когда и эта его просьба была выполнена (только бы учился!), Игорек обнаглел донельзя и затребовал себе квартиру в центре Питера. Это стало последней каплей, и Алик в резкой форме отказал ему, посоветовав лучше учиться и найти подработку. Произошло это событие буквально месяц назад. С тех пор Игорек ни разу не приходил, даже навестить бабушку. Та очень расстраивалась по этому поводу и время от времени ворчала на Алика, обвиняя его в черствости и жадности.

– На меня она после этого тоже стала смотреть несколько косо, хотя она и милая сама по себе старушка, и полюбила меня сразу, как только Алик нас познакомил, – закончила рассказ Василиса, но потом, вспомнив что-то, добавила: – А дней десять назад Игорек вдруг у нас появился. И почему-то Алик ждал его не у двери, которая ведет в общие комнаты, а у той, которая ведет в кабинет. Муж его запустил и долго о чем-то разговаривал с ним при закрытых дверях. А потом Игорек ушел, громко хлопнув дверью, и даже с бабушкой не захотел повидаться. Валентина Яковлевна сильно расстроилась, но через пару дней Алик отвез ее в загородный дом, на дачу вместе с Плюшкой, и она немного успокоилась.

Василиса замолчала, а я задумалась над ее рассказом. Что ж, Игорек очень даже подходил на роль воришки. Дублирующий ключ он мог как-нибудь незаметно взять из ящика отцовского стола. Если, конечно, знал, что он там лежит. Но это все можно легко выяснить, поговорив с самим Аликом. Хотя – мне пришла в голову еще одна мысль – может, и сам Алик подозревал, что картину стащил сынок, и поэтому не хотел впутывать в это дело полицию? Но тогда оставались открытыми другие два вопроса: где он сам пропадал всю ночь (в простое совпадение мне отчего-то не верилось) и почему он категорически отказывается рисовать второй экземпляр картины. Уж, казалось, чего бы проще – нарисовал и продал заказчику за договорную сумму, а сынок пусть потом попробует «толкнуть» такую же картину кому-то в Питере. Да ему никто не поверит, что его отец нарисовал два одинаковых полотна и одно ему отдал в качестве презента! М-да, задачка та еще. Но делиться своими предположениями я с Василисой не стала.

– Васька, – обратилась я к однокласснице и вытащила из кармана комочек салфетки, в которую было завернуто золотистое звено от браслетика, которое нашел Перси. – Ты хорошо посмотрела – в доме больше ничего не пропало? И еще – глянь, это не твое?

Я развернула вещичку и показала ее Василисе. Та недолго разглядывала ромбик и твердо ответила:

– Нет, из вещей больше ничего не пропало, и это тоже не мое. А что это такое? Похоже, что от чего-то отвалилось. От браслетика? – Она вопросительно посмотрела на меня.

– Думаю, что да. Но у тебя точно такого нет? Ты хорошо помнишь?

– Нет, это не мое, – помотала она головой. – Я вообще украшения не люблю носить. У меня вот только колечко обручальное и цепочка с крестиком. Мы с Аликом в соборе венчались, – пояснила она. – А ты это где нашла?

Пришлось мне рассказать про Перси и его находку.

– И вот что еще интересно, – добавила я. – Грязных следов в студии на светлом паркете нет – похоже, что в обуви никто в нее не проходил. Получается, что тот или те, кто проник сначала в кабинет, а потом в студию, отлично знали расположение квартиры. Знали, что дверь на кухню всегда у вас закрыта, квартира большая, и поэтому никто не услышит, как они войдут. Они, а их, я думаю, было все же самое меньшее двое, даже знали, что паркет в студии светлый и может оставлять следы от уличной обуви, поэтому и разулись на пороге. Прошли, спокойно взяли картину, обулись и так же спокойно ушли.

– Ужас! – Глаза у Васьки стали круглыми, как блюдца.

– Так, пойдем-ка со мной в студию, – сказала я. – Посмотришь, может, что-нибудь еще там пропало, кроме картины. Ну, той, что стояла на треноге.

– На мольберте, – напомнила Васька правильное название треноги, и мы в очередной раз отправились в студию.

Перси, который все время вальяжно валялся возле Василисиных ног, вскочил и тоже собрался было проникнуть на запретную территорию, но решительно и бесцеремонно был выкинут хозяйкой обратно за дверь.

– А тебе туда нельзя! Тоже мне сыщик.

– Сыщик или нет, – сказала я задумчиво, – а одну улику он уже нашел.

Мы с Василисой прошли в студию, и она внимательно посмотрела, все ли картины на месте.

– Вроде бы все остальное на местах, – сказала она. – Но точнее скажет Алик. Он лучше знает. Это его вотчина.

– Да, все остальное на месте, – раздался у нас за спиной хриплый, но довольно спокойный голос, и мы с Василисой вздрогнули от неожиданности.

Оглянувшись, мы увидели Алика, который стоял в дверях студии. Он был одет в светлую рубашку, тонкие льняные домашние брюки и теплый мужской халат, что делало его похожим на какого-то дореволюционного интеллигента. Лицо было спокойным, подбородок чисто выбритым, а глаза смотрели уже безо всякого безумного блеска, но с такой тоской и безнадегой, что мне даже стало его немного жалко.

– Таня, Василиса сказала, что вы – частный детектив с большим опытом, – скорее не спросил, а утвердительно произнес Алик. – Я тут хорошо все обдумал и пришел к выводу, что другого выхода, как нанять вас, у меня нет. Пятьсот долларов в день. Вас устроит такая оплата?

По тарасовским меркам, беру я за свои услуги, конечно же, круто – по двести баксов за день. Но такую сумму мне предложили сейчас впервые!

«Да, – сказала я себе, – предложение куда как выгодное – кости в очередной раз не соврали. И вернусь я из отпуска куда как богаче, чем уезжала».

– Если этого мало, то я готов платить и больше. Деньги в моей теперешней ситуации для меня ничего не значат, – добавил художник.

Похоже, что мою задумчивость Алик принял за сомнения в достойности предложенной им суммы. Но вообще-то я не собиралась брать с них деньги. Мне просто стало жаль Василису, и потому я согласилась ей помочь. Но раз уж предлагают… В конце концов, я буду работать в свои законные выходные, а поэтому должна же как-то себя поощрить! Деньги у людей есть, предлагают они мне их искренне, так почему бы и не взять?

– Мне хватит и четырех сотен, – милостиво согласилась я взять деньги за расследование.

– Танька! – обрадованно воскликнула Василиса и принялась меня обнимать. – А я боялась, что ты не согласишься, – обратилась она к мужу. – Хотела уже без твоего разрешения Таню нанять.

Она подошла к мужу и положила голову ему на грудь, а он обнял ее и по-отечески похлопал по спине.

– Как я уже сказал, другого выхода для себя я не вижу, – сказал Алик и, обращаясь ко мне, добавил: – Времени у нас не так много, заказ я должен отдать во что бы то ни стало в это воскресенье, а сегодня – уже четверг, – он посмотрел на ручные часы на запястье, – и почти уже полдень. Вы успеете найти за столь короткий срок мою картину в питерском стоге сена? Не подумайте, что я тороплю из прихоти. Просто… просто времени действительно мало. – Алик опустил голову, судорожно и глубоко вздохнул, словно ему не хватало воздуха в легких.

И по этому тяжелому вздоху я поняла, как ему сейчас трудно сдерживать волнение и страх. Да, именно страх сейчас испытывал Алик. А вот что или кого он боялся, мне и предстояло выяснить в самое короткое время.

– Так что, справитесь? – снова задал Васькин муж мне все тот же вопрос.

– Все зависит в том числе и от вас, Александр, – серьезно ответила я. – От того, насколько честно вы сейчас ответите мне на один вопрос.

– Только на один? – удивился он и пожал плечами. – Что же, задавайте. Я отвечу на любой вопрос, если это поможет вам найти картину.

«Странно он как-то ответил, – мелькнула у меня мысль. – Любой другой на его месте сказал бы, что честный ответ на мой вопрос помог бы мне найти не саму картину, а того, кто ее украл. Он же сказал… то, что сказал. Словно знает уже, кто взял картину, и осталось только выяснить, куда этот человек ее подевал».

Я опять подумала про его сыночка Игорька. Но вопрос, который все это время не давал мне покоя, был совсем даже не о сыне Алика.

Я набрала полную грудь воздуха и решительно спросила:

– Александр, скажите честно, где вы провели сегодняшнюю ночь и почему не отвечали Василисе на ее звонки?

И мы с Василисой посмотрели на Алика в ожидании ответа на этот важный для каждой из нас по-своему вопрос.