Ярость и рассвет

Начало – это конец

Накидку-риду и все незащищенные части тела Тарика покрывал толстый слой песка. Темно-гнедой жеребец блестел от пота, в уголках губ уже начала собираться пена.

С каждым проходящим часом ворчание Рахима становилось все громче.

Однако Тарик уже видел на горизонте городские стены Рея. А потому отказывался останавливаться.

– Во имя всего святого, давай поедем чуть медленнее, – прокричал Рахим уже в который раз за последние пять минут.

– Ты волен поступать, как пожелаешь. Но стоит снизить темп, как ты выпадешь из седла. И станешь отличной закуской для стервятников, – бросил Тарик через плечо.

– Но мы скачем, будто спасаясь от пожара, уже два дня кряду!

– И в результате почти добрались до пункта назначения.

– Не пойми меня неправильно, – заявил Рахим, натягивая поводья и пуская лошадь легким галопом, – я переживаю за Шази так же сильно, как и ты. Но ты не сумеешь никому помочь, если окажешься полумертвым от голода и усталости.

– Как только доберемся до поместья дядюшки Резы, можно будет отдохнуть и принять ванну, – ответил Тарик. – Но сначала нужно попасть в Рей. Я должен… – и он пришпорил жеребца.

– Чрезмерная обеспокоенность тоже до добра не доведет, – крикнул вдогонку Рахим. – Если кому и удастся выжить вопреки всем обстоятельствам, так это Шази.

– Она не должна была вообще оказаться в подобной ситуации, – сказал Тарик, осадив скакуна, чтобы поравняться с другом.

– Ты в этом не виноват.

– Думаешь, все дело в чувстве вины? – взорвался сын эмира.

– Я не знаю, в чем дело. Только вижу, что ты считаешь себя обязанным исправить ситуацию. А я считаю себя обязанным поддержать тебя. И Шази.

– Прости, – уже тише произнес Тарик. – Не следовало срываться на тебе. Я отдал бы все на свете, лишь бы предотвратить произошедшее. Одна мысль о ней…

– Хватит. Не мучай себя.

Несколько минут они скакали молча, но затем Тарик признался:

– Я действительно чувствую себя виноватым.

– Знаю.

– И ощущал те же эмоции после смерти Шивы.

– Но почему?

– Потому что не представлял, что сказать Шази после гибели ее лучшей подруги. После гибели моей двоюродной сестры. Я больше не находил нужных слов. Не мог утешить никого. Мама была ужасно расстроена. Тетя… тут, думаю, никто не смог бы помочь, никто не сумел бы предотвратить то, что случилось с ней. А Шахразада… она тоже словно утратила дар речи.

– Меня это особенно встревожило, – печально согласился Рахим.

– Мне следовало догадаться уже тогда. Я должен был заметить, что она что-то замышляет.

– Такое под силу лишь прорицателям, прозревающим будущее. Мы все о чем-то сожалеем. Я хотел бы быть не бесполезным третьим сыном, а богачом с красавицей-женой… с грудями, как спелые дыни, и ногами длинными, как дороги в пустыне.

– Рахим, я не шучу. Я должен был понять, что Шази затевает нечто подобное.

– Я тоже не шучу, – нахмурился тот. – Ты не можешь предвидеть грядущее. И ничего неспособен поделать с прошлым.

– Тут ты ошибаешься. Я могу вынести урок на будущее. – Тарик пришпорил жеребца, и тот устремился вперед, превращаясь в размытую темную полосу на фоне пустыни. – Чтобы подобное никогда больше не повторилось!

* * *

Уже наступило утро, когда Тарик и Рахим наконец оказались в изысканном поместье Резы бин-Латифа, которое находилось в самом сердце Рея. Они спешились и принялись оглядываться. В центре двора блестел овальный фонтан из глазурованной темно-синей мозаики. Земля была выложена терракотовыми плитками, искусно вырезанными в форме шестиугольников. Зеленые лозы винограда обвивали колонны. У основания арок виднелись небольшие клумбы с фиалками, гиацинтами, нарциссами и лилиями. Фонари из сплава меди и железа украшали стены, ожидая темноты, чтобы продемонстрировать истинное великолепие.

И все же, несмотря на всю красоту дома, повсюду ощущалась атмосфера печали. Чувство ужасной потери, которую не могла заполнить никакая роскошь.

Тарик посадил Зорайю в импровизированную клетку в дальнем конце двора. Птица недовольно заклекотала, устраиваясь на незнакомом насесте, но сразу успокоилась, как только получила еду.

Рахим стряхнул с себя слой песка и сложил руки на груди.

– Проклятая птица окажется сытой раньше меня? И где справедливость в этом мире?

– Вижу, за прошедшие несколько лет мало что изменилось.

Тарик обернулся, заслышав знакомый голос. Под одной из завешенных лозами арок стоял его дядя.

Оба юноши вышли вперед и склонили головы, прижимая кончики пальцев ко лбу, чтобы выразить почтение хозяину дома.

Реза бин-Латиф приблизился. На лице его была печальная улыбка. Темные волосы на голове поредели еще больше с того момента, когда они виделись в последний раз. Аккуратно подстриженные усы теперь казались еще более седыми. Морщинки возле глаз и рта, свидетельствующие о веселом нраве, углубились и отражали в корне неправильные эмоции…

Улыбка же выдавала, что душу дяди терзали призраки прошлого.

Лицо скрывалось под маской, надетой убитым горем человеком, чья горячо любимая семнадцатилетняя дочь ушла из жизни… а спустя три дня за ней последовала и жена. Жена, которая не вынесла потери единственного ребенка.

– Дядя, – поприветствовал Тарик, протягивая руку.

– Вы добрались очень быстро, дорогой племянник, – тепло сказал Реза бин-Латиф, сжимая его ладонь. – Я не ждал вас по меньшей мере до завтрашнего дня.

– Что с Шази? Она… еще жива? – Едва дождавшись кивка дяди, Тарик горячо воскликнул: – Тогда…

– К этому моменту все жители Рея знают про нашу Шахразаду, – прервал его Реза, и его печальная улыбка стала гордой. Рахим подошел ближе и сжал свободную руку друга. – Еще бы: единственная жена халифа, которая пережила не один, а целых два рассвета.

– Как я и говорил, – выдохнул Рахим. – Шази особенная.

– Но как? – спросил Тарик, ощущая, что его впервые за последние два дня покидает напряжение.

– Никто не знает, – ответил Реза. – Город так и гудит от слухов. Большинство считает, что халиф влюбился в юную жену. Но мне так не кажется. Убийцы, подобные ему, неспособны… – Он осекся, лицо исказилось от ярости.

– Я должен вывести Шази из дворца, – тихо произнес Тарик, наклоняясь к дяде и крепче сжимая его руку. – Ты мне поможешь?

– Что ты задумал? – спросил Реза, внимательно изучая решительное выражение лица и стиснутую челюсть племянника.

– Собираюсь вырвать сердце этого чудовища.

– То, что ты планируешь, называется государственной изменой, – дядя в ответ так сильно сжал ладонь Тарика, что тот поморщился.

– Я знаю.

– Чтобы преуспеть, нужно силой проникнуть во дворец или… развязать войну.

– Да, понимаю.

– Тебе не осуществить задуманное в одиночку, Тарик-джан, – тихо сказал Реза. Племянник выдержал его взгляд, ничего не ответив. – Ты готов начать войну ради Шахразады? Вне зависимости от того, продолжит ли она… выживать?

– Наш так называемый правитель заслуживает смерти за ту боль, которую причинил нашей семье. Я не позволю ему забрать хоть что-то еще у меня… и всех остальных, если уж на то пошло. Пора нам отнять у него самое ценное. Если для этого придется захватить власть… – Тарик глубоко вдохнул. – Ты поможешь мне, дядя?

Реза бин-Латиф осмотрелся по сторонам, разглядывая прекрасный дворик, в каждом уголке которого таились призраки прошлого. Смех дочери теперь недосягаемо парил в небе. Прикосновение жены просачивалось сквозь пальцы, точно песок.

Он не мог попрощаться с ними. Воспоминания о любимых, пусть и выцветшие, пусть и мучительные, были единственным, что у него осталось. Единственным, за что стоило сражаться.

Реза перевел взгляд на сына эмира Назира аль-Зийяда, на наследника четвертой по величине и богатству крепости Хорасана. На вельможу царских кровей.

Тарик Имран аль-Зийяд – это шанс восстановить справедливость.

И снова вернуть воспоминания, наполнить их жизнью.

– Идем со мной.