Конец Сезона Ураганов

4. Мими

Клетку погрузили на телегу вместе с корзинами с овощами и зеленью, и повезли по городу. В дороге я судорожно размышляла, как спастись. Я помнила заклинания, которыми мой отец и брат могли заставить всех замереть на несколько минут. Я пробормотала их тихонько, но они не сработали – я как была бездарью, так и осталась. Тогда я решила дождаться момента, когда кто-то откроет клетку, и клюнуть его что есть сил, а потом воспользоваться замешательством и… и что? На меня сразу набросят ткань и скрутят голову. Вот если бы было открыто окно… Я слабо взмахнула крыльями – нет, силы не восстановились, я по-прежнему была слаба. Все было против меня! Все!

Я пыталась договориться с другими гусями, но безуспешно – они были слишком глупы. Я объясняла им, что люди поймали их с целью съесть – так же, как они сами едят траву, зерна и мелких насекомых – и мы сможем защитить себя, только если сговоримся. Они не поняли. Их сознание было слишком ограниченным. Каждый из них воспринимал себя не отдельной гусиной персоной, а, скорее, частью того, что видел и ощущал – травы, земли, воды, неба, тепла. Они не понимали, почему траве должно быть плохо после того, как ее съели. В их мозгах не было структуры, за которую можно было зацепиться, и мои попытки объяснить им происходящее с треском провалились. Мы подъехали к черному ходу герцогского дворца. Нашу клетку подняли и куда-то понесли. От ужаса я закрыла глаза, а когда открыла их снова, то увидела перед собой двоих: того, кто отсчитывал деньги на рынке, и уродливого носатого коротышку, герцогского повара.

– Господин закупщик, – сказал коротышка противным скрипучим голосом, – этих двоих, – он указал на моих товарищей по несчастью, – мы придержим до воскресного обеда – я запеку их с овощами и травами. Накануне я поручу помощникам ощипать их и поместить в маринад. Для маринада прошу выдать бутыль белого вина. А из этой – он кивнул на меня, – получится отличное жаркое. Я приготовлю его с сушеным кизилом, – герцог будет очень доволен.

– Хорошо, – ответил закупщик. – Делай, как знаешь, Якуб. Равных тебе в этом деле нет. Вина пришлю. Если еще что-то понадобится, скажи. Главное – чтобы их светлости были довольны. И не забудь оставить самые крепкие гусиные перья – для канцелярии.

– Все будет сделано, господин закупщик, – сказал коротышка своим мерзким голосом.

Когда закупщик ушел, коротышка наклонился и буквально сунул в клетку свой длиннющий нос.

– Что это ты такая тихая? – спросил он меня. – Не больна ли часом, голубушка? Да нет, на вид, вроде, здорова – перья блестящие, глаза ясные. Но на всякий случай придется тебя ощипать уже сегодня. Пойдем-ка, я отнесу тебя на кухню.

Он открыл дверцу и просунул руку в клетку, чтобы схватить меня… От ужаса я забилась в угол и забормотала древнее заклинание – я слышала, как его заучивал мой брат Фабиан: «Если ты меня убьешь, очень скоро сам умрешь». Коротышка остолбенел. Потом помотал головой. Протер глаза. И опять протянул ко мне руку. «Если пальцем меня тронешь, в эту пятницу – утонешь», – продолжала грозить я уже громче. Реакция коротышки была неожиданной. Он упал на колени перед клеткой и заплакал. «Слезы будешь позже лить – от страха я сочинила свою строфу, – Птицу нужно отпустить». Коротышка вытер слезы и сказал:

– Госпожа гусыня! Простите меня! Конечно я вас отпущу. Прямо сейчас.

Он открыл окно и подтащил к нему клетку.

– Позвольте, я развяжу вам лапки, – сказал он. – Подумать только, я чуть было не убил говорящую птицу!

На какое-то мгновенье я замерла – вдруг он все-таки свернет мне шею… Но нет, он действительно развязал мне лапки и поднес к окну. По его щекам все еще катились крупные слезы и мне вдруг стало его жаль.

– А как же вы? – спросила я. – Вас не заругают?

– Ерунда! – отмахнулся коротышка. – Я сейчас же вернусь на рынок и куплю еще одного гуся, за свои деньги. Никто не заметит подмены.

Я вскочила на подоконник… Я хотела поцеловать его, но только неуклюже ткнулась клювом в его щеку. Потом взмахнула крыльями, но… взлететь не смогла. Крылья были будто налиты свинцом.

– Что с вами, госпожа гусыня? – спросил он.

– Сама не знаю, – ответила я. – Это случилось после того, как я поела сдобной булки с изюмом. Какие-то девочки бросали в пруд крупные ломти. И я не могу летать… Может, я действительно заболела?

– Тогда позвольте предложить вам остаться, – сказал он. – Я попробую вас вылечить. Я нарву для вас самой лучшей, самой сочной травы из герцогского сада. Хотя нет. Я пойду в лес – я знаю одну поляну – там всегда пасутся гуси… Ой, простите, такие птицы, как вы, нет… похожие на вас птицы. Я соберу для вас ту траву, листья, стручки, ягоды – все, что они едят. И со временем вы поправитесь.

– Но как же я останусь? Мне скрутят шею…

– Знаете что? Я придумал! – вскричал коротышка. – Я скажу, что откармливаю вас специальными травами, чтобы придать вашему мясу пряный аромат… Ох, простите, представляю, каково вам это слышать! Но другого способа помочь столь дивной говорящей птице – я не вижу.

– Я не всегда была птицей, – сказала я грустно. – Вы мне верите?

– Конечно. Я тоже не всегда был носатым коротышкой.

Я подумала, что он шутит.

Он пересадил меня в отдельную клетку и отнес в свою комнату. А там сразу выпустил.

***

В этом странно признаваться, но тот месяц, что я прожила в каморке Якуба под крышей – комнатой это назвать нельзя было – я до сих пор вспоминаю с нежностью и легкой грустью. Мы, два странных, даже нелепых существа: он – уродливый коротышка с огромным носом, длинными руками и тонкой шеей, и я – девушка заключенная в тело гусыни, потерявшей способность летать, – вдруг подружились. Нам было чрезвычайно интересно и приятно друг с другом.

Уже несколько лет Якуб был главным поваром герцога. В его подчинении было не менее сорока человек – все они безропотно повиновались каждому его слову. Среди них были повара и их помощники, виночерпии, кладовщики, хранители специй, резчики сыра, окороков, колбас и фруктов, хлебодары и хлеборезы, дегустаторы, а также ответственные за скатерти, салфетки и столовые приборы и много других.

Герцогская чета очень любила покушать. Это мягко говоря. Правильнее сказать, что герцог был настоящим обжорой, а герцогиня – ужасной сладкоежкой. Герцог ел не менее пяти раз в день – при этом требовал блюд сложных, тонких и изысканных. День ее светлости начинался с крем-брюле, а вечером она не могла уснуть, не откушав марципанов и имбирных пряников. Во дворце постоянно устраивались пиры – местная знать и заграничные гости порой веселились несколько дней подряд. Почти каждый день к замку подъезжали телеги с местных ферм и пасек, охотничьих угодий и рыбацких деревень, груженные овощами, фруктами, мясными тушами и свежепойманной рыбой. Наблюдатель, который сидел на крыше и озирал окрестности в подзорную трубу, сразу сообщал Якубу о появлении на горизонте торгового судна. Вместе с закупщиком – его звали Ханс – Якуб шел в порт, чтобы первым выбрать самые лучшие экзотические фрукты и заморские специи. Специи стоили очень дорого, буквально, на вес золота. Якуб выбирал, а господин Ханс отвешивал золото. Для особых званых обедов Якуб покупал провизию на рынке сам: выбирал зелень и овощи у местных хозяек. Еще покупал грибы, дикие ягоды и горькие лесные травы – их собирали бедняки. Последним Якуб всегда давал несколько монет из своего кармана. И хозяйки и бедняки невероятно гордились тем, что их товар попадет на стол его светлости.

Сам герцог не мог нарадоваться на своего главного повара и страшно боялся, что его кто-нибудь переманит. Когда приезжали заграничные гости, Якубу было не велено выходить из своей каморки. На вопросы гостей герцог отвечал, что главный повар уехал навестить родню или еще куда-нибудь.

Когда Якуб только начал работать на кухне, завистники и неприятели то и дело строили ему козни. Стоило ему отвернуться, они доливали уксуса в готовый суп и досыпали соли в крем-брюле. Но Якуб сразу чувствовал, что блюдо испорчено, даже не пробуя его, только по виду и запаху – у него было чрезвычайно острое обоняние. Все пакостники были со временем обнаружены и заключены в темницу. Но Якуб упросил герцога их помиловать или хотя бы заменить тюремное заключение изгнанием. Все были поражены его просьбой и пакостить перестали. Тем не менее, когда Якуб готовил для герцогской четы, вокруг него стеной стояли смотрители. Я никогда не видела, как это происходит, но хорошо представляла по его рассказам. Он стоял у плиты на скамеечке – кухонное оборудование было рассчитано на средний человеческий рост – и помешивал поварешкой суп, потом наливал немного супа в чашку и пробовал, добавлял специй, если требовалось, и опять пробовал. А вокруг него, спиной к плите, стояли четыре смотрителя – и никого не подпускали. Когда Якуб спрыгивал со скамеечки, чтобы взять какой-нибудь бутылек со специей, они тут же поворачивались лицом к кастрюле. Когда суп был готов, его пробовал дегустатор – он обычно закатывал глаза от восторга и причмокивал языком. Затем подходил сам распорядитель кухни – это был старый преданный герцогу слуга – он лично подавал Якубу фарфоровую супницу. Якуб сам наполнял ее супом и закрывал крышкой. Распорядитель нес супницу в зал, два смотрителя шли следом, а двое оставались в кухне и продолжали наблюдать за происходящим.

Платил герцог за работу щедро. Каждую неделю – по несколько золотых монет. А за пиры – целый кошелек. Но у Якуба был еще один источник дохода. Местная знать и заграничные соседи присылали ему своих поваров для обучения. Часть денег за учеников Якуб раздавал работникам кухни – пытался их задобрить. Они, конечно, слушались его во всем, но все равно недолюбливали и завидовали. Дело в том, что ни у одного из поваров блюда не получались по вкусу такими же, как у Якуба, несмотря на то, что он не скрывал рецептов. Обучаясь, повара стояли рядом с ним, наблюдали за порядком приготовления кушанья, записывали рецепт и все ингредиенты в точности, вплоть до последней крупицы соли. У них получалось – вкусно, даже очень вкусно, но все равно не так, как у Якуба. Даже из самых простых продуктов – мука, вода, яйцо, соль, немного масла и специй – он творил чудеса – тесто для пирогов и клецек было просто волшебным. Поэтому поговаривали, что ему помогает нечистая сила.

А тратить Якубу было не на что. Ни друзей, ни любовниц у него не было по понятным причинам – его боялись и считали дьяволом. От него шарахались даже нищие, когда по дороге на рынок он бросал им монетку.

Однажды муж кладовщицы упал с крыши – он был кровельщик. Якуб предложил ей денег на доктора, лекарства и сиделку. Она взяла деньги, благодарила, даже руки ему целовала. Кровельщик выздоровел, но остался хромым – работать больше не мог. И тогда кладовщица решила, что это потому, что она взяла деньги у дьявола. Якуб очень переживал.

Жилье и еда ему ничего не стоили. Одежду и башмаки для него мастерили дворцовые портные и сапожники. В город он выходил редко. Как-то он попробовал было заглянуть в кабачок – его, как главного повара герцога, приняли уважительно, усадили, подали отличного пива. Но вскоре вокруг него образовалась пустота – посетители предпочитали держаться подальше. Еще как-то раз Якуб пошел на представление бродячего цирка. Но заезжие артисты, не зная кто он такой, затащили его на сцену и попросили немного покривляться, обещая разделить с ним выручку. Зрители при этом падали со смеху. С тех пор Якуб избегал публичных мест и городских развлечений. Выходил только на рынок и иногда в лес, отдыхать от всех. Однажды, правда, он столкнулся с крестьянскими девушками – они собирали ягоды. Девушки страшно испугались и с визгом бросились бежать, побросав лукошки. Видимо они приняли его за лешего или лесного гнома.

Нет, Якуб ни на что не жаловался. И обо всем этом он поведал мне далеко не сразу. О том, что он одинок и несчастен, я догадалась сама, в первый же день. Он постелил на полу одеяло и я прекрасно выспалась. А утром он встал затемно – кухня начинала работу до рассвета. Оставшись одна, я решила разрабатывать крылья – запрыгивала на кровать и комод и пыталась слететь вниз. Пару раз больно ушиблась, но не сдавалась. Когда рассвело, я выглянула в окно – оно выходило в сад. Кстати, именно из-за этого Якуб поселился в этой каморке – по должности ему была положена комната попросторнее, но из окон в большой комнате была видна только крепостная стена.

Я восхитилась красотой роз, лилий и диковинных заморских растений – сад и вправду был великолепен. Чуть позже я услышала под окном чей-то голос. Это был герцогский садовник – он разговаривал с цветами, хвалил их, подбадривал, причем вел диалог так, будто они ему отвечали. Мне даже стало неловко подслушивать и я отошла от окна. Вечером я рассказала Якубу, что садовник, видно, очень любит свою работу – он даже разговаривает с розами и лилиями и они, кажется, его понимают. И тогда Якуб усмехнулся и сказал, что его самого понимают только лопухи и крапива. У меня от этих слов сжалось сердце. Я не знала, что ему ответить.

Каждые три дня Якуб ходил в лес и приносил мне траву и ягоды с опушки, где обычно паслись дикие гуси – он полагал, что этот корм поможет мне скорее восстановиться. И я действительно немного окрепла. Когда он возвращался с работы, весь пропахший ванилью и корицей, я вздыхала, вспоминая миндальное печенье и вишневый пирог, которые мама пекла по праздникам. Но Якуб сказал, что подобная еда может замедлить мое выздоровление. Узнав, что я умею читать, он принес мне несколько книг из герцогской библиотеки, чтобы я не скучала в его каморке. И я читала истории о путешествиях, сказки и семейные саги, переворачивая клювом страницы. Через неделю я стала бодрее и Якуб подумал, что мне будет полезно подышать свежим воздухом. Поздним вечером он вынес меня на руках в герцогский сад. Мы гуляли по залитым лунным светом дорожкам – два странных существа – коротышка с длинным носом и белая гусыня, переваливающаяся с ноги на ногу. Тогда я решилась рассказать ему свою историю. Сначала поведала о жизни в отцовском доме, о семье, о наших удивительных гостях – волшебниках и чародеях. Якуб удивился, почему он никогда не слышал о моем отце, волшебнике Веттербоке из Фейервилля. Я объяснила, что это другой Фейервилль, другое пространство – тут живет колдунья Крейтервейс, а там – другие волшебники. Услышав ее имя, Якуб заметно помрачнел. Я замолчала, но он попросил продолжить свою историю. Я рассказывала, а он мрачнел все больше. Потом сказал, что именно колдунья Крейтервейс сделала его таким – уродливым носатым коротышкой. Услышав это, я всплеснула крыльями и спросила, как это произошло. И тогда стал рассказывать Якуб.