Живи с молнией

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

1

Семья Вольтерра жила в пятикомнатной квартире с коридором, который, словно, длинная кишка, соединял вместе маленькие клетушки. Возле входной двери помещалась кухня, потом шли три спальни, ванная, столовая и в самом конце коридора – гостиная. Несмотря на тесноту, комнатки были опрятные, уютные, и Эрик сразу же почувствовал себя легко и просто. Сабина встретила его у дверей и тотчас очутилась в его объятиях. Она показалась ему очень нарядной, хотя на ней было то же темное, с красными пуговицами платье, что и в тот вечер, когда они познакомились, – больше года назад.

– Ты все еще нервничаешь? – сказала она.

В эту минуту он любил ее так сильно! Мог ли он сказать ей о том, что им, возможно, придется ждать еще целый год.

– Я не нервничаю, – прошептал он ей в ухо. – Я просто рад, что мы снова вместе.

Она отступила назад, поправила на нем галстук и, взяв за руку, повела на кухню, к матери. Миссис Вольтерра была в черном платье и белом переднике с оборками. У нее была довольно полная фигура и иссиня-черные волосы, разделенные прямым пробором и схваченные сзади узлом. Когда она улыбалась, ее строгое лицо становилось молодым и милым, как у Сабины.

Миссис Вольтерра пожала Эрику руку.

– Здравствуйте, – сказала она, – очень рада наконец с вами познакомиться. – Она окинула его внимательным взглядом, и не переставая улыбаться, поднялась на цыпочки и поцеловала в щеку.

– Вот как здороваются по-настоящему, – засмеялась она.

Сабина, все еще держа Эрика за руку, стояла рядом и, слегка покраснев, смотрела на них блестящими глазами.

Выходя из кухни, Эрик чуть не столкнулся с девушкой немного старше Сабины, но совсем на нее не похожей, если не считать серых глаз. У девушки были пушистые каштановые волосы и миловидное лицо. Улыбаясь, она щурила глаза, и на щеках ее появлялись ямочки. На ней было светло-коричневое шерстяное платье и красный клетчатый фартук.

– Это моя сестра Мэри, – сказала Сабина.

Мэри тоже внимательно оглядела Эрика и пожала ему руку.

– Наши мужчины в гостиной, – сказала она, – пойдемте туда.

Сабина провела Эрика в гостиную, где в разных углах две развернутые газеты скрывали за собою читающих. Газеты тотчас полетели в сторону, и в одном углу Эрик увидел пожилого человека с точно таким же лицом, как у Мэри, но с седыми волнистыми волосами. Длинные седые усы придавали ему очень лихой вид, как-то не вязавшийся с его манерой добродушно посматривать поверх очков. В другом углу сидел человек лет тридцати, среднего роста, черноволосый, с черными живыми глазами, черными усиками, оттопыренной нижней губой и выдающимся вперед подбородком. И тот и другой были в жилетах. На обоих были свежие рубашки, надетые в честь гостя, и аккуратно завязанные галстуки.

– Это мой отец и зять Джо.

– Добрый вечер, молодой человек, садитесь, – скороговоркой произнес мистер Вольтерра.

– Здорово, – сказал Джо. – Снимайте пиджак.

Во время обеда все присутствующие старались соблюдать правила хорошего тона, что, впрочем, нисколько не мешало непринужденному веселью, ибо, хотя Эрик встречался с этими людьми впервые, он уже знал о них все, и они также знали все о нем. Ему было любопытно, что им рассказывала о нем Сабина. Как они смотрят на ученого, который из года в год перебивается на жалованье гораздо меньшем, чем получает любой конторщик?

Он знал, что семья живет на жалованье двух дочерей, на случайные заработки Джо, иногда подрабатывавшего на железной дороге, и на пенсию, которую отец получал после ухода из армии. Мистера Вольтерра звали Гарибальди; родился он на Коста-Рике, а его отец участвовал в движении, которое возглавлялось итальянским патриотом, чье имя он и дал своему сыну. В Соединенных Штатах Вольтерра поступил в армию музыкантом и двадцать лет играл на трубе в разных гарнизонах, так что Мэри родилась в форте Райли, а Сабина – на Острове Губернатора. Прослужив четыре срока, Вольтерра поступил в оркестр одного из нью-йоркских кинотеатров. Звуковое кино лишило его работы, а всеобщий кризис окончательно выбил из колеи.

Он придумал замечательный план организации школьных оркестров, но пока что ему удалось создать лишь группу музыкантов при колледже Вест-Хэмпстед и духовой оркестр в Сент-Олбэнс. Он собирал обе группы раз в неделю, получая по пять долларов за каждое занятие.

После обеда женщины убрали со стола и вымыли посуду. Наступила пауза. Джо сказал:

– А не сыграть ли нам в покер? Просто для потехи.

– Отличная мысль, – согласился отец. – Как это ты додумался?

– В самом деле, какой молодец, – приятно удивилась Мэри.

– Только с одним условием – играть на спички, – вмешалась миссис Вольтерра. – Какой смысл в семье играть на деньги? Вы не возражаете против покера? – спросила она Эрика.

– Не беспокойся, – сухо сказала Сабина, – он отлично знает, что мы каждый день после обеда играем в покер.

Все засмеялись.

– Должен вас предупредить, мистер Горин, – сказал отец, – что наши девушки играют по-своему. У нас сдающий объявляет ставку первым, играем мы с двойками и тройками, и они у нас тоже считаются джокерами или же мы сдаем сразу по семь карт. Это не покер, а что-то вроде подкидного дурака.

– Не нужно называть Эрика мистером Горином, папа, – сказала Сабина, снова усаживаясь вместе со всеми за обеденный стол. – Зови его просто по имени.

Мистер Вольтерра взглянул на дочь поверх очков.

– Ты, кажется, лучше знаешь правила хорошего тона, чем твой отец? – чопорно сказал он.

Сабину это нисколько не смутило.

– Нет, папа, но я лучше знаю Эрика.

– Ну, Эрик так Эрик, – сказал отец.

– Что это за имя – Эрик? – спросил Джо. Он сдавал карты и сразу же объявил покер.

Мистер Вольтерра кивнул и сказал:

– Вот это игра!

– Это норвежское имя, – ответил Эрик. – Моя мать была норвежка, а отец – чех.

– Чех? – спросил мистер Вольтерра и, оторвавшись от карт, взглянул на Эрика поверх очков. – Я думал, что все чехи Дворжаки.

– Разве на свете существует только одна чешская фамилия? – спросил Джо. – Вам сколько карт, папа?

– Ну вот, теперь оказывается, что ты знаешь музыку лучше, чем твой тесть! Давай пять карт.

– Нельзя же брать пять карт, после того как ты сбросил, – сказала миссис Вольтерра. – Тысячу раз тебе говорила.

– Нет, можно, – заупрямился старик. – Я однажды играл так со знатоками.

– Ясно, можно, – сказал Джо. – Я как-то раз читал правила. Правда, читал.

– Черта с два ты читал, – сказал отец. – Ну, давай карты. А пять карт я имею право взять. – Он взял свои карты и с отвращением бросил их на стол. – Извольте-ка играть в карты с женщинами!

Мэри и Сабина открыто обменивались картами, а миссис Вольтерра любезно подсунула карту Эрику, чтобы он не чувствовал себя посторонним. Но никто не обращал на это внимания.

Время от времени Джо и отец начинали изображать французов из кинофильмов, сопровождая слова широкими жестами.

– Вулэ ву картишек мон пап?

– Уи, уи, зятек, донэ муа эн зипити-зип!

– Ах, сертенеман!

– Ах, апре муа хоть абрикос!

Последняя фраза чрезвычайно понравилась мистеру Вольтерра, и он стал напевать ее на мотив, который рассеянно подхватил Джо. Постепенно все играющие стали напевать себе под нос этот мотив, а через некоторое время миссис Вольтерра тихонько замурлыкала «Апре муа-а хоть абрико-ос» на мотив «Сердце красавицы». Тогда Мэри и Сабина вдруг запели дуэтом. Так играли до одиннадцати.

– Ты, наверное, думаешь, что они сумасшедшие? – спросила Сабина Эрика, провожая его до метро.

– Я думаю, что они просто чудесные люди. Как, по-твоему, я им понравился?

Она стиснула его локоть.

– О, ты им очень понравился. Это уж я знаю. Ты всегда смеялся, когда следовало. Арни держался иначе. Они стеснялись его, а он стеснялся их. И при нем я начинала их как-то стыдиться.

– Ты о нем что-нибудь знаешь?

– Он звонил мне раза два, но я с ним не виделась. Я читала в газетах, что Арни помолвлен с Корой Бэллантайн – с этой миллионершей, которая была с нами в тот вечер, когда мы с ним расстались.

Эрик немного помолчал.

– Если б ты с ним не порвала, ты сейчас уже была бы за ним замужем.

– Ох, не говори, страшно подумать.

– У тебя была бы собственная квартира, и ты бы бросила службу.

– Не в этом суть. Конечно, мне приходится служить, чтобы помогать семье. Но ты об этом не беспокойся, все это неважно.

– Как же неважно? Больше всего на свете я хочу жить с тобою вместе – возвращаться домой и знать, что ты меня ждешь, ходить с тобой в кино, читать книги и вместе спать. И чтобы так было каждый день, всю жизнь. Вот чего я хочу. Сабина, ты меня любишь?

– Ты ведь знаешь. – Голос ее вдруг ослабел.

– Тогда сколько же мы еще должны ждать? Судя по словам Хэвиленда, я очень не скоро закончу диссертацию, и тогда только начну искать себе место. Так больше не может продолжаться.

– Не знаю, Эрик…

– Если б только у нас было такое место, где мы могли бы побыть вдвоем, все было бы иначе. Мы бы не чувствовали себя такими неприкаянными. Ты иногда думаешь, что мне с тобой плохо. Это неправда. Мне с тобой чудесно. Я даже не представляю, как бы я мог жить без тебя. Плохо то, что мы не можем пожениться. А что, если мне уйти из общежития и снять себе комнату?

– Это невозможно, – возразила Сабина. – Ведь мы уже об этом говорили. Аспирантская ставка – тысяча долларов в год, значит, меньше двадцати долларов в неделю. Из них ты шесть долларов платишь за комнату в общежитии, на еду и сигареты уходит полтора доллара в день, всего шестнадцать пятьдесят, и остается у тебя только три пятьдесят.

– Почему же мне эти три пятьдесят не платить за комнату? Если прибавить то, что я плачу сейчас, получится сорок долларов в месяц.

– Да потому, что у тебя их фактически нет, – ответила она. – Ты должен каждую неделю откладывать один доллар на черный день, тебе нужно время от времени стричься, а скоро тебе понадобится новый костюм.

– Зачем? И этот хорош.

– Да, но надолго ли тебе его хватит? Будь же практичным, Эрик. Если бы я думала, что мы можем прожить на твои двадцать да на то, что я выкрою из моих восемнадцати, я сама давно попросила бы тебя жениться на мне. Но я должна почти все деньги отдавать семье.

– К черту практичность, если в результате получается, что из-за долларов и центов двое влюбленных не могут жить вместе! А как же живут другие? Или мы должны ждать, пока начнется следующий период процветания?

– Вот что, – сказала она наконец, глядя прямо перед собой. – Я давно уже об этом думаю, и теперь, когда ты побывал у нас, я хочу с тобой поговорить. Мы можем пожениться, если, конечно, ты этого хочешь, – осторожно добавила она.

– Разумеется, хочу!

– И жить у меня. Мы могли бы поселиться в моей комнате. Места в ней хватит. Джо и Мэри живут же в своей. – Она нерешительно взглянула на него. – Мог бы ты на это согласиться? Ты сказал, что тебе понравилась моя семья.

– Очень понравилась, – подтвердил он. – Они чудесные люди, но…

– Ну, и все, – быстро сказала она. – Я спросила просто так, на всякий случай. Не надо ничего объяснять.

– Нет, я должен объяснить, – резко сказал он. – Ведь тебе обидно. Я же чувствую это, и ты напрасно говоришь таким веселым голосом. Понимаешь, Сабина, моя работа начинается, когда я прихожу домой. Мне не захочется каждый день после обеда играть в покер. Это хорошо изредка, но мне нужно много читать. Нужно просматривать письменные работы и делать еще миллион дел, над которыми надо сосредоточиться. Кроме того, жить с ними – это совсем не то, что жить одним. Ты сама знаешь.

– Я это давно поняла, – грустно призналась она. – Но я думала, что ты как-то сумеешь это уладить. Все-таки я рада, что ты сказал одну вещь. Мне это так приятно.

– Что именно?

– Ты сказал, что тебе трудно не из-за меня, что в этом виноваты обстоятельства. И это правда, потому что, будь вместо меня другая, было бы то же самое.

– Что? Да как же может быть то же самое с другой. Никого, кроме тебя, мне не нужно. И не огорчайся, – сказал он, – мы придумаем, как сделать, чтоб быть вместе, или просто подождем, пока это будет возможно. Если б я только знал наверняка, что ты захочешь ждать, – мне больше ничего и не надо.

– О, нашел о чем беспокоиться, – мягко сказала она. – Разве я стала бы так поступать или говорить, если б я не была готова ждать хоть сто лет?

Он на ходу крепко сжал ее руку.

– Слушай, – задумчиво сказал он, – если я буду работать девяносто шесть часов в сутки и подгонять Хэвиленда кнутом, нам придется ждать меньше ста лет!