Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Миранда
Никогда не понимала, как авторы решают, о чем писать.
В научных статьях ни одной детали опустить нельзя, иначе публикацию попросту отклонят. Напротив, нужно максимально точно изложить суть, постаравшись мыслить как можно объективнее. Я привыкла изъясняться именно так, однако мне несколько раз намекнули, что в данном случае такой подход не годится. А уж я-то знаю, как важно доверять экспертному мнению. Итак, мне предоставили самой решать, что именно нужно и/или интересно читателю, – а значит, с каждым новым словом я буду нервничать все больше. В общем, скучать не придется.
К счастью, Майя с Энди отстрелялись первыми, так что я начну с того места, где закончил Энди. В тот день я отправила сообщение в групповой чат, где состояли Майя, Робин, Энди и (да-да, по-прежнему) Эйприл. Было бы некрасиво ее удалять.
Миранда. Энди, тебя обсуждают на главной странице реддита!
Энди. Вот блин! И что я натворил?
Миранда. Сходил к мемориальной табличке Карла. Кто-то тебя сфотографировал. Ты выглядишь расстроенным.
На снимке он с грустным, задумчивым видом стоял посреди городской суеты. Хороший кадр.
Энди. Черт, я шел в «Сабвей»! Задержался на секундочку – и нате!
Робин. Никто не пишет про тебя гадости. Просто вид у тебя на снимке печальный.
Майя. И правда, печальный.
Я испугалась что-либо писать после этих слов. Во-первых, мне по-прежнему было неловко перед Майей из-за интрижки с Эйприл. Во-вторых, Майя тяжелее всех переживала трагедию на складе. Я вернулась в Беркли, диссертация помогла мне отвлечься. Энди свыкся с ролью знаменитости, Робин стал его менеджером. Мы все ведем нормальную жизнь – все, кроме Майи. Она еще лелеяла надежду отыскать Эйприл. И хотя нас Майя не винила, мы ее явно разочаровывали.
Энди. Я пришел туда впервые. Раньше боялся, наверное. Того парня я послал, а он все равно выложил фото! Чтоб его!
Майя. Похоже, ты теперь новый «Грустный Киану»… Бывает и хуже.
Робин. В каждом из нас живет маленький Киану.
Знаю, прозвучит глупо, но с ними я по-прежнему чувствовала себя не в своей тарелке. Возможно, я эту проблему надумала – и все же мне казалось, что меня считают не действующим членом команды, а кем-то вроде ветерана, отошедшего от дел. Ведь все они: Майя, Энди, Робин – были намного круче меня.
Майя. Читали, что пишут про П. П.? Дичь какая-то.
Робин. Да уж. Я до последнего надеялся, что это вброс.
Энди. Кому вообще сдался этот говнюк?
Миранда. Я не читала. Скинете ссылку?
Я отвлеклась от хромато-масс-спектрометра и склонилась над телефоном, лежавшим на лабораторном столе. Внутри у меня все вскипело.
ПИТЕР ПЕТРАВИКИ:
ИЗВИНЕНИЯ И КОЗЫРЬ В РУКАВЕ
Питер Петравики по-прежнему считает себя героем и злодеем одновременно. Только теперь он променял дорогие костюмы и бесконечные теледебаты на тихую жизнь в Пуэрто-Рико и прекрасно себя чувствует среди людей, которые чуть хуже его знают и гораздо меньше донимают. В начале нашей встречи Питер в легкой рубашке с короткими рукавами вальяжно потягивает мартини. Впрочем, вскоре беседа меняет русло. Обсудив трудности изучения испанского языка и недавно приобретенный особняк на берегу моря, мы затрагиваем тему прогремевшей идеологической войны, в которой Петравики не просто участвовал, а выступал предводителем.
– Я не ведал, что творю. Не представлял, сколько злобы в сердцах у моих соотечественников. Я глубоко сожалею о произошедшем и даже, в какой-то мере, о сказанном.
Видно, как нелегко ему признавать ошибки. Петравики всегда выступал ярым противником цензуры и самоцензуры. Во время нашей беседы он то и дело вворачивает фразу «свободный рынок идей». В конце концов я подталкиваю его к разговору об Эйприл.
– Я относился к Эйприл с большим уважением. И по-прежнему ее уважаю. Мне приходилось с ней спорить, однако я никогда не желал ей зла. Меня терзает, что эти люди (он имеет в виду похитителей Эйприл) оказались так тесно связаны с движением Защитников. Я буду переживать всю оставшуюся жизнь.
Я отложила телефон. Пятого августа, когда Эйприл и Карлы исчезли, для всех, кто причислял себя к Защитникам, начались нелегкие времена. Агенты ФБР поймали поджигателей склада. Те оказались Защитниками, причем искренне этим гордились. Сторонники движения не иссякли и теперь, но лишь самые оголтелые все еще звались Защитниками. Остальные ушли в подполье: в закрытые чаты, сомнительные форумы и агрессивные ютьюб-каналы. Эти места я как можно старательнее обходила стороной.
В общем, подпевалы Питера никуда не делись – просто не хотели, чтобы на них вешали ярлыки. Они не были убийцами, однако считали, что такие предатели, как Эйприл, заслуживают смерти. Сами они на нее руку не подняли бы и осуждали нападавших, – но не сказать чтобы расстроились, когда она погибла.
Если погибла, конечно. Многие верили (или хотели верить), что она жива и продолжает вредить человечеству. Единственным местом, где я что-то решала, был «Сом», и там козни против Эйприл не приветствовались. Что до других мест… Думаю, люди просто сочли, что мертвой девушке плевать на нападки.
Я больше не управляла «Сомом». Сначала мы думали и вовсе закрыть сайт, ведь головоломки из «Сна» уже никто не разгадывал. Когда исчезла Эйприл, я потеряла к «Сому» интерес и, если честно, не представляла, насколько огромное, сплоченное сообщество там сложилось.
Люди заставили меня поверить, что «Сом» – нечто большее, чем придаток ко «Сну». Многие просто коротали там время, как в очередной соцсети, но главное – «Сом» как нельзя лучше подходил для всяческих расследований. Журналисты искали там помощников, конспирологи собирали зацепки. А еще ведь появились реалити-квесты! Новоиспеченные геймеры стекались в «Сом» со всего интернета и с радостью продлевали недорогую подписку, чтобы поддерживать сайт на плаву.
И хотя «Сом» мы закрывать не стали, я все равно оттуда ушла. Отчасти потому, что поддержание стартапа выматывает. Ажиотаж проходит, запал уже не тот. А главное – я мечтала о прежней жизни. Не потому, что соскучилась – просто та жизнь не была настолько тяжкой. Так что я передала «Сом» в надежные руки и вернулась в Беркли.
Аспирантов, которые целый год где-то пропадали, университет обычно с распростертыми объятиями не встречал. Тем не менее доктор Лундгрен – моя научная руководительница – даже не вынесла мои вещи из лаборатории. Мы иногда созванивались, и она утвержала, что не спешит отдавать мое место, потому что мое исследование – весьма перспективное. Лично я сомневалась. Моя работа лишь слегка дополняла существующие знания. Конечно, львиная доля научных исследований именно такова. И все-таки я не придумала ничего кардинально нового – просто дорабатывала старое. Чем дольше я об этом размышляла, тем сильнее убеждалась, что меня стали больше ценить только из-за шумихи вокруг Карла. Немного нечестно, не находите?
Я не виню Эйприл за то, что она не рассказала вам о моей диссертации. Итак, если вкратце… Хотя вкратце, конечно, не выйдет.
Наверное, вы в курсе, что компьютерные микросхемы изготавливают из материалов на основе кремния? А ведь есть и другие вещества, которые могут его заменить и в чем-то даже превзойти. Одни – дешевле, другие – эластичнее, и так далее. Так вот, я работала над чем-то вроде органического полупроводникового материала – податливого и гибкого. Такие чипы нужны в одном случае – чтобы помещать их внутрь живого организма.
Ученые Калифорнийского университета в Беркли уже давно разрабатывают крошечные датчики и стимуляторы нервов для вживления внутрь человека (правда, пока ставят опыты на крысах). Твердые чипы не могут быть настолько маленькими, да и ощущения будут лучше, если сделать датчик похожим на кусочек органической ткани.
Я могла бы объяснять бесконечно, но, думаю, суть вы уловили: мягкие компьютерные чипы вживляются в тело, чтобы, к примеру, крошечный внутренний фитнес-трекер сообщил вам, что уровень сахара в крови резко снизился или скоро случится инфаркт. В рамках исследования я пыталась как получить сигналы от нервной системы, так и отправить команды в ответ. Подобные разработки могли бы заинтересовать специалистов в любой области – от диагностики до протезирования, – а мне, хоть убейте, хотелось большего.
Вернувшись в Беркли, я обнаружила, что моя лаборатория чудом избежала полного разорения коллегами, которым требовалось оборудование для собственных опытов. Я быстро восстановила прежнее рабочее место. Вот только исследование, которое так вдохновляло меня прежде, теперь приводило в уныние. Зная, что во Вселенной существуют такие изящные и могучие технологии, как у Карла, я чувствовала себя обезьяной, неумело стучащей камнем о камень. Думаю, дело в тоске по Эйприл, но и без посткарловской депрессии не обошлось.
В тот день, когда мне прислали статью о Петравики, я дорабатывала моих маленьких медузок – сглаживала неровности при помощи выскокоточных лазерных лучей, прежде чем гель застынет. По сути, я готовила желе, только вместо кусочков груши и маршмеллоу распределяла в субстанции отдельные атомы. Лазером.
Вообще-то, звучит круче, чем на самом деле. Лазерного робота спроектировали другие люди, моя лаборатория просто его купила. А я всего лишь вводила в программу инструкции, чтобы управлять лучом. В общем, работа не загружала мозги, поэтому мыслями я то и дело возвращалась к статье о Петравики и его новой жизни на острове. Неужели он раскаялся? Как мило, что он извинился перед репортером, который накатал о нем хвалебную статью! А у родителей Эйприл он прощения попросил? У Энди, у Майи, у Робина? У меня? Что-то не видела от него писем с соболезнованиями! Зато полюбуйтесь, как сильно он якобы страдал! Нашел время давить на жалость!
Само собой, я перестала вбивать в программу числа и вернулась к статье. Журналист продолжал:
Как ни странно, Питера Петравики не назовешь сломленным. Он полон энергии, абсолютно уверен в себе и считает, что всякий, кто препятствует нужным, на его взгляд, начинаниям, – опасен. Теперь, когда Карлы больше не маячат на улицах городов, его тревоги приобрели иной вектор. Я спрашиваю, чего он боится больше всего. После долгой паузы Питер произносит:
– Вы, наверное, видели Таггерта?
Он имеет в виду бродячего пса, которого приютил. Это коричневый кобель среднего размера и мохнатости – представитель собачьего среднего класса. Если в его родословной и присутствовала порода, то много поколений назад.
– Таггерт – мой любимец. Думаю, ему у меня неплохо живется – уж явно лучше, чем до нашей встречи. Он ест дважды в день, бегает по пляжу, а по вечерам мы вместе смотрим телевизор. Таггерту в буквальном смысле не о чем беспокоиться. А когда он ослабеет и начнет угасать, я позабочусь о его кончине, потому что так положено. Таггерт никогда не станет размышлять о бытии. Он примет все, что случится, – и хорошее, и плохое, ведь он не представляет, как влиять на свою судьбу. Когда я повезу его к ветеринару в последний раз, он даже не поймет, что происходит. Он просто уснет и смирится с этим, как с данностью.
Питер замолкает. Я жду продолжения, гадая, к чему он рассказал такую грустную историю.
– Вот этого я и боюсь. Что мы тоже такими станем. Переложим заботу о себе в чужие руки, а затем нас затянет в бездну компьютерных игр, телевидения и невероятно реалистичной порнографии. Мы пойдем на поводу у потребностей и перестанем двигаться вперед. В том, что общество рушится, есть вина Карлов, как ни крути. Мы заблудились и больше не понимаем, куда держим путь.
Дальнейшие слова Питера напомнили мне его прежние идеи.
– Вряд ли последние две тысячи лет человечество страдало для того, чтобы мы сейчас, подобно собакам, покорно принимали свою долю, а лишившись чего-то, пеняли на превратности судьбы. Я хочу, как мои предки, бороться за каждую крупицу жизни. Они сражались, чтобы моя родословная не прервалась, чтобы на свет появился я. Меня никто не вынуждает, однако я в долгу перед всеми, кто жил прежде и будет жить после. Ради них я должен продвинуть человечество вперед и, если понадобится – вложить новый смысл в понятие «человек».
Честно признаться, когда Петравики договорил, у меня по спине побежали мурашки.
У меня тоже побежали мурашки. Вроде тех, что возникают, когда ночью идешь в туалет и вдруг прислушиваешься: не проник ли в дом кто-то чужой?.. Автор статьи еще немного рассказал о взглядах П. П., и наконец, добрался до сути дела.
По крайней мере, подошел вплотную.
Дом у Питера непростой; это лишь часть обширной территории. Здесь общежития для сотрудников, офисы, серверные, лаборатории…
– Вон там мы занимаемся майнингом, – указывает он на большое, без окон, строение из шлакоблока.
Речь идет о майнинге криптовалюты.
– Прежде чем представить наш проект публике, мы хотим иметь на руках довольно солидную сумму, чтобы проверить, сможем ли поддерживать сервис на плаву.
Питер так и не рассказал, что это за «сервис». Честно говоря, я впервые посвящаю статью секретному проекту, который еще не запущен. Раньше меня бы за такое уволили. Тем не менее у стартапа Петравики много инвесторов, среди которых – самые богатые и влиятельные люди планеты. На первом этапе бюджет составил свыше миллиарда долларов. Питер, конечно, не действует в одиночку. Он привлек к делу специалистов по нейрофизиологии, нейробиологии, квантовым вычислениям, транзисторам, биоинженерии, оптоэлектронике, оптогенетике, математическому моделированию, искусственному интеллекту и робототехнике. Все эти люди разорвали бессрочные контракты с «Гугл», «Майкрософт» и «Эппл», чтобы работать на Петравики и партнеров.
Я покидаю Пуэрто-Рико со множеством дельных мыслей, а с другой стороны – в замешательстве. Вклад доктора Кресса в неврологию бесспорен, однако личностью он был сложной и противоречивой. То же самое можно сказать и о Питере Петравики. Медийные персоны нечасто увлекаются наукой, хотя кого этим удивишь, если даже президенты проводят реалити-шоу? Заметьте, я по-прежнему не исключаю, что Петравики затеял колоссальную аферу. Когда я высказал свои сомнения Питеру, он даже не попытался меня переубедить. В его ответе новая беспечность смешалась с прежней бравадой:
– Правда или обман – увидите сами. В любом случае, вас ждет нечто грандиозное!
Как вы, наверное, догадались, статья о Петравики меня расстроила. Даже не потому, что Питера выставили белым и пушистым. Просто он опять был на коне, а Эйприл… Эйприл умерла. Петравики добился, чего хотел: другие белые толстосумы наперебой его расхваливали. Нет, я не разозлилась. Меня охватила чистая, неподдельная тревога.
Думаю, главная причина понятна: любую затею Питера я бы встретила с опаской – кроме разве что признания: «Я облажался и ради мира на Земле удаляюсь от дел, а все деньги отдам на благотворительность». Была и другая причина: я догадывалась, для каких научных изысканий мог потребоваться гений Петравики, и что привело в восторг толпу миллиардеров.
Я несколько раз перечитала абзац с перечнем нанятых Питером специалистов – хотела убедиться, не притянуты ли опасения за уши. Нет.
Сердце гулко застучало, под мышками выступил пот. Я поняла, что за «сервис» готовит Петравики.
