Истинный принц

Глава 7

В благодарность за то, что я освобождаю их от своей магии дома и очага (к счастью, мне нужно просто сказать вслух, что я делаю это), гномы раскрывают мне то, чего я предпочла бы не знать. Если это вообще правда.

– Остерегайся принца, – советует мне главная, открывая входную дверь, чтобы я могла выйти вместе с лисой в ночь. – Он не тот, за кого себя выдает.

– Он не принц?

– Он не твой муж.

Я впадаю в ступор.

– Как такое может быть? Я вышла за него замуж. Даже присутствовала при этом, так что могу утверждать это с абсолютной уверенностью.

Гномиха качает головой так, словно знает об этом больше меня.

– Нет, вы не женаты. Спроси у него! Он поймет, о чем ты говоришь.

– Но я сама не знаю, о чем буду говорить. Почему бы тебе просто не объяснить мне, в чем дело?

– Это его тайна. Природа тайн заключается в том, что нельзя раскрывать их против воли владельца, не взвалив на себя вину. Поэтому попроси его добровольно открыть тебе этот секрет. Если он любит тебя, то сделает это.

С этими словами гномиха с удивительной силой выталкивает меня за порог и захлопывает за мной дверь. Что ж, они рады, что наконец избавились от меня!

– Ты говоришь? – спрашиваю я у светящейся лисицы, которая рысью бежит впереди меня в темный лес. Она игнорирует мой вопрос и хранит молчание. Бьюсь об заклад, она умеет говорить, но упряма, совсем как ее внучка. – Моя фея вовсе не почтенная мастерица древней веры, – сообщаю я. – И ты это прекрасно знаешь. Я не хочу называть ее дилетанткой, потому что иногда ей удается сделать что-то значительное, но не может идти и речи о том, чтобы…

Лисица резко поворачивается, и я теряю равновесие. Вскоре весь лес вспыхивает, и лисица исчезает, словно ее поглощает черная тень. А я, делая следующий шаг, внезапно возвращаюсь обратно – в Запретный Лес зимнего человеческого мира.

Мне требуется некоторое время, чтобы привыкнуть к свету множества факелов, которые освещают лес. Везде, куда ни глянь, толпятся солдаты. Мне хочется идти быстрее, но ноги не слушаются. Они непривычно громоздкие и тяжелые, словно я вдруг разучилась ходить.

Мне холодно, несмотря на костры, которые разожгли солдаты, потому что пальто, шапку и шарф я забыла в Царстве призраков. К тому же откровения гномов перевернули мой мир с ног на голову. Многое из того, во что я верила всю жизнь, оказывается иным, что выбивает у меня почву из-под ног. В плане эмоций, я имею в виду. Настоящая земля остается там, где она есть, пока я шаг за шагом продвигаюсь навстречу кострам.

Солдаты замечают меня, и теперь их крики разносятся по пустынному лесу. Не успеваю я достигнуть первого человека, как Испе́р проталкивается сквозь солдат, вооруженных, как и их предводитель, с головы до ног, словно они собрались на войну. Но когда принц узнает меня, выражение его лица расслабляется. В мгновение ока он оказывается рядом со мной и заключает в свои объятия. Его тепло нравится мне. Мне все в нем нравится.

– Почему тебе всегда нужно настолько перебарщивать? – спрашивает он, гладя мои волосы. – Я сказал: проверь, сможешь ли ты заглянуть на ту сторону. Я не сказал: прыгай и оставайся там шесть дней!

– Шесть дней? – в ужасе переспрашиваю я.

Вместо того чтобы что-то ответить, он оставляет поцелуи на моем лице, что, конечно, очень приятно, но от этого кровь бросается в голову, и я больше не могу устоять на ногах. Он удерживает меня, когда обмякаю в его руках, и осторожно сажает меня на землю.

– Шесть дней? – спрашиваю я еще раз. Никак не могу в это поверить!

– Да, шесть дней, – говорит он. – Время там течет иначе.

– Это объясняет, почему я на грани голодной смерти.

Солдаты приносят одеяла и горячий чай. А еще суют мне в руку влажную губку. Я в нерешительности смотрю на нее.

– Съешь это! – просит меня Испе́р. – Тебе станет лучше.

Я машинально набиваю губкой рот. Она напоминает пересоленный яблочный пирог, – должно быть, императорский повар, потянувшись к сахарнице, перепутал ее с солонкой. Мне приходится бороться с этим вкусом, но едва первый кусок достигает моего желудка, ему становится невероятно хорошо, и ноющее чувство пустоты проходит.

– Не помню, чтобы когда-нибудь раньше ела настолько неудачный пирог.

– Это не пирог, любовь моя, это шедевр нашего создателя рецептов лечебной магии. То, что он производит, редко бывает вкусным, однако лучших укрепляющих хлебов, лечебных супов, утешительного печенья и согревающих паст ты не найдешь нигде. Даже такое своенравное дитя Амберлинга, как ты, отреагирует на его снадобья.

И ведь правда. Внезапно мне становится удивительно хорошо! Как будто мое сердце – раскаленный камин, а живот – уютно свернувшаяся спящая кошка. Я слышу, как она мурлычет. Всем телом.

– Что стало с вампирами? – спрашиваю я. – Тебе удалось убежать?

– Лучше спроси, удалось ли сбежать вампирам. После того как ты исчезла, и они стали по-настоящему навязчивыми, мне пришлось прибегнуть к решительным мерам, чтобы удерживать их на расстоянии. Вскоре мне на помощь прибыл патруль, и вампиры отступили. Сейчас они, скрипя зубами, прячутся в тенях леса, обеспокоенные тем, что мы осаждаем их территорию. Но теперь ты здесь, и мы сможем покинуть места их обитания уже сегодня ночью.

– Тебя не ранили?

– Ну, я получил несколько ядовитых царапин, и мне пришлось съесть порцию по-настоящему отвратительного лечебного супа. Но после мне стало лучше. Гораздо большей проблемой стало твое исчезновение. Мы обязательно должны держать это в секрете, слышишь? Если мой отец узнает об этом, ты умрешь.

Я оглядываюсь по сторонам. По крайней мере, солдат двадцать бегают по лесу и в курсе случившегося.

– Они подчиняются мне, а не императору, – объясняет Испе́р. – Пока я успешно преследую противников моего отца, они будут доверять моим решениям и молчать. Тем не менее мы в беде. Вообще-то я должен бояться тебя, а ты – меня.

– Я знаю, – говорю я. – Мы враги.

– Так видится со стороны. Но нам известно другое, ведь правда?

Он гладит мои руки и преданно целует в лоб. Я предпочла бы оставить эти ласки безо всяких возражений, но бдительность главной гномихи не дает мне покоя.

– А правда, что у тебя есть тайна? – спрашиваю я. – Та, что касается меня и очень обременяет тебя?

Он перестает меня целовать, задумчиво смотрит мне в лицо и, кажется, совсем не радуется моему вопросу. Потом едва заметно кивает.

– Я слушаю? – напираю я, потому что он не делает никаких попыток что-либо мне объяснить.

– Не сейчас, – отвечает он. – Мы должны вернуться домой. Твоя фея чуть не сошла с ума от беспокойства, а твои сестры рыдают с утра до ночи.

– Этци рыдает? – удивляюсь я. – Вот уж не верю!

– Рыдает-рыдает, но только из-за того, что я запретил барону появляться у вас дома. Кроме того, с тех пор как ты исчезла, твоих сестер не выпускали на улицу, и это тоже на них сказалось.

– Ты запер моих сестер дома?

– Не сердись, моя Лунолицая. За последние шесть дней мне пришлось изрядно потрудиться в Амберлинге, чтобы найти убийцу и его помощников. Если бы твои сестры выходили на улицу, мои враги могли бы напасть на них или похитить, чтобы оказать на меня давление. К тому же, по официальным данным, ты болеешь, и твоим сестрам необходимо находиться дома из-за опасности заражения.

– А почему ты выпроводил барона? Из-за предполагаемого риска заражения или чтобы мои сестры не проболтались?

– И то и другое. Но прежде всего потому, что этот мужчина меня озадачивает. Понятия не имею, кто он и что он. Разведчики, которых я нанял следить за ним, вернулись через три дня с пустыми руками. Это очень необычно.

– Ты уже расспрашивал его лично?

– Сначала мне нужно узнать о нем больше.

Он помогает мне подняться на ноги, и благодаря пересоленному яблочному пирогу я действительно в состоянии уверенно стоять и ходить. Онклидамия ждет нас на той же поляне, на которой мы высадились шесть дней назад. Только теперь эта поляна окружена солдатами.

– Львиное Сердце тоже находится под домашним арестом?

– Нет, – говорит Испе́р, забираясь в седло.

– Нет? – повторяю я.

– Он исчез, – признается Испе́р. – Последние три дня мы не видели его и ничего не слышали о нем.

– Что? – в ужасе восклицаю я. В моей голове разыгрываются весьма кошмарные сценарии: древние волшебники, возможно, захватили и похитили Львиное Сердце! Возможно, они сейчас держат его в каком-нибудь подземелье, чтобы угрожать мне, что превратят его в плодородный порошок или ветчину из линдворма, если я не сделаю того, что они от меня потребуют.

– Не волнуйся, – говорит Испе́р. – Все в порядке.

– Откуда тебе известно?

– Он переживает фазу любовных страданий, потому что Онклидамия стала относиться к нему холоднее, с тех пор как любовные чары утихли.

– Да что с ней такое? – укоризненно спрашиваю я. – Сначала она морочит ему голову, а потом отворачивается? Кто так делает?

– Это часть ритуала. Так поступают все линдвормы. Она прогоняет его, и он обиженно отступает. Тогда у них появляется время, чтобы осмыслить свои чувства. Когда он вернется из уединения через неделю или две, они оба примут важное решение.

– А именно?

– Хотят ли остаться вместе на всю оставшуюся жизнь или нет. Будем надеяться, что они будут единодушны, иначе один из них будет очень долго страдать от любовных переживаний. Чтобы преодолеть потерю великой любви, линдворму может понадобиться целый год.

– Очень странные брачные игры.

– Видишь? Все это звучит очень по-человечески.

– А что, если с Львиным Сердцем что-то случится, пока он будет отсутствовать?

– Он взрослый дракон. Он может позаботиться о себе.

На этот счет у меня есть некоторые сомнения, но, признаю, в отношении Львиного Сердца я всегда чрезмерно заботлива. Я взбираюсь на спину Онклидамии и усаживаюсь перед Испе́ром. Едва занимаю свое место, он обхватывает меня руками.

– Почти как тогда, – шепчет он мне на ухо. – Тебе не кажется?

Я знаю, что он имеет в виду тот летний день, когда он впервые сбил меня в лесу с ног, а вскоре после этого посадил на свою лошадь, чтобы отвезти обратно на дорогу. Даже тогда он знал больше, чем я, и ничего не рассказал мне.

– Ты должен доверить мне свою тайну, – настаиваю я.

– Да, – отвечает он. – Я сделаю это.

Ледяной воздух холоден, особенно когда Онклидамия взмахивает крыльями, но я не мерзну. Испе́р прижимает меня к груди, укутав мое тело своим плащом. Медленно, но верно Онклидамия набирает высоту, и мы летим вверх, в звездное зимнее небо.

Приятно вернуться домой. Я никогда не знала, что могу творить магию дома и очага, но, когда после почти семи дней отсутствия вхожу в свое собственное королевство, замечаю, как во мне расцветают чудесные силы. Добрые духи бросаются ко мне, тихие и невидимые, каждый угол и каждый кусочек сумеречного света внутри дома говорит со мной без слов. Я благодарна за это чувство. Могу на него положиться независимо от того, что еще произойдет в моей жизни.

На верхнем этаже распахиваются две двери.

– Золушка-а-а-а! – пронзительно вопит Этци. С Наташей на руках и в свободном элегантном халате – я даже не знала, что у нее такой есть – она спускается по ступенькам. – Как ты могла так с нами поступить? Ты всегда думаешь только о себе. Мы с бароном были обречены писать друг другу бесчисленное множество писем! Это был худший период в моей жизни.

Прежде чем я успеваю спросить, был он таким из-за писем барона или его явно выраженной орфографической безграмотности, на верхней площадке лестницы появляется Каникла. Закутавшись в свой плед, она осторожно, шаг за шагом, спускается вниз. По лицу ее бегут слезы.

– Где ты была? – всхлипывая, спрашивает она. – Долго я бы так не выдержала.

Ее горе пугает меня. Неужели Испе́р отказывал ей в добрых дарах королевского повара? Но только я собираюсь привлечь его к ответственности, как дверь в салон распахивается, и навстречу мне, шатаясь, движется моя фея. Видимо, она еще не ложилась спать, а сидела перед камином до двух часов ночи, собираясь с духом при помощи определенных жидких ингредиентов. Теперь у нее заплетается язык, что я понимаю по совершенно невнятному приветствию, похожему на «Воздарим раков».

Моя добрая фея отнюдь не склонна к вспышкам нежности, и все же я ожидаю, что она с облегчением заключит меня в объятия – ведь она знала, где я, и, должно быть, от страха за меня совсем потеряла рассудок. Как бы не так! Прежде чем успеваю осознать, что моя фея задумала, как она уже преодолевает разницу в росте между собой и Испе́ром и раздается удар. Ошеломленная, я смотрю на свою фею-крестную: она отвесила сыну императора звонкую пощечину! И это несмотря на то, что он доставил меня домой целой и невредимой.

– Я проклинаю тот день, когда ты вошел в нашу жизнь! – кричит она, по крайней мере, я подозреваю, что кричит фея именно это, потому что говорит она очень невнятно. – Ты нужен нам здесь не больше, чем деревне – чума! Убирайся отсюда, забирай своих солдат и никогда больше не показывайся!

Испе́р в шоке, как и я. Он делает шаг назад и смотрит на мою фею с изумлением – словно на забавное, неразумное животное, которое, с одной стороны, кажется довольно занимательным, а с другой – может нанести новый удар, что определенно необходимо предотвратить.

– Неужели тебе не понятно, – спрашивает он, – что произошло бы, если бы покушение на Перисала расследовал мой отец? А не я?

Моя фея зажмуривает глаза и враждебно смотрит на него, не отвечая.

– Так я скажу тебе, моя дорогая Леонор: император заковал бы в цепи любого, хоть отдаленно пахнущего древней магией, и ты