Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава четвертая. Без тени удивления
Сквозь сон Гунтеру показалось, будто ко лбу на мгновение приложили ледяную примочку или по голове провели очень холодной ладонью. – Молодой человек, совершенно не следовало так сильно напиваться…
Чистейшая немецкая речь, с берлинским изысканным выговором. Голос тихий, приятный, принадлежащий мужчине уже в годах, но вовсе пока не старому.
«Психиатр… – появилась неожиданная мысль. – Госпиталь».
Гунтер резко сел, совершенно не ощущая похмелья – разум был чист и ясен, от головной боли или тошноты и воспоминания не осталось.
Нет, не госпиталь. Сарай Уилла Боула. Вот пожалуйста, сэр Мишель рядом дрыхнет непробудно, зарывшись с головой в сено. Где-то недалеко, в хлеву, надо полагать, лошади пофыркивают. Судя по всему, еще глубокая ночь. Тогда откуда свет?
Шагах в трех от Гунтера, на поперечной балке, скрепляющей поддерживающие крышу столбы, устроился пожилой господин с благородно-дворянским лицом, прищуренными глазами и щеточкой седых усов. Сей субъект и держал в правой руке глиняную плошку со вставленной свечой, слегка разгонявшей темноту язычком бледно-оранжевого пламени.
– Я прекрасно понимаю ваши чувства, – безмятежным голосом продолжал господин, строго глядя на растерявшегося Гунтера. – Не каждому, далеко не каждому дано пережить подобное, но с элем, точнее с его количеством, вы погорячились. Не делайте так больше, договорились?
Гунтер молчал, спокойно рассматривая незнакомца, а правая рука его медленно тянулась к кобуре. Это что же получается? Нормандия на месте, рыцарь никуда не делся, сарай тот же. Тогда откуда здесь взялся этот старый пижон, говорящий на немецком, будто на родном?
Человек осторожно поставил чашечку со свечой на бревно, поддержал ее слегка и, убедившись, что она не упадет в сухую траву, отпустил. Одежда говорящего по-немецки гостя роскошью не блистала, но выглядела добротно и явно была пошита умелым портным – белая рубашка, аккуратный накрахмаленный воротничок выглядывает из-под черного бархата камзола или короткой обтягивающей куртки. Сапоги, как удалось рассмотреть Гунтеру, незнакомец носил такие же, что и сэр Мишель, разве поновее да почище. Широкий пояс без украшений схватывал талию, а на нем, возле правого бедра, покоились скромные ножны, из которых выглядывала рукоять простого стального меча – узкого и длинного.
– Удивляетесь, отчего меч не там, где положено? – Невесть откуда взявшийся человек проследил за взглядом Гунтера. – Я, милейший господин Райхерт, левша.
– Совершенно не удивляюсь, – угрюмо бросил Гунтер. – Лучше извольте объяснить, откуда вам известно мое имя и какого черта вы здесь делаете? И потом, вы что – немец?
– Я? – Господин чуть нахмурился, словно раздумывая, и ответил: – Нет. Не немец. Просто недурно знаю язык. А касаемо вашего имени… Впрочем, давайте по порядку.
– Ну… – буркнул Гунтер, продолжая держать ладонь на твердой коже кобуры. – Только говорите потише, рыцаря моего разбудите. А то он у меня человек серьезный, драться полезет…
Гость снял бордовый бархатный берет, аккуратно положил рядом. Его коротко подстриженные волосы с щедрой проседью в свете огарка свечи отливали бронзой. Вытянув шею, он посмотрел на безмятежно посапывающего сэра Мишеля и усмехнулся углом рта.
– Быстро ж вы собственным рыцарем обзавелись. Не беспокойтесь, его нынче могут поднять ото сна одни лишь трубы Страшного суда. Я пришел беседовать не с очаровательным сэром Мишелем, а с вами. Нужно серьезно поговорить.
– Кто «я»? – начал закипать Гунтер. – Извольте сначала представиться.
– Не догадались разве? Поверьте, я известен вам под многими именами. Если позволите, я не стану сейчас перечислять их – это долго и малоинтересно. Называйте меня запросто – Мессир или Мэтр, так будет удобно вам и приятно мне. Кроме того, нужно соблюдать традиции. – Какие? – мрачно спросил Гунтер.
– Обыкновенные. Во-первых, называть меня по имени нельзя. Знаете же, что называя некий объект по имени, вы призываете к себе его сущность. Еще не хватало, чтобы вы меня дергали постоянно! Вы ведь неплохо знаете языки? Помните, как следует обращаться к знатному собеседнику? На лангед’ойль, северном наречии – «мессир», на лангед‘ок, сиречь южнофранцузском диалекте – «мессен». Так меня и зовите. Поняли наконец? – добавил господин с легким оттенком нетерпения.
Гунтер помотал головой, прошелся пятерней по волосам, вытряхивая застрявшие соломинки. Хорошо: он уже почти поверил, что это двенадцатый век, кругом толпами бродят рыцари, сытые крестьяне и происходит прочая небывальщина. Но визит САМОГО – это чересчур. Очередная галлюцинация. Соответственно и обращаться с ней будем. Ничего опасного, галлюцинации не кусаются.
– Не верю я в вас, – только и сказал германец. И тут же на тыльной стороне правой ладони появился узкий глубокий разрез, быстро наполнившийся кровью. Боль появилась мгновение спустя, но она была настоящей, доказывающей реальность происходящего. Гунтер отдернул руку от кобуры, чтобы не запачкать одежду кровью, и несколько секунд ошалело смотрел на порез, будто оставленный бритвой.
– Не беспокойтесь, – послышался ровный голос Мессира. – Как только вы в меня поверите – царапина заживет. Ну, верите?
– Да!! – рявкнул Гунтер, все еще глядя на кисть, исполосованную кровью, казавшейся в полутьме черной. – Уверовал, черт бы вас задрал! – Это исключено, – убежденно покачал головой гость. – Подумайте хорошенько головой, ну как такое может произойти? Ладно, смотрите внимательно…
Мессир даже не шевельнулся, лишь мельком глянул на вытянутую руку Гунтера. Рана начала на глазах затягиваться, покрылась корочкой, потом она исчезла и остался тоненький розовый шрам. Спустя минуту от пореза не осталось и следа. Вся кровь будто испарилась. Расплывшись в самодовольной улыбке, Мессир закинул одну ногу на другую, облокотился о столб, некоторое время помолчал, наблюдая, как Гунтер вертит рукой, ошалело разглядывая гладкую кожу без малейших следов раны. Наконец он проворчал:
– Вот любопытно, вы действительно в меня не верили или просто придуривались? Скажете, что вы и существование… э… моей противоположности отрицаете?
Гунтер пока решил не подниматься на ноги, побаиваясь упасть. Галлюцинация привела доказательства своей реальности. Подводя итоги: днем меня перебрасывает незнамо куда, через уйму столетий, ночью является не кто-нибудь, а лично мессир, дьявол, к утру, очевидно, заглянет архангел Михаил и пригласит на завтрак к Господу Богу. Все, даю себе слово перестать удивляться. Пусть становится явью любой бред, но теперь буду принимать его как данность. Ничему не удивляться. Вообще.
– Эй, вы слышите, что я говорю? – слегка повысил голос ночной гость. – Третий раз спрашиваю, между прочим.
– Чего? – Гунтер поднял на него взгляд.
– Вы верите в Господа Бога?
– Не знаю, – привычно ответил Гунтер.
Мессир вздохнул, пригладил ежик седых волос и огорченно проговорил:
– Агностик… Все ясно. Будем работать.
– Над чем? – простонал германец.
– Выражаясь правильнее – над «кем», – тоскливо поморщившись, поправил Гунтера Мессир. – Над вами, разумеется. Юноша, неужто вы не понимаете, в какую идиотскую историю влипли по милости персоны, реальное существование которой ставите под сомнение? Да известно ли вам, что, прямо скажем, чудовищные и невероятные аномалии, наподобие закинувшей вас сюда, без вмешательства вот того… – длинный узловатый палец гостя проткнул воздух, указав в потолок, – …не происходят! Такое даже мне не под силу. А столь грубое и бесцеремонное вмешательство в ход развития Большого Творения – люди, кстати, обычно именуют его Вселенной – не может остаться без последствий. Скорее всего, исключительно неприятных, вносящих разлад в общее течение его жизни.
– Ну что история идиотская, я давно понял, – согласно кивнул Гунтер. – А дальше? Почему вы убеждены, будто именно Господь Бог устроил эту… это… словом, зашвырнул меня сюда? Вдруг здесь виновно… – Явление природы? – ядовитым голосом продолжил сатана, когда Гунтер, подыскивая нужное слово, запнулся. – Скажете еще, что у себя, в двадцатом веке, читали Дарвина и убеждены в происхождении человеческого рода от обезьяны? Да вы шутник, герр Райхерт…
– Хорошо, если можете объяснить, в чем дело, рассказывайте, – сдался Гунтер. – Итак, что именно учинил Творец?
Мессир продолжил несколько раздраженно, будто объяснял азбучные истины ленивому университетскому студенту:
– Послушайте, я совершенно не представляю, зачем Ему это понадобилось. И понятия не имею, как именно ваш самолет перелетел через семь с лишним сотен лет. Наверное, сами потом разберетесь, если живы останетесь. Сейчас вы получили, господин Райхерт, абсолютно уникальную возможность узнать от меня другое, менее всеобъемлющее и глобальное – я исключительно редко общаюсь со смертными, других дел, знаете ли, хватает. Но сегодня я счел себя обязанным навестить Землю и пообщаться с вами. Задавайте вопросы. Их у вас много, я знаю.
Гунтер потер кончик носа указательным пальцем и призадумался. Ничего себе, можно поспрашивать о том о сем самого сатану, и ничего… Ничего?
– Постойте, постойте! Знаю я ваши штучки! – воскликнул Гунтер, прищурившись. – Ведь вы взамен что-нибудь попросите, не так ли? Душу там, например…
Мессир укоризненно посмотрел на германца, постучал средним пальцем себе по лбу и тоном ласкового наставника проворковал:
– Ну на хрена, простите за грубость, мне ваша душа? И других-то столько, что не представляю куда девать… – Он махнул рукой, пробормотав под нос что-то неслышное. – Все бесплатно. Поймите, мне просто интересно. Вчерашним днем во Вселенной произошло изменение, смысл которого вашему покорному слуге насквозь непонятен. Думаю, вы разбираетесь в субординации, чтобы догадаться – я не могу спросить о случившемся у моего вечного оппонента.
– Вас к нему не пускают? – участливо спросил Гунтер.
– Наподобие, – туманно отозвался Мессир, не отреагировав на колкость. – Прошу лишь одной награды за откровенность: потом вы ответите на мои вопросы. Идет?
– По рукам, – буркнул германец, немного подумав. Вопросов в голове вертелось множество, но все больше дурацкие. Например: «Сколько вам лет, мессир?» Или: «А в аду все действительно так, как описал Данте?» Впрочем, Алигьери-то нынче еще не родился… Наконец Гунтер мучительно сформулировал самый насущный вопрос и, опасаясь потерять мысль, выпалил:
– Где я сейчас нахожусь?
Мессир, судя по виду, с трудом подавил стон.
– В сарае. Вы удовлетворены ответом?
– Я другое имею в виду, – раздраженно сказал Гунтер. – Я спрашиваю, где вообще, в каком веке, в каком времени, на какой планете, в конце концов?!
Мессир нахмурился и после недолгой паузы выговорил:
– По порядку, начиная с большего: это Земля, двенадцатый век по вашему счету, Нормандия, земли короля Ричарда Плантагенета.
– Королевство Английское… – донеслось невнятное бормотание сэра Мишеля, зашуршало сено – рыцарь перевернулся на другой бок, почмокал губами и со счастливым вздохом затих. Гунтер едва подавил искушение двинуть Мессиру по холеной физиономии. Но субординация остается таковой даже при общении с силами потусторонними.
– Очень информативно, – раздраженно прошипел германец, бросая яростный взгляд на сатану. – Все это я вчера слышал сто раз, большей частью вон от того белобрысого разбойника!
Гунтер со злостью ткнул сэра Мишеля кулаком в спину, но тут же затряс ушибленной о кольчугу рукой. Рыцарь вопросительно проурчал, шевельнулся, но просыпаться не стал.
– А что вы еще хотите? – возмутился Мессир. – Самый обычный двенадцатый век, из настоящей истории, которую вы учили в школе. Вы спросили – я ответил. Не имею привычки говорить неправду.
– В самом деле? – ехидно осклабился Гунтер. – Врите больше…
– Нет, с вами абсолютно невозможно разговаривать, – вздохнул Мессир. – Другие вопросы?
– А как же! Расскажите, что мне делать теперь?
– Ну, – Мессир пожал плечами, – собственно, это ваши заботы. Я мало занимаюсь устройством людских судеб. Однако, ввиду исключительности вашего случая, могу пособить. Хотите, я дарую вам самое великое благо для человека – покой?
– Это что, в могиле? – съязвил Гунтер.
– Тьфу, какая узость мышления! – скривился ночной гость. – Ну отчего если покой, так обязательно в могиле? Кто вам сказал, будто там – покой? Вовсе и нет, там черви ползают, жуки разные, корни деревьев растут. Потом заявятся какие-нибудь гробокопатели, вытащат ваш череп и начнут его потрошить на предмет золотых зубов. Ах, у вас нет золотых зубов? Не важно… Разве это покой?
– Ну а что вы предлагаете? – заинтересовался Гунтер.
– Хотите я дам вам земли, замок, солидную родословную? Будете бароном, в Германии например, уважаемым человеком, никаких войн, холопьих бунтов. Нет, если захотите, можете, безусловно, и на войну отправиться. Жену-красавицу заведете, кучу детей, собак, лошадей опять же. Охота, путешествия, турниры, если вдруг захотите научиться владеть здешним оружием. Зубы золотые… Не жизнь, а картинка. И предваряя назревающий вопрос, все даю абсолютно бесплатно. То есть – даром. Если мало – просите больше, мне не жалко, честное слово. Герцогская корона? Хоть десять! Трон? Можно подобрать кое-что, тронов сейчас в Европе навалом, и, между прочим, на каждом втором восседает жуткая бездарность. Стыдно за помазанников. Причем отчего-то стыдно только мне…
– А потом? Дальше-то что? – напирал Гунтер.
Мессир, пожав плечами, ответил:
– А дальше – ваша любимая могила. Бессмертие, увы, при всем желании, предлагать не в моей компетенции. Вот после телесной смерти – пожалуйста, да впрочем, это ко всем относится. А шикарную фамильную усыпальницу без помянутых червей и жуков, долгую память благодарного потомства, пару строчек в мировой истории – обещаю твердо. Соглашайтесь, любезнейший герр Райхерт. Подобные приступы щедрости со мной редко приключаются, ловите момент!
Гунтер откашлялся, вскочил, спрыгнул со стога и заходил по земляному полу сарая, заложив руки за спину.
– Заманчиво, черт возьми…
– Не возьму, – хмыкнул сверху Мессир. – У меня и без того много. Решайте быстрее, рассвет скоро, а меня дела ждут.
«С чего ему быть столь щедрым? – стремительно мелькали мысли. – Дать так много и ничего не требовать взамен? Ох, сколько его ни описывали в литературе, никогда не бывало, чтобы дьявол занимался благотворительностью. С другой стороны, откуда литераторам известны его привычки? Ведь все это – предрассудки, бабушкины сказочки… Постойте…»
Гунтер резко остановился и поднял голову. Сатана невозмутимо покачивал носком сапога, пристально изучая ногти на правой руке. Ждал ответа.
«Понял, что ему нужно! Болван, следовало сообразить сразу! Ничего взамен, говоришь? То-то ты прибежал в первую же ночь, начал совать жен, собак да герцогские короны с золотыми зубами! Зачем? Да чтобы я сидел себе в дальнем углу, наслаждался жизнью, „покоем“, чтобы меня не оказалось в нужное время, в нужном месте! Мессир сам признался – изменение произошло без его вмешательства и участия, соответственно я становлюсь фигурой, выставленной на игральную доску ДРУГОЙ СТОРОНОЙ! Я теперь принадлежу к партии этой стороны. Если Ему было необходимо привести меня в это прошлое-настоящее, значит, я нужен именно Ему, а не этому старому прохвосту. Не получится, у вас, сударь, меня изолировать, не надейтесь. Так-так… Впрочем, мы еще поторгуемся!»
– Мессир! – окликнул Гунтер сатану. – Вы меня слушаете?
– Да-да? – с готовностью отозвался тот. – Надумали что-нибудь?
– Представьте, да! Не хочу замок и жену. И корону не хочу с троном, не потяну – посредственность я.
– Бросьте, – изящно махнул рукой Мессир и любезно улыбнулся. – Я, кажется, совсем недавно говорил о бездарях, за которых мне стыдно. Вы к таковым не относитесь.
– Спасибо, – картинно раскланялся Гунтер. – Вот что. Прямо сейчас и прямо сюда извольте доставить соответствующую эпохе одежду, на меня и на моего рыцаря. Полный комплект оружия, хороших лошадей. Денег побольше. Пожалуйста, золотом, раз уж ничего для меня не жалко. И замените сэру Мишелю кольчугу, а то смотреть стыдно.
Последовала долгая тяжелая пауза, во время которой Мессир в упор смотрел на Гунтера, затем неловко спрыгнул с балки, оказавшись прямо перед германцем. Гунтер широко улыбался.
– Вы уверены, – осторожно начал сатана, – что просите именно то, о чем мечтаете в данный момент и в данной ситуации? Необходимое в вашем, называя вещи своими именами, отчаянном положении? Подумайте заново, ради такого дела я могу и подождать. Учтите, это не двадцатый век, это не Германский рейх и не Франция. Вы не выживете здесь просто физически! Растолковать почему? Да очень просто! В эпохе короля Ричарда, уже успевшего вам настолько надоесть, сам образ мышления людей напрочь иной. Я не имею в виду научные или технические познания, свойственные вашему времени и отсутствующие сейчас, здесь. Посудите сами, вы совершенно не сумели наладить даже примитивного контакта с первым встреченным человеком.
«Вранье! – подумал тут Гунтер. – Очень даже сумел!»
– Кстати, он, – Мессир указал взглядом на копну сена, с которой свисал стоптанный, заляпанный глиной, сапог сэра Мишеля, – для своего времени вполне типичный экземпляр. Пускай молодой де Фармер человек пропащий, пьянчуга и развратник, но поймите, даже с его образованным, по местным меркам, папенькой вы не сможете найти общий язык – разница в психологии, соображаете? Самая простая и невинная ваша фраза может оказаться смертельным оскорблением для них или их… – Мессир сказал следующие слова с оттенком презрения, – …их примитивной веры. Вы умрете здесь. Вас повесят, убьют на поединке, забьют камнями, утопят, отравят… Вы заболеете оспой, чумой или проказой! В конце концов, немного погодя, сами удавитесь с тоски!
Сатана остановил свою пылкую речь, переводя дыхание. От его благостной любезности и следа не осталось – лицо покраснело, глаза злые и налившиеся кровью, даже губы подрагивают. Нервничает, бедняга… – Скажите, вы смертны? – неожиданно спросил Гунтер. Увидев, как Мессир отрицательно покачал головой и развел руками, вздохнул: – А жаль…
– Хотите проткнуть меня кинжалом? – сочувственно спросил сатана. – Или пристрелить из «Вальтера»? Перестаньте дурачиться, уймитесь. Это даже не смешно, скорее – жалко. Видимо, вы все-таки не представляете до конца, с кем именно имеете дело. Во всей Вселенной лишь Он один, – Мессир вновь указал в потолок, – могущественнее меня, и то ненамного. Пользуется преимуществом положения – творение не может быть совершеннее творца или равным ему…
– Что вы пытаетесь мне доказать? – тихо произнес Гунтер, склонив голову набок. – Насколько я знаю, свобода воли, данная Богом даже вам, суть основополагающая составная Творения. Вы, Мессир, используете эту свободу как желаете… Позвольте и мне действовать в соответствии с моими устремлениями, а не навязывайте троны и фамильные гробницы. Сказали, не выживу? Назло теперь буду стараться выжить. А баронство с женой и охотничьими собаками сам заработаю.
– Милый мой, дорогуша, солнышко! – ядовито-ласковым голоском заговорил Мессир. – Когда с вами беседую я, можно пойти и на уступки, на компромисс, на полюбовное согласие. Вас не заинтересовало, отчего я так хорошо осведомлен о делах вашего века?
– Отчего? – поднял бровь Гунтер.
– Я существую во всех мирах и в любом времени их. Для меня нет границ в пространстве и во времени. Я знаю все обо всех, кроме, увы, вас. Вы – странная загадка, объявившаяся ниоткуда. Только вчера утром все было просто и понятно – здесь были войны, идиотские крестовые походы, мелкие интрижки ничтожных королей, одним словом, обычная размеренная жизнь, виденная мною бессчетное количество раз. Везде. Вас здесь раньше не было, вот в чем дело. А теперь вы есть. А зачем – не знаю. И не забудьте, для стоящего перед вами Князя Ночи тысяча девятьсот сороковой год – такая же реальность, как и тысяча сто восемьдесят девятый, двухтысячный или пять тысяч триста второй, например. Повторяю, я знаю все, обо всем, всегда и во все времена. Но вас и случившегося вчера в истории Вселенной нет. Вы отсутствуете в конкретной истории конкретного времени. Предназначение некоего Гунтера фон Райхерта состояло в короткой, непримечательной жизни и гибели на рассвете тринадцатого августа тысяча девятьсот сорокового года. Английская пуля должна была пробить вам подключичную артерию, а самолет просто обязан был упасть в трехстах метрах от южного въезда в местечко Дартфорд. Есть такое, к юго-востоку от Лондона, совсем рядом с британским аэродромом, который бомбила ваша группа. Видите, как я хорошо обо всем осведомлен? Но, пускай такое немыслимо, Предназначение не исполнилось… Почему? Зачем? Я докопаюсь до истины.
– Докапывайтесь, – пожал плечами Гунтер. – Кто вам мешает? Я-то тут при чем?
– Да при том, – совершенно теряя выдержку, прошипел Мессир в лицо германцу. – Представьте, что с роли статиста вас перевели на роль главного героя некой пьесы, без ведома зрителей и других актеров, одному режиссеру известно – для чего. А вот ассистента режиссера, отвечающего очень за многое, в том числе за ход и качество пьесы, известить об изменениях не соизволили. Быть может, режиссер обнаружил в статисте великого актера всех времен и народов? Не замечал. Но один актер, сколь гениальным он ни был, не сумеет вытянуть пьесу к триумфу. Должен быть еще один не менее талантливый артист, ну может быть два. Сейчас я не понимаю вас, не вижу… таланта, если возвратиться к моей метафоре. Вы правы, я действительно хотел вас изолировать. Почему? Да просто вы превратились в инструмент, способный в иных руках сокрушить равновесие, повернуть спираль истории в противоположную сторону. Воображаете, что произойдет, если вы случайно убьете, ну например, предка Наполеона? Или канцлера Бисмарка? Игнатия Лойолы? Примеров можно привести сотни… Я не смогу удержать такой инструмент в руках и не позволю другим его использовать. А пока мировую историю можно удержать от необратимых изменений. Путь спектакль идет по предрешенному сценарию. Уезжайте в баронский замок и живите спокойно.
Гунтер, медленно и тяжело роняя слова, произнес:
– А если я – талантлив? Гениален? Переплюну и помощника режиссера, и… самого автора пьесы?
Мессир схватился за голову, прошелся от одной стены до другой, пиная мелкие камешки, валявшиеся на полу. Гунтер приметил у него на затылке лысину. Наконец сатана остановился и произнес яростно:
– Вы болван, Райхерт! Переплюнуть, как вы изволили выразиться, меня не-воз-мож-но! Понимаете? Не говоря уж об авторе. Вы – статист. Извольте скромно держать салфетку и провозглашать: «Кушать подано!» Усекли?
– Пошел ты в задницу… – грубо ответил Гунтер. – Я сам знаю, что мне делать… Здесь.
– Ни хрена вы не знаете, – в тон ему отозвался Мессир. – И сдохнете, как собака. Готов душу заложить, только кому, не представляю…
Гунтер вдруг прыснул со смеху, поднеся ко рту кулак. Снова вспомнились книги. Тот же Данте. Джудекка. И вмерзший в ледяное озеро Враг.
– Что вы ржете? – поморщился Мессир. – Можете сохранить серьезность хоть на минуту?
– Вспомнилась одна вещь, – хихикнул Гунтер. – Простите, а где ваши рога и хвост?
– Дома, в шкафу! – гневно рявкнул Мессир. – Вас еще удивляет, отчего у меня нет пятачка? Почему не пахнет серой и не шныряют нетопыри под крышей? Повторяю исходный диагноз – вы болван! Рога с хвостом, адское пламя и прочие театральные эффекты оставьте деревенским священникам, пугать детишек да неграмотных прихожан! Что, захотелось посмотреть на меня в истинном обличье? Значит, испустите дух прямо сейчас. Я мало похож на человека, и ваши нервы могут не выдержать. Хотели – получите!
…Ослепительная вспышка больно ударила по глазам, белый мертвящий свет разлился вокруг, уничтожив в себе ставшие вдруг прозрачными стенки сарая, на мгновение осветил пустую Вселенную и рассеялся, оставив мерцающий ореол. Внутри бесконечной пустоты, дышащей ледяным мраком, полыхнул язык багрового огня. Разгораясь, пламя стремительно меняло цвет на ярко-красный, оранжевый, охристый, бледно-желтый, затем белый, голубоватый, вплоть до густого фиолетового, снова возвращавшегося в багровый. Свет лился тугим осязаемым потоком, пронизывая тело, просвечивая его насквозь, но не давая тепла. И вот самом сердце клубящегося пламенного облака возникла исполинская фигура в призрачных развевающихся одеяниях, будто сотканных из того же мертвого света, обнимавшего Вселенную, – силуэт, коронованный переливающимся кроваво-красным нимбом. В руке был зажат пронзительно черный жезл, и он казался живым – извергавшее потоки света создание удерживало извивающегося крылатого змея. Пятно мрака шевелилось, размывало судорогой свои границы, и Гунтер зачарованно следил, как полоса струящейся мглы обращает огненные сполохи в себя, в бездонную черную щель, поглощая краски подобно капле чернил. А вокруг сияло кольцо холодного, неживого огня.
Гунтер потерял ощущение времени, собственного тела, разум забивался потоками нисходящего от державшего жезл тьмы создания могущества… Мир исчез, растворился в жадно сосущем свет жезле, сгорел…
«Во имя Господа, да что же это такое? – промелькнула мысль, чудом пробившись сквозь плотный поток чужеродной силы. – Это он? Почему свет? Не тьма?»
Медленно возникла догадка, закрепилась в сознании.
… Сэр Мишель, кубарем скатившись с сеновала, прыгнул к Гунтеру, рванул его за плечо.
– Что это такое? – послышался его сдавленный голос. – Что ты тут наделал? Кто этот…
– Люцифер, Ангел Света, – выдавил из себя Гунтер. – Вот он, каков есть.
– Откуда он тут? – прошептал сэр Мишель, озираясь и не находя вокруг привычного мира, который был здесь еще вчера вечером. Или это было не вчера? Вокруг теперь только холодный свет, пронизывающие потоки пламени, незаметно для глаза меняющие цвет – миг назад красные, и вдруг понимаешь, что они уже стали темно-фиолетовыми, а потом – желтыми, почти белыми, багровыми… И страшная фигура с поглощающим свет, змеящимся жезлом в руке… Что это – тень конца мира? Призрак Апокалипсиса?
И пала тьма. Все исчезло, радужные переливы поблекли, сгинула фигура титана, свернулся в неприметную точку жезл, начали возвращаться запахи, звуки, появилось осязание. Остался сарай для сена, принадлежащий трактирщику Уиллу Боулу. И стоял рядом высокий седовласый господин в камзоле черного бархата. Сэр Мишель держался за плечо Гунтера сзади, ровно боясь упасть.
– Ну, насмотрелись? – надменно спросил он, скрестив на груди руки. – Однако не ждал, что ваших душевных сил хватит выдержать подобное зрелище. – И, наклонившись к Гунтеру, он доверительно прошептал: – Мне и самому иногда страшно бывает…
Слегка кивнув головой, Мессир развернулся на каблуках, подошел к балке, на которой сидел, снял оттуда берет и, тщательно очистив от былинок и пару раз встряхнув, аккуратно надел на голову.
– Что ж, – сказал он, потирая руки и зябко поеживаясь, – жаль, очень жаль. Я полагал, наш разговор будет более содержательным, а вы, герр Райхерт, окажетесь благоразумнее. Значит, не судьба.
Сэр Мишель по-прежнему стоял за спиной Гунтера, осторожно выглядывая из-за его плеча. Особого страха, впрочем, он не испытывал. Мессир, почувствовав на себе взгляд рыцаря, глянул на него свысока и скривил губы в усмешке.
– Голова с похмелья не болит? – осведомился он чуть издевательским тоном. – И вообще, какого… гм… дьявола, ты вылез и вмешался в беседу, не предназначенную для твоих ушей?
– Разбудили, – прогудел сэр Мишель, но глаз не отвел, пускай и очень хотелось.
– Бедняжка… – покачал головой Мессир. – Дорогой мой, а знаешь ли ты, что самая большая неприятность твоей жизни стоит перед тобой и ты даже держишься за нее?
– Не за тебя вовсе, я за Джонни держусь, – набычившись, проворчал сэр Мишель, медленно сняв руку с плеча Гунтера, шагнул вперед и встал рядом со своим оруженосцем. Прекрасно понимая, кем является высокий седой господин, рыцарь почти панически искал в памяти слова экзорцизмов и в то же время выискивал взглядом что-нибудь тяжелое на случай драки. Экзорцизм вспомнился раньше.
Мессир, очевидно собираясь подольше полюбоваться медленно закипающей яростью двух людей, скрестил на груди руки и расставил пошире ноги. Сэр Мишель начал произносить шепотом форму изгнания беса, а ночной гость скорчил такую физиономию, будто собирался заплакать или разжевал целый лимон.
– Ну что за безмозглая молодежь! – простонал он и махнул рукой. – Юноша, вы надеетесь пронять меня этим?
Сэр Мишель сбился, пробормотал невнятное ругательство и, не выдержав, вдруг прыгнул к сатане и завопил прямо ему в лицо:
– Катись отсюда, старый козел!!
Знакомый с электричеством Гунтер позже сравнивал исчезновение Мессира с выключением киноаппарата. Только что изображение было тут, а едва раздался крик рыцаря, поздний визитер исчез, как выключился. Правда, несколько мгновений висел в воздухе легкий, почти неразличимый дымок, но и тот рассеялся без следа.
– Изгнание дьявола… – Гунтер неожиданно для себя расхохотался. Веселья в его смехе было куда меньше, нежели истеричности. – Экзорцизм… Лихо ты его уделал!
– Это… – Сэр Мишель утер ладонью пот со лба и шумно выдохнул: – Джонни, это все правда?
– Разумеется! – все еще сотрясаясь от нехорошего нервного смеха, подтвердил Гунтер. – А ты, небось, подумал, я тут, пока ты спал, черту душу продал?
– Нет конечно! – возмутился сэр Мишель, но потом тихо спросил: – Честно, не продал?
– Идиот! – сплюнул Гунтер. Он желал добавить пару-другую словечек покрепче, но нежданно внимание привлекло некое движение наверху, там, где осталась стоять плошка со свечой.
– Иисусе! – прошептал сэр Мишель, поднося ладонь ко лбу. Рядом с чашкой, из ничего возникла рука со сложенными будто для щелбана пальцами. Простая кисть руки, существующая сама по себе. Указательный палец распрямился, щелкнул по глине подставца, плошка накренилась и, медленно-медленно вертясь в воздухе, полетела вниз, выплеснув вспыхнувший еще в полете расплавленный воск.
– Для начала… – послышался тихий вкрадчивый голос Мессира. – Первый подарок. От меня. Вам, господин Райхерт вместе с вашим, как вы выразились, собственным рыцарем. Расхлебывайте…
Гунтер и сэр Мишель несколько секунд наблюдали, как широкая полоса огня быстро поползла к стогу сена по разбросанным пучкам сухой травы, затем пламя охватило стог и взметнулось к потолку. Прежде чем сорваться с места и сломя голову выбежать из горящего сарая, Гунтер ухватил хладнокровную мысль: «А ведь этот господин мелочен, словно приказчик какой-нибудь… пакости мелкие строит. Несолидно, ой, несолидно!»
Они выбежали во двор, и тут Гунтер взвыл, схватившись за голову:
– Автомат!
И не успел шагу сделать, как сэр Мишель, ни на секунду не задумавшийся о том, что это – «автомат», конечно, та железная штуковина, и оруженосец дорожит ею пуще, чем он сам своим мечом, глухо рыкнув, кинулся обратно.
– Куда?! – только и успел крикнуть Гунтер. Рыцарь, прикрыв голову скрещенными руками, нырнул в адскую смесь огня, летучих искр и жара, исчезнув в облаке белого дыма.
«Начинается, – с ужасом и злобой одновременно подумал Гунтер. – Вот вам первая смерть, в которой виновен буду я…»
Некоторое время германец боролся с искушением самому броситься за сэром Мишелем и вытащить его, но рассудок решительно тому воспротивился. Огонь вырвался наружу сквозь щели в бревнах, сухое дерево быстро загорелось, огромные языки пламени лизали стены. Из дверей трактира выскочил Рыжий Уилли, в одном исподнем, за ним высыпали разбуженные треском горящего дерева и гулом огня постояльцы «Серебряного щита». До слуха Гунтера долетел отчаянный вопль хозяина:
– Пресвятая Дева! Что же это делается? Мой сарай! Этот ублюдок Фармер спалил мой сарай!
…И сэр Мишель кубарем выкатился из горящего дверного проема, рассыпая вокруг себя искры, яростно откашливаясь, ругаясь, отплевываясь и крепко сжимая в руках Гунтерову стрелялку. Одежда на рыцаре дымилась, волосы обгорели на концах, лицо перепачкано в саже.
– Кольчуга! – ревел сэр Мишель, катаясь по земле. – Кольчуга!
Гунтер неведомо как сообразил, что железные кольца брони раскалились, и немедля пришел на выручку нормандцу способом не слишком достойным благородного сэра, но весьма действенным. Чертыхаясь, он с натугой приподнял огромное корыто с заготовленным наутро пойлом для свиней и выворотил его на стонущего сквозь зубы сэра Мишеля. Раздалось тихое шипение, рыцарь некоторое время полежал, не двигаясь, затем приподнял мокрую, отвратительно грязную голову и, сплюнув, произнес:
– Послал Господь оруженосца…
– А ты хотел зажариться? – зло рявкнул Гунтер. – Кто тебя вообще просил лезть в огонь?
Сэр Мишель ничего не ответил, поднялся на ноги, обтекая вонючей жижей, и уставился на хозяина «Серебряного щита»; Уилли, поняв, что сарай уже не спасти, мигом раздал постояльцам горшки, кадушки, бадьи, все подходящее, найденное в доме. Теперь все, черпая воду из бочек, поливали стены построек, стоящих рядом с сеновалом. Если б не это быстрое, здравое решение хозяина – гореть бы всему двору. Сам Уилли, размашисто выплескивая из кожаного ведра воду на бревна хлева, надрывно орал:
– Завтра же к господину Александру пойду! Ужо он штаны вам спустит да научит уму-разуму! Это ж додуматься – все мое хозяйство, нажитое таким трудом, едва не разорить!
– Двинулись отсюда, а? – попросил Гунтер, но сэр Мишель, решительно мотнув головой, дал понять, что уходить никуда не собирается, пока не восстановит справедливость. Рыцарь приблизился к раскрасневшемуся, потному Уилли и спокойно произнес.
– Это не я поджег сарай – сатана!
– Ага, а бесенята ему помогали… – выдохнул Уилл, будто нарочно плеснув на бревна воду так, что она обрызгала и без того промокшего до нитки сэра Мишеля с ног до головы.
– Говорю тебе, здесь был Нечистый! – продолжал гнуть свое сэр Мишель. Тут Уилл медленно опустил ведро, пристально всмотрелся в глаза рыцарю и скрипнул зубами. Гунтер заметил, что двое пожилых, замкнутых монахов в светлых рясах цистерианцев, работавших поблизости, тоже прекратили лить воду из горшков и настороженно покосились на рыцаря, собиравшегося снова повторить свои жуткие слова.
Гунтер почувствовал, что не миновать еще одному пожару, на сей раз в сердцах искренно верующих в силы потусторонние жителей двенадцатого века. Правильно говорил Мессир, психология у них совершенно иная, а логика – железная. Говорил с сатаной – значит, его слуга!
– Так ты привадил на мой двор нечистого? – процедил сквозь зубы Уилли, крепко стиснув кулаки. Сэр Мишель, ничего не замечая, открыл было рот для возмущенной напыщенной реплики, но Гунтер, поняв, что сейчас настало время действовать, а не стоять истуканом, решительно шагнул к рыцарю, тяжело опустил одну руку ему на плечо, другой стиснул шею сзади так, что сэр Мишель захрипел от неожиданности.
– Молчи, – прошипел германец на ухо рыцарю и, подняв глаза на Уилла, больше всего напоминавшего сейчас быка, перед которым долго трясли красной тряпкой, любезно осклабившись, старательно выговорил на старофранцузском: – Мсье, мой друг перебрал лишнего да еще и угорел малость. Неужели вы сами никогда не допивались до зеленых чертей в глазах?
– А ты кто такой? – Уилл, поигрывая желваками, едва не рыл носком сапога землю.
Гунтер (была не была!) решил врать напропалую:
– Я рыцарь из Германии, барон Райхерт, – и добавил низким и сколь возможно величественно-надменным голосом: – Не заставляйте меня поступать с вами неблагородно. Я же сказал, мой друг выпил лишку, вот и чудилась ему всякая непотребщина.
С этими словами Гунтер резко отшвырнул сэра Мишеля назад, так что рыцарь, поскользнувшись в луже свиного хлебова, упал. Уилл внезапно смешался, отступил назад, наклонив голову, и буркнул:
– Так кто ж знал… У вас, сударь, на лбу благородство поди не написано. Меча вот нету, без коня пришли. За кого хочешь принять можно. А другу вашему скажите, что батюшке его все доложено будет. Сарай по пьяни пожгли… Нехорошо. Не вы ж сарай строили, а я, вот этими руками. – Он ткнул в Гунтера огромные ручищи, узловатые, грубые. – Денег с вас, опять же, просить без толку…
– Правильно, нет у нас денег! – докончил за него Гунтер, круто развернулся, показывая, что не намерен больше беседовать с простолюдином, поднял с земли автомат, подошел к сэру Мишелю, все еще сидевшему в вонючей луже, и протянул ему руку.
– Вставай, сэр, пошли отсюда.
Рыцарь смотрел со злостью, тяжело дыша от обиды, руку оттолкнул и поднялся сам.
– Я из-за твоей паршивой железяки в огонь лез, а ты… – Он шмыгнул носом и резко вытер его тыльной стороной ладони снизу вверх. – Не нужен мне такой оруженосец. Да с такими приятелями. Иди вот к нему, уголья таскай для котлов…
Гунтер пожевал губами, сдержал почти неодолимое желание двинуть сэру Мишелю по перемазанной сажей и помоями физиономии и просто вздохнул.
– Дурак ты, – сказал он. – А еще рыцарь. Пойдем, в лесу переночуем.
Гунтер по-военному резко развернулся в сторону дороги и зашагал, не оборачиваясь. Сэр Мишель постоял, машинально приглаживая слипшиеся волосы, махнул рукой да и потопал за «германским рыцарем и бароном». Нагнав, пристроился рядышком, пытаясь попасть в ногу.
Молчал долго, сосредоточенно сопя, покуда не вышли к границе леса, темной стеной вставшего на пути, по обе стороны Алансонского тракта. Тут только сэр Мишель дернул Гунтера за рукав и хмуро выговорил:
– Ладно, оставайся. Не буду тебя из оруженосцев гнать. А ведь шлем в сарае остался… Жалко, хороший был, пускай и без забрала.
Прежде Гунтер был уверен – климат Нормандии да и вообще северной Франции исключительно мягок. Летом здесь должно быть тепло. Даже ночью. Теория теорией, но истинное положение вещей оказалось прямой противоположностью старым домыслам. Августовская ночь оказалась прохладной, точнее просто холодной, легкий, почти незаметный ветерок пробирал, однако до костей, а комары (совершенно такие же мерзкие, как и семь столетий спустя) спать не давали напрочь. Промучившись до времени, когда небо на востоке начало светлеть и в лесу стало возможно ходить без риска выколоть себе глаз веткой или свалиться в яму, Гунтер поднялся, дрожа от холода, набрал влажного от росы хвороста, утоптал место для костра и, воспользовавшись своей зажигалкой, разжег сильно дымящий, но согревший его костер. Привычный к ночевкам под открытым небом сэр Мишель спал беспробудным сном, забившись под корни вывороченного бурей большого дерева. Гунтер согревался то от костра, то ломая новые порции топлива. Наконец, натаскав к костру достаточное количество веток, способных поддерживать огонь не менее получаса, германец уселся поразмыслить. Благо было о чем.
«Значит так, разложим все по полочкам. Денек был насыщенный, памятный. Сутки с вылета с аэродрома под Бланжи-сюр-Брель прошли – сейчас уже половина пятого утра на часах. Бог-то с ним, с перемещением в прошлое – привык, притерпелся и почти приспособился. И, что характерно, не воспринимаю теперь случившееся как свою болезнь или заблуждение: вокруг в действительности эпоха крестовых походов и до ближайшего телефона на самом деле добираться лет семьсот. Не проживу столько. Сомнений, однако, хоть пруд пруди: всю жизнь пребывал в уверенности, что силы потусторонние, если даже существуют, то находятся очень далеко да в дела людские предпочитают не влезать. А тут – на тебе! – является лично Князь Тьмы,
<его не бывает…>
причем является тотчас, едва ты успел появиться в этом мире. Мире? Времени?
Как же так? Без сомнения, данный исторический период нашей Земли вполне соответствует
<по большей части. Или не соответствует?>
моим представлениям о раннем Средневековье. Рыцари в наличии, баронства, трактиры всякие, мечи, кольчуги, вешают кого-то едва не на вратах храма… Забавно… Однако в голове совершенно не укладывается откровенная чертовщина, творящаяся вокруг. Здесь. Несомненно, кто-то из философов указывал, будто нелицемерная и искренняя вера способна не только вершить чудеса, но и воплощать в реальность объект веры… Может, оттого и припожаловал ко мне вежливо-язвительный пожилой господин, назвавшийся Мессиром? А в наше время, насквозь пронизанное духом материализма, в эпоху потери веры и в Бога и в черта, бедный Мессир попросту потерял возможность обретать видимую форму и говорить со смертными? Или вообще перестал существовать? Погодите, погодите, вроде было сказано, будто для его сущности все времена нашего мира лишь мгновение, но мгновение реальные, бесконечно повторяющиеся… Вот и думай теперь.
Итак, если Мессир не врал, я очутился в прошлом по прямой воле Господа Бога. Но зачем? Творец желал спасти кого-то от предрешенной гибели там, в Британии двадцатого века и вышвырнул самолет куда ни пришлось? По-моему, проще было угробить меня прямо там, направив пули англичанина не в Курта, а мне в голову. И вообще, если Высшей Силе приходится утраивать настолько сложные… перестановки, изменения, вместо того, чтобы одним движением воли
< Разума? Духа?>
испепелить носителя угрозы для некоего человека, нужного ему там, то встает закономерный вопрос: кто же на самом деле властвует над миром? А не значит ли это, что великое творение вышло из-под контроля Творца? Ожившая Галатея… Если судить по последним событиям срокового года, то начинает складываться впечатление, что Мир, вырвавшись на свободу, потеряв управление, катится в бездну хаоса….
Все начало ломаться с Великой французской революцией. Именно тогда впервые появилось красное знамя – цвет свободы. Свободы не только от авторитарной власти, человеческой, но и от неземной – и Господней, и сатанинской. Вся страна была охвачена бесцельной борьбой, освобождением от несуществующих оков. Летели головы невинных, все преступление которых состояло в «голубой крови», опьяненная и ослепленная безнаказанностью толпа вершила суд. И не последовало возмездия… Потом весь мир внезапно охватил красный огонь. Гражданские войны в Америке, Германии, России… Брат убивает брата, отец – сына, любимая – возлюбленного, и поводом служат не дела и поступки, как было во все времена, а пустые слова, эфемерные идеи, нелепые суждения…
А теперь
<тогда…>
красные знамена полощутся над половиной мира, причем лучшей, и вся разница меж ними лишь в партийных символах, вышитых на ткани.
На престолы восходят не помазанники Божьи, великодушием и мудростью приближающиеся ко Всевышнему, а жалкие отпрыски рода человеческого, малодушные неудачники, мучающиеся комплексом неполноценности, параноики, единственная цель которых – реванш за страдания молодости и избавление от страха преследования, путем уничтожения „врагов“, без суда и следствия, просто слепо повинуясь малейшему подозрению. Кроме того, они умеют красиво говорить и объяснять свои капризы высокими побуждениями, а преступления – стараниями на благо народа. И самое страшное – люди верят… Овечье стадо взбунтовалось и перестало слушаться Пастыря, а поскольку неискоренимая привычка подчиняться и следовать за „перстом указующим“ взяла верх над умом, овцы, испугавшись свободы, за которую так отчаянно боролись, побежали за первым встретившимся на пути волком. И шли за ним, восторженно блея, радостно погибая в волчьих клыках, покорно принимая волчьи законы…
Ты возжелал изменить свое тогдашнее „настоящее“? Вот и появилась возможность. Мессир, похоже сам того не желая, подсказал путь. Остается отыскать прадедушек да прабабушек
<ни в чем не виноватых!>
помянутых „волков“ да прирезать… Или как? Зачем я здесь, именно в этом году, в этом дне, именно в Нормандии, а не в Британии, Италии или Египте? Если уж сам сатана не сумел ответить, то кто окажется способен?..»
Костер догорал, и Гунтер впихнул в огонь последние ветки. Уже рассвело, серебристое небо на востоке приобрело золотисто-розовый оттенок – скоро из-за холмов появится солнце, рассеивая теплыми лучами утреннюю прохладу. Гунтер посмотрел на мирно посапывающего рыцаря. Надо бы разбудить его, а то скучно и мысли невеселые одолевают. Подойдя к вывороченному дереву, германец взялся за толстый, торчащий вверх корень и с силой рванул к земле.
Сэр Мишель, разбуженный громким треском ломающейся древесины, недовольно заворчал, просыпаясь, некоторое время поворочался, видимо пытаясь снова задремать, а затем сел потянувшись и осоловело уставился на Гунтера.
– Зачем огонь, когда еды нет?
– Холодно… – ответил германец, переламывая ногой особо прочную ветку. Пока Гунтер бродил по окрестностям, у него зрела одна мысль, претворить которую в реальность было возможно лишь имея источник тепла. Шагах в двадцати от импровизированной стоянки Гунтер обнаружил небольшой, заполненный прозрачной водой, овражек с чистым дном, устланным прошлогодними листьями. Сэра Мишеля было просто необходимо искупать. А без костра рыцарь непременно замерз бы, а потом и вовсе заболел.
«Заболел? Вот уж не думаю, – усмехнулся про себя Гунтер. – Это ты, не спав почти двое суток, едва держишься на ногах, а наш сэр, наплевав на все события, начиная от явления Люфтваффе и заканчивая аутодафе, которое по нашей милости устроил сараю милейший Мессир, дрых как ребенок. И, кажется, совершенно не замерз. Все правда, другие они…»
– Эй, сэр! – начал было германец, но сэр Мишель недовольно перебил:
– Не зови меня так – «эй»! Сэр рыцарь – можно, сэр Мишель – тоже, просто Мишель, наконец. А у тебя непочтительно получается.
Гунтер поморщился, но тут же сказал себе, что в этой «пьесе» и в самом деле следует подавать реплики согласно сценарию. Ведь не назовешь же командира дивизии ВВС «ваша милость»?
– Ладно, потом обсудим… наименования (аналога слову «субординация» в норманно-французском германец не нашел). Тебе не кажется, что ты… испачкался?
– Кажется, – согласился сэр Мишель, – А что делать, если собственный оруженосец купает тебя в помоях?
– Помыться! – твердо заявил Гунтер. – Я и местечко присмотрел. Тут рядом. Только прежде чем полезешь в воду, напейся, а то потом вода грязной будет. Пойдем со мной.
Рыцарь нерешительно встал, критически осмотрел свои скверные одеяния, прекрасно понимая, что благородному сэру так выглядеть не пристало, и осторожно двинулся за Джонни.
Ямина была неглубокой, так что плохо плававший сэр Мишель, утонуть не боялся. Единственно, не хотелось мокнуть заново, да еще в холоднющей воде. Утро-то свежее…
– Давай раздевайся, полезай в воду, – скомандовал Гунтер, наблюдая за нерешительно мявшимся у берега овражка рыцарем.
Сэр Мишель хотел ответить, потом подумал, что благородному сэру не след спорить с нерадивым слугой, расстегнул свой широкий кожаный пояс с пустыми ножнами, поднял руки и приказал:
– Помоги мне снять кольчугу!
– С удовольствием! – Джонни потянул кольчугу за воротник. – Тьфу, пропасть! Ты что, вовсе никогда не мылся?!
Обратив внимание на брезгливый взгляд Джонни, сэр Мишель оглядел себя и одернул грязно-серую рубаху.
– Тебе что-то не нравится? – спросил рыцарь, казавшийся без кольчуги голым. – Ну упал я год-полтора назад тоже в лужу – озеро отбросов в каком-то городишке, пришлось потом еще и в реку лезть… Мыться! Как-никак я к даме шел…
– Бедная дама… – задумчиво пробормотал себе под нос Гунтер, – хотя и она, наверно, благоухала под стать кавалеру. Да все они здесь такие…
– Что ж, все приходится делать самому! – воскликнул сэр Мишель, с воинственным видом твердой походкой вошел в воду, но тут же с шумом вдохнув, выскочил обратно.
– Холодная… прямо лед! – жалобно посетовал рыцарь, зябко передернув плечами.
– Марш в воду! – не выдержал Гунтер и, зажав двумя пальцами нос, затолкал свободной рукой сэра Мишеля в воду.
Растопырив руки и ноги, рыцарь влетел в овражек, скрылся с головой, но моментально вынырнул, фыркая и отдуваясь.
– Ну как водичка? – съехидничал Гунтер.
– Мокрая, – брезгливо выдохнул сэр Мишель. Содрав с себя одежду, он кинул ее к ногам Гунтера и принялся ожесточенно тереть руки, плечи, бока, подмышки, шею, окунаясь с головой.
Намывшись, сэр Мишель выпрыгнул из воды и, подбежав к костру, начал скакать вокруг него, приседать, махать руками, согреваясь. Гунтер посмотрел в его сторону, и на краткий миг его взяли сомнения насчет века, в котором он очутился. Ни дать ни взять пляшет вокруг костра косматый пещерный дикарь, чудом догадавшийся нацепить драную набедренную повязку…
– У тебя разве на нормальную одежду совсем денег нет?
– Да зачем? – пожал плечами сэр Мишель. – Когда домой к папеньке возвращаюсь, беру другую.
– Больше вопросов не имею.
…Семь лет назад, когда сэру Мишелю едва исполнился десяток, папенька, барон Александр, взял старшего сына с собой в Руан, на турнир, проводимый к празднику Пятидесятницы. Барон Александр вместе с супругой восторженно смотрели на ристалище, а юный Мишель, каковой и пяти минут не мог усидеть на месте, несмотря на интереснейшие бои между самыми знаменитыми рыцарями Англии и Франции, отправился рассматривать шатры гостей и участников турнира.
Шастая между роскошными палатками, разодетыми оруженосцами и слугами, великолепными породистыми лошадями, нетерпеливо грызущими удила, он вдруг услышал отчаянный животный визг. Побежав на звук, он увидел возле синего шатра, расшитого золотыми лилиями, мальчишку примерно его возраста, разряженного в бархат и парчу. Маленький пижон с любопытно-злорадствующим выражением лица держал за хвост неистово извивающуюся бело-черную собачку. Несчастное животное скулило и огрызалось, пытаясь достать обидчика, но тот, едва зубы задевали его кожаную перчатку, с силой встряхивал собачку, и она заходилась в крике.
Мишель шагнул к малолетнему извергу, не тратя времени на слова, с силой толкнул его в грудь, и мальчишка, все еще не выпуская свою жертву, попятился назад, пытаясь устоять, наткнулся на вовремя подставленную ногу и полетел наземь. Воспользовавшись тем, что ему пришлось разжать ладонь, собачка вывернулась и стремительно удрала.
Молодой Фармер, хорошо помня папины наставления насчет куртуазности и этикета, небрежно кивнул и поучительным тоном, старательно подражая барону Александру, произнес:
– Надеюсь, впредь, любезный сэр, вы не будете причинять муки бессловесным тварям, ибо написано: «Во всем как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки».
Неизвестный мальчишка проворно вскочил, отряхнул свое платье и, трясясь от злобы, но также не забывая об этикете, проговорил сквозь зубы:
– Обойдусь без ваших нравоучений!
– Совестно так обращаться с Божьей тварью! – рявкнул сэр Мишель, возмутившись, а мальчишка, не обратив внимания на его возглас, продолжал:
– Кто вы такой, чтобы поднимать руку на герцога де Валуа? Да я велю своему отцу вызвать вашего на поединок, и ручаюсь головой, ваш папенька погибнет в первой же схватке!
Некоторое время они гневно сопели друг на друга, Мишель – в своей любимой позе – подбоченясь и задрав подбородок, а отпрыск Валуа – исподлобья, поскрипывая зубами. Наконец последний нашелся, что сказать, и, прищурив глаза, ехидно вопросил:
– А может быть, у вас вообще нет отца? Вы бастард?
После этих слов Мишель, недолго думая, двинул юному герцогу де Валуа по спесивой откормленной физиономии. Драка завязалась нешуточная. После того как сын барона де Фармера выплюнул выросший на месте молочного зуб, стало ясно – Валуа не жить. Последствием очередного удара Мишеля явилась потеря наследником светлейшего герцога сразу двух зубов, причем, что самое обидное, передних. Стоявшие рядом оруженосцы, поначалу не обратившие особого внимания на мальчишескую потасовку, заинтересовались и подошли поближе с намерениями разнять драчунов. Но события приняли неожиданный оборот.
Мимо катавшихся по траве, злобно рычащих друг на друга сорванцов проходил в сопровождении нескольких вооруженных дворян пожилой невысокий человек в богатой кольчуге с золотыми накладками. С неожиданной для его возраста легкостью он ухватил обоих мальчишек за шкирки, резким движением поставил на ноги и, продолжая удерживать их, все еще рвущихся в бой, строго спросил:
– Что не поделили, господа?
Мишель ответил первым. Искоса взглянув на незнакомого рыцаря, он угрюмо буркнул:
– Мы поспорили об одной цитате из Святого Писания.
– Хорошие мальчики, – хмыкнул рыцарь. – Я могу прислать к вам своего духовника, чтобы он растолковал спорный момент. Хотите?
– Сами разберемся! – прошипел Валуа.
– Я уж вижу, как вы разбираетесь! – улыбнулся незнакомец.
Слух о том, что молодой де Фармер сильно покалечил, если не убил насмерть потомка французских герцогов и родича самого короля Людовика Капетинга, с быстротой молнии прокатился по ложам у ристалища и достиг ушей барона Александра. Побледневший Фармер-старший кубарем скатился с трибуны, оставив супругу на попечение оруженосца, и бросился к шатру Валуа, где уже собралась небольшая толпа.
– Как есть порешил! – бормотал барон, бесцеремонно расталкивая рыцарей и оруженосцев, окруживших место драки. Когда он пробрался наконец к площадке перед шатром, взору его предстало совершенно умопомрачительная картина.
Его величество король Англии Генрих II Плантагенет крепко держал за вороты двух тяжело дышавших, вспотевших, раскрасневшихся мальчишек, одним из которых и был неугомонный Мишель. У обоих текла кровь носом и изо рта, оба, не подозревая, что находятся в обществе монарха, дергались, пытаясь вырваться из его сильных рук, и продолжали перебрасываться дерзкими словами. Король слушал молча, переводя взгляд с одного на другого.
Барон Александр, преклонив колено, извинился перед его величеством, принял Мишеля, возмущенного до глубины тем, что ему не дали достойно завершить честный бой, и, бормоча проклятия вперемешку с извинениями, поспешил удалиться. Но слова, сказанные королем Генрихом им вдогонку, сэр Мишель запомнил на всю оставшуюся жизнь. Провожая взглядом бледного барона Александра, Плантагенет, улыбаясь в седеющую бороду, промолвил:
– А ваш сын, любезнейший Фармер, вырастет добрым рыцарем. Не наказывайте его.
Но, видимо, отец не слышал последних слов короля, ибо последовавшая после турнира взбучка надолго отбила у Мишеля желание сидеть, а его младшему брату и сестре доставила массу удовольствия – старший брат, драчун и хам, был по отношению к ним настоящим тираном…
М-да… добрый рыцарь… Конечно, научился управляться с оружием, изрядно попутешествовал, опыта в делах амурных можно не занимать, а скорее даже делиться с другими… Нет, господа, пора оставить беспутство и подумать о будущем.
«Я, конечно, понимаю, – рассуждал сэр Мишель, – что в моем возрасте неприлично болтаться по дорогам, выискивая приключений да поединков. Соседи уже начали косо посматривать. Благочестие – это замечательно, спокойная жизнь в поместье тоже имеет свои преимущества, но, клянусь Святой Кровью, мне будет скучно! Только приезжаю в Фармер и сразу начинается: Мишель, пойди туда, сделай то, не делай этого… Кому интересно разбираться с жалобами вилланов или считать, сколько мер зерна припасено на зиму? Но если Господь послал мне этого человека вместе с драконом… Не может так быть, что Джонни встретился именно со мной по чистой случайности! Отцы церкви говорят – все предопределено Небесами. Таким образом, я должен быть вместе с Джонни. Решено. Пускай он теперь ходит со мной! Да и оруженосец нужен, честное слово… Какой я рыцарь без оруженосца?»
Мишель серьезно посмотрел на Гунтера и, больше не терзаясь сомнениями, спросил:
– Послушай… Ты, наверное, заметил, что я не такой, как все остальные дворяне? Денег нет, коня тоже. Меч проиграл, понимаешь… Скажи, ты уверен в том, что хочешь остаться со мной? Меня в графстве иначе как беспутным и не называют. Монсеньор де Бреаль здороваться не хочет. А соседям говорит, будто я позорю герб отца…
Гунтер решительно встал, потянулся и, встряхнув головой, вымолвил:
– Да всякое с людьми случается. Я решил впредь ничему не удивляться. Просох, сэр рыцарь? Тогда гаси костер и пошли дальше. Так где, говоришь, твой папенька живет?
