Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
3
Князь был стар, но, как всякий старый воин, старался держаться молодцом. Мгновенно определив, кто из чужаков главный, он молча поприветствовал Федора поднятием руки. Тот в ответ отвесил ему глубокий земной поклон.
Некоторое время старик пристально глядел ему в глаза – будто бы пытался проникнуть к нему в душу. О, он знал, что не всегда русские приходят с миром. Бывают среди них и плохие люди, которые способны и обмануть тебя, и ограбить, а то и руку на тебя поднять. Вот и хочется старику понять, что за люди пожаловали к ним в улус.
– Что ищут оросы в чужих землях? – все также пристально глядя Федору в глаза, наконец спросил он.
При этом не потребовался даже толмач, чтобы понять его, потому как он довольно сносно изъяснялся по-русски.
– Да вот с добрым словом к вам пришли, – подивившись умению князя говорить на чужом ему языке, обнажил в улыбке свои крепкие зубы Опарин. – Хотим просить дауров вернуться на родную землю.
Князь недоуменно посмотрел на него, но ничего не сказал. Однако щелки его лисьих глаз вдруг еще больше сомкнулись, будто бы он пытался примериться к словам казака. Так длилось несколько мгновений, пока вдруг старик не заговорил.
– А по чину ли тебе, чужак, вести такие разговоры? Ведь ты даже не сказал, кто ты есть таков.
Федор понял, что оплошал.
– Вообще-то зовут меня Федором Петровым Опариным, но для тебя проще будет Федька, – поторопился исправить он свою ошибку. – А чин у меня простой – я личный посланник атамана Черниговского.
Князь покачал головой:
– Не слыхал о таком атамане. Вот Поярка знаю и Хабара знаю, а этого нет.
– Ну то когда было! А ноне Микифорка Черниговский самый главный человек на Амуре – он царский приказчик в Албазине, – просветил князя казак. – И говорить я буду от его имени. Ну а его слова – это воля самого нашего царя-батюшки.
Он немного помолчал, давая старику возможность переварить его слова.
– Ну а ты? Уж не княже ли даурский, случаем, будешь? – спросил он старика.
Тот сделал важное лицо и кивнул головой.
– Вот и славно! – воскликнул казак. – С тобой-то мне и велели говорить.
Нельзя сказать, что появление русских обрадовало Лавкая, только обычай требовал, чтобы он пригласил чужака в свой дом.
Привязав своего коня к старому карагачу, возле которого трое двугорбых верблюдов, а по-даурски тэ-тэ, смачно жевали сено, Опарин проследовал за князем.
– Яшка, слышь?! Киргиза на тебя оставляю. – напоследок крикнул он своему сподручнику Яшке Попову.
И, заметив неподалеку стайку черноголовых карапузов, слетевшихся со всех сторон поглазеть на казаков, приказал:
– И смотри, чтоб детвора к нему под копыта не лезла. А то, не дай Бог, зашибет кого.
Этого статного, рыжего аргамака с черной гривой Федор купил у одного цыгана за десять золотых монет, дав в придачу еще богатую турецкую брошь. С норовом оказался конек. Да он и теперь недоверчив к людям, хотя нового хозяина признает. Ну разве что еще Яшке дозволяет кормить его да водить на водопой. А так и лягнуть может.
Федор-то думал, что князь приведет его в богатый терем, но то оказалась обыкновенная рубленая изба. Дауры, пожив в свое время бок о бок с русичами, многому у них научились. В том числе и рубке домов в клеть. А ведь до этого большинство из них ютилось в землянках да крытых звериными шкурами куренях, и только самые зажиточные ставили себе войлочные юрты, в каких жили их монгольские предки.
В доме князя было несколько комнат с окнами, затянутыми бычьими пузырями, тогда как в соседних избах вместо окон были дыры, которые хозяева на зиму затыкали чем придется. Живут как при царе-Горохе, усмехнулся старшина. Ведь на Руси уже давно ставят в окна слюду, ну разве что в самых бедных деревнях еще в ходу брюшинные окончины. Говорят же: где оконенки брюшинны, там и жители кручинны. И напротив: где оконницы стекляны, там и жители ветляны. То есть, счастливы, приветливы.
Князь ввел Федора и сопровождавшего его толмача Егоршу Комара в горницу, пол которой был устлан богатым тянцзиньским ковром. Здесь было два небольших окна, сквозь бычью плоть которых скупо пробивался снаружи дневной свет. На ковре – круглый низенький столик, рядом с ним – расшитые золотом атласные подушечки.
Стены тоже в коврах. На одном из них в окружении пистолетов, кинжалов и сабель висели два ружья – дульнозарядная фитильная аркебуза и кремневая фузея, какие были на вооружении русской армии. Здесь же находился кан, который зимой служил для подогрева помещения и где любил возлежать Лавкай.
Князь усадил гостей за круглый столик, следом опустился на ковер сам и что-то сказал стоявшим у дверей двум молодым вооруженным кинжалами охранникам. Тут же один из них юркнул в проем, и уже скоро в горницу стали по очереди входить княжеские слуги с угощениями. Первым выставили хмельное. Это был глиняный кувшин с аракой и к нему три маленькие фарфоровые пиалы. Следом внесли фрукты, вяленое мясо конины, арсу – даурский сыр, восточные сладости, приготовленного на парý сазана, вконец прибыл большой медный казан с еще булькающим варевом, видно, только что снятым с огня. И тут же помещение наполнилось столь желанным съестным духом.
– Мне б людей своих накормить, – машинально сглотнув слюну, произнес Федор. – Да ты не бойся, княже, деньга у нас имеется.
Он отстегнул от пояса мешочек с серебром. Князь остановил его взмахом руки. Спрячь, говорит, у нас с гостей денег не берут. А твоих людей и без того накормят, да и о лошадях позаботятся.
Федора его слова успокоили, и он с легким сердцем приступил к трапезе. Перед тем, как поднять чванец с водкой, он в мыслях пославил Отца и Сына и святого Духа, потом деву Богородицу. Вслух же пожелал здравия хозяину дома и его родне. Ели в благоговейном молчании, и только Егорша-толмач уплетал за обе щеки так, что за ушами трещало.
Федора тяготила такая обстановка. За последние вольные годы он привык к бурным дружеским застольям с грубыми и бесстыдными речами, непристойным срамословием, к смеху за столом, песням и хмельным пляскам. Было, что по пьяному делу и бесчинствовали за игрой в кости, и колотили друг друга, пугая стоящих за их плечами ангелов Божьих. Хотя прекрасно знали, что все это им припомнится на Страшном суде, потому как бесы записывают их дела и поступки и передают сатане. «Побойтесь Бога! – не раз повторял Гермоген, когда видел, что ему не под силу обуздать этих людей, отравленных бесконечной волей. – Когда иудеи стали в пустыне есть и пить и, объевшись и упившись, начали веселиться и блуд творить, тогда земля поглотила их».
Изредка Федор, опрокинув очередной чванец, все же открывал рот, чтобы похвалить угощение. Знал, что тогда Бог придает пище благоухание и превращает ее в сладость.
Последним поставили перед гостями байдару – большой глиняный кувшин со слеваном. Этот даурский напиток уже и в Албазине успели полюбить. Дело нехитрое: кирпичный зеленый китайский чай, на крайний случай, разбор черного чая, шелунгу, истолочь в ступе, потом заварить в байдаре кипятком, влить туда кобылье молоко, положить несколько ложек сливочного масла и все это посолить по вкусу. Какое-то время напиток выдерживается, пока не станет темным. Бывает, что вместо молока в чай кладут сметану или сырые взбитые яйца. Для большой компании такой напиток готовится в деревянных кадушках, куда опускают раскаленные на огне камни, которые русские в шутку называют «жеребчиками».
– Добрый слеван, – отхлебнув из глиняной чашки завару, похвалил Федор, чем вызвал у Лавкая довольную улыбку.
Наевшись и отвалившись от стола, завели разговор. Но прежде Федор спросил разрешения выкурить трубку.
– Ты говоришь, Хабара нашего знавал? – заряжая чубук ядреным табачком, спросил он князя.
– А как же – встречались, – вытерев рукавом халата измазанные бараньим жиром губы, произнес старик. – Хороший воин был и человек душевный.
– А вот мне не довелось с ним встретиться, – признался Опарин. – Хотя наслышан о нем немало. Говорят, помер недавно. Где-то в Сибири, в своей вотчине.
Лавкая это известие явно огорчило.
– Как помер? – не поверил он. – Такой был богатырь. Может, отравил кто? Я слышал, у него в Москве враги были. Не они ль это его? Эх, люди-люди, и что это им неймется?
– Это все оттого, что слишком много ледащих людишек на свете развелось, – скал Федор, доставая из кармана своих широких шаровар огниво.
Подкурив, он сделал глубокую затяжку, и на его щеках появилась розовая печать блаженства.
– Ты б рассказал, княже, как с Хабаром-то познакомился, – выпустив из легких клуб едкого дыма, попросил он вдруг хозяина.
Князь на мгновение прикрыл глаза – будто бы что-то пытался вспомнить.
– Я сказал тебе, что это был хороший человек? – спросил он казака.
И, получив в ответ утвердительный кивок, продолжил:
– Чудно, конечно, так говорить о своем заклятом враге.
– Да неужто он был твоим врагом? – удивился Опарин. – И чем же он так насолил тебе? Я слыхал, он хотел жить с тобой в мире и согласии. А ты к манзурам утек.
Князь покачал головой.
– Ты ничего не знаешь, о, раб белого богдыхана, – сытная еда, видно, разморила Лавкая, и он прилег на подушки, подперев голову рукой. – Мой народ очень маленький. А теперь представь, каково ему было жить в одной клетке с двумя могучими и свирепыми тиграми. Один неверный шаг – тут же попадешь в пасть. Не тому, так другому. В таких случаях приходится выбирать себе покровителя. Мы выбрали маньчжу. Они рядом и у них большое войско. Много, много тысяч воинов – тебе понятно? Ну а что ваша Москва! Она далеко. Ее и с самой высокой горы не увидать. Тогда можно ли было на нее надеяться?
Федор даже поперхнулся, услышав эти слова.
– Глупый ты старик! – не удержавшись, воскликнул он. – Ты глянь: уже почти вся Европа лежит у ног нашего государя, а что твои манзуры? Да мы с нашими пушками такое можем сотворить – мало не покажется!
Лавкай как-то хитро посмотрел на него.
– Слово – это еще не дело, – усмехнувшись, произнес он. – Вот ты говоришь: пушки… Отчего ж вы тогда сдали маньчжу Албазин? Отчего сдали Кумарскую крепость? Я сам видел, как гибли ваши люди, как воины императора жгли и разрушали ваши селенья. И ничего твои хваленые пушки не смогли сделать.
Федор нахмурил брови.
– Ну, что было, то было, – проговорил он. – Но ведь тогда и время было другое. Сегодня Русь уже не та, понимаешь, старик? Скоро на Амур прибудет огромное войско, которое встанет гарнизонами по всей границе. Хотя прежде надо эти границы установить. Ты вот, княже, человек бывалый, но и ты, поди, не знаешь, где тут есть граница. Так ведь?
– Не знаю, – согласился тот.
– Ну вот, закон нужен, тогда и порядок будет. А пока же мы с манзуром к друг другу безнаказанно гуляем. Да было б хоть с миром ходили. А то ведь… – Федор вдруг внимательно посмотрел на старика. – Разве ты, княже, не чуешь, что порохом запахло?
– Чую, чую, – кивнул тот. – Коль оросы вернулись на Амур, обязательно война будет. И кто в ней победит, неизвестно. Был бы жив ваш Хабар, – тогда другое дело. Шибко храбрый был атаман! Жаль, врагами расстались, а то бы друзьями были верными. Ты просил меня рассказать о нем? Ну так слушай…
