Вихрь

VII

– Благодарю вас за защиту, г. председатель. Но, господа, что ж это такое? Мне не дают говорить!

– Хо-хо! – сказал вдруг техник.

– Господа! Вы смотрите на нас как на врагов! Почему?

В тоне Петра Петровича послышалась глубокая горечь.

«Ранен!» подумал он.

И больше уж он не представлялся себе огромным, могучим медведем. Медведь истекал кровью.

– Мы отвечаем, значит, на слова! – твёрдо и в упор ударил Зеленцов.

– Господа! Пора же нам перестать витать в заоблачных каких-то сферах…

– Из «Московских Ведомостей»! – крикнул Плотников.

– Пора нам стать практичными. Бойкот, сорвать Думу, принять её и работать, – это вопросы тактические. Поучимся же тактике хоть у японцев. Возьмём японскую тактику. Да. Не бросать, не гнать, не преследовать, отвоевать хоть маленькую позицию, но окопаться, укрепиться: «Она наша!»

– Изволите-с, значит, на военные сравнения! – поднялся Зеленцов; всё его лицо дёргало от гнева и негодования. – Мы идём на штурм. Мы тесним. Мы побеждаем. И нас, значит, останавливают на каком-то несчастном выступе стены. Останавливают среди победы! «Довольно! Укрепимся на выступе!» За нами горы трупов-с, трупов и… перед нами победа. Это никуда не годится, г. Кудрявцев! Значит, не годится. Ха-ха-ха-ха!

Он закашлялся тяжёлым неприятным смехом.

– В споре с нами вызывают мёртвых! Прибегают к заклинаниям! Японцев зовут! Ха-ха-ха! Недостаёт, чтоб начали вызывать чертей или окропили нас святой водой! У нас есть тоже заклинания, у нас есть тоже памятки! Наш путь вдали вьётся лентою, лентою могилы. Горы трупов, моря крови, все стоны, вздохи в казематах, все стоны, вздохи, от которых оглохли бы вы, значит, если бы их собрать все до едина, – всё это нам предлагают продать. За что? За что? Из священного писания по-вашему скажу: за чечевичную, значит, похлёбку. И когда? Когда мы у победы! Цинизм с вашей стороны, г. парламентёр!

– Позвольте! – крикнул, словно, действительно, раненый, Кудрявцев.

– Цинизм-с! Повторяю: цинизм! Одной пяди уступить не можем из наших требований! Перед теми не можем…

И среди нового урагана аплодисментов Зеленцов сел, ещё потрясая рукою куда-то вдаль.

– Я не отвечаю! – ответил Кудрявцев.

– Передайте наш ответ, г. парламентёр! Другого не будет! – крикнул Плотников.

– Я не отвечаю вам! – закричал Кудрявцев; у него чуть не сорвалось: «Подголосок! Шавка!»

Семенчуков позвонил.

– Благодарю вас, г. председатель, за то, что призываете меня к порядку и необходимому спокойствию. Господа! Устраним раз навсегда недоразумение! «Свобода слова, печати, собраний, и в этих, только в этих условиях, всеобщая, равная, прямая, тайная подача голосов в законодательную, с правом решающего голоса, Думу»; такой же мой символ веры, как и ваш. Я стремлюсь к тому же, к чему и вы.

– Да, только на словах! – крикнул Плотников.

– Я не позволю заподозревать мою искренность! – уже не помня себя, весь красный, как рак, закричал Кудрявцев. – Г. председатель, примите меры против этого господина!

– Оскорбление?

Всё завопило. Возмущённо поднялось с мест.

– Недостаёт позвать полицию! – с привизгом кричал Плотников. – Крепостническая жилка сказалась!

Семён Семёнович подбежал к Кудрявцеву:

– Оставь. Сегодня ты не можешь говорить. Ты не в себе.

– Убирайся ты от меня к чёрту! – огрызнулся Пётр Петрович. – Г. председатель, прошу слова. Господа! Господа! Беру назад неосторожно, случайно сгоряча вырвавшееся, необдуманное, нежелательное слово. Господа! В том, что мы сделаем, мы должны отдать отчёт народу, чтоб он дал нам свои силы на дальнейшую борьбу. Надо знать, кому мы должны отдавать отчёт. Русский народ, прежде всего, практичен. О бойкоте я уже говорил. Попытка сразу превратить Государственную Думу в учредительное собрание? Первое же собрание Государственной Думы будет распущено. Такое заседание будет только одно.

– Пусть! – мрачно и зловеще сказал Зеленцов.

– Вот это так поставить всех лицом к лицу! – подкрикнул Плотников.

– Вы этого хотите? Да?

– Мы требуем заработанного нами двугривенного. Нам дают, значит, оловянный! – отвечал Зеленцов. – По-вашему, если не дают серебряного, надо взять и оловянный? Да, значит?

– Но есть другие, насущные нужды народа. Частичные улучшения, не зависящие…

Зеленцов поднялся во весь рост:

– Длинной речи короткий смысл? Вы являетесь к нам в качестве примиренца? Примиренец, значит?

– Верно! – крикнул вдруг огромный техник так радостно, что все на него невольно оглянулись.

В честнейшей и алкавшей, чтоб на свете «всё было справедливо», душе своей он никак не мог найти ответа: за что, собственно, он так ненавидит Кудрявцева?

Чувствует, что ненавидит, но за что – не может «формулировать».

И вдруг одно слово. Всё ясно:

– Примиренец!

Справедливая душа техника была рада необычайно. Гора свалилась.

– Примиренец!

– Тон допроса? – вспыхнул Кудрявцев.

– Вопрос перед обществом, перед страной, – твёрдо ответил Зеленцов, в тоне его звучал прокурор, – перед теми, кто даёт полномочия. Мы хотим, наконец, – он подчеркнул «наконец», – знать, кто такой, значит, Пётр Петрович Кудрявцев. Вы за принятие этой Думы?

– С известными, я уже сказал, оговорками. Параллельно работая над расширением…

– Без околичностей. За работу в ней в поставленных рамках. Значит, за «плодотворную» работу? За принятие, другими словами. Вы её принимаете? Да или, значит, нет? Одно слово. Да или нет?

– Да!

– Не можем!

Зеленцов ударил рукой по столу:

– Оловянного двугривенного для страны принять не можем. Можем принять па себя полномочие только, чтоб потребовать, значит, серебряного. Нам нужна настоящая, полноценная, значит, Дума. Уступок и соглашений не будет. Государственная Дума, как она должна быть. Конституция. Наше первое и последнее, значит, слово. Лозунг и пароль.

– Прошу слова! – раздался вдруг густой голос.

Все вздрогнули и оглянулись.

Огромный мужчинища, наполовину приподнявшись, вопросительно смотрел на председателя.

Глаза его горели.

– Гордей! – пронеслось среди собравшихся.

– Слово за г. Черновым! – сказал Семенчуков.

Настала мёртвая тишина.

Все обернулись и смотрели на Гордея Чернова.

И во взглядах были и любопытство, и интерес, и страх.