Дом сна

2

На протяжении каких-то нескольких сотен ярдов город старался прикинуться морским курортом, изобразить из себя нечто похожее на место для отдыха. Между бульваром и пляжем стояли двадцать кабинок для переодевания, неряшливо выкрашенных блеклыми оттенками желтого, зеленого и синего. Палатка с мороженым и сахарной ватой. Шезлонги напрокат. Во всем чувствовались какая-то натужность и вялость. Затея выдохлась, не успев начаться. Отдыхающие приезжали сюда редко, комнаты в многочисленных пансионах пустовали круглый год – даже в то время, которое здесь маскировалось под разгар летнего сезона. Вот и сегодня, в этот теплый, чуть ветреный воскресный день на исходе июня, когда пакеты из-под чипсов безутешно шуршали вдоль оштукатуренных стен общественной уборной, а чайки меланхолично качались на тошнотворно вздымающихся и опадающих волнах, на пляже виднелись всего две фигуры. Девушка лет двадцати с длинными волосами густого угольного оттенка – она стояла в нескольких футах от кромки воды, скрестив на груди обнаженные руки, и смотрела в морскую даль. И женщина, лет на пятнадцать-двадцать постарше, – она сидела на скамейке у пляжной кабинки, рядом лежало аккуратно сложенное пальто, а у ног стоял чемоданчик. Глаза ее были закрыты, лицо обращено к солнцу, изредка мелькающему меж облаков.

Девушка повернулась и побрела по гальке. Остановилась, нагнулась, подобрала камешек причудливой формы и уронила. Потом пнула банку из-под пепси, и стук заставил ее внезапно осознать, какой тихий сегодня выдался день.

Женщина постарше открыла глаза и оглянулась.

Скамеек на пляже было три: одна изуродована и покорежена до неузнаваемости; на другой спал мужчина средних лет с лиловым лицом и спутанной бородой, от его одежды пованивало затхлостью, в правой руке он сжимал банку с сидром повышенной крепости.

Девушке хотелось сесть.

Помешкав, она спросила:

– Вы не против, если я сяду?

Женщина улыбнулась, покачала головой и пододвинула к себе пальто.

На скамейке молча сидели две женщины.

Та, что постарше, очень устала. Весь путь от железнодорожной станции она проделала пешком, неся в руках чемодан. По дороге она обливалась потом и проклинала туфли, купленные всего две недели назад, – теперь ей казалось, что они на полразмера малы. Добравшись до скамейки, женщина скинула туфли – на коже остались резкие красные вмятины. Она сгибала и разгибала пальцы, наслаждаясь свободой, пока не поняла, что девушка смотрит на ее ноги – пристально, почти завороженно. Женщина быстро скрестила ноги и спрятала под скамейку, подальше от глаз девушки. Она ненавидела свои грубые, мужеподобные ступни и широкие лодыжки; ненавидела выражение, с каким рассматривают ее ноги люди, особенно женщины, и особенно (как в данном случае) женщины, которые ей нравятся.

Смутившись, девушка перехватила ее взгляд и улыбнулась, застенчиво и виновато. Стало очевидным: разговор неминуем.

– Если вы ищете место для ночлега, – осмелилась заговорить девушка, – я могла бы вам помочь. Могу кое-что посоветовать.

– Да?…

Девушка назвала пансион неподалеку.

– А чем он отличается от остальных?

Девушка рассмеялась.

– Да ничем. Только тем, что им заправляет моя мать.

Женщина улыбнулась.

– Что ж, спасибо, но я не ищу ночлег.

– Просто я увидела ваш чемодан…

– Я уезжала, – сказала женщина. – И только что вернулась.

Из-за тона, каким было сказано это «я уезжала», девушка решила, что речь идет не об отпуске. Скорее – о ссылке.

– А, – сказала девушка. – Долгое путешествие?

– Две недели в Италии. Сан-Ремо. Очень славно.

Значит, она ошиблась.

– А живете вы здесь?

Вопросы начинали казаться женщине несколько прямолинейными. У нее мелькнула дикая мысль: вдруг девушка завязала беседу намеренно – чтобы, как говорится, «снять» ее?

Женщина решила проверить свою гипотезу полной откровенностью – рассказать все, о чем ее просят, и посмотреть, что из этого выйдет.

– Милях в трех отсюда, если идти вдоль берега, – ответила она. – В клинике Даддена. Я там работаю.

– Правда? Вы врач?

– Психолог. – Женщина нашарила в сумочке бумажный платок и вытерла лоб. – Вы знаете это место?

– По-моему, да. Клиника ведь там недавно?

– Два года. Чуть больше.

– А что это… за больница?

– Мы лечим людей с нарушениями сна. Точнее, пытаемся лечить.

– Вы имеете в виду тех, кто разговаривает во сне и всякое такое?

– Людей, которые разговаривают во сне; людей, которые ходят во сне; людей, которые спят слишком много; людей, которые спят слишком мало; людей, которые забывают дышать во сне; людей, которым снятся страшные сны… Всяких.

– Раньше я разговаривала во сне.

– У детей это нормально.

Женщина взглянула на часы: через четыре минуты к прибрежной остановке должен подойти автобус. Она нагнулась, втиснула в туфли саднящие ноги. Затем открыла сумочку:

– Вот моя визитная карточка. Кто знает, может, когда-нибудь навестите клинику. Вас радушно встретят, если вы назовете мое имя.

Девушка не знала, что на это ответить, – ей еще никогда не вручали визиток.

– Большое спасибо, – выдавила она наконец и взяла картонку.

Когда женщина прощалась, в ее глазах девушке почудилось разочарование – и не та мимолетная досада от несбывшегося пустяка, а куда более глубокое привычное чувство. Ссутулившись, женщина побрела к дороге, руку ей оттягивал чемодан. Девушка посмотрела на визитную карточку и прочла: «Доктор К. Дж. Мэдисон, психолог, клиника Даддена». Ниже стояли номера факса и телефона.

Женщина забыла спросить ее имя. Но она все равно бы его не назвала.

Девушка торопливо шагала к пансиону матери, голова ее шла кругом.

* * *

Эшдаун, огромный, серый, внушительный, высился на мысу в каких-то двадцати ярдах от отвесной скалы; он стоял здесь уже больше ста лет. Целыми днями вокруг его шпилей и башенок с хриплым причитанием кружили чайки. Целыми днями и ночами о каменную преграду неистово бились волны, порождая в студеных комнатах и гулких коридорах старого дома непрерывный рев, словно где-то рядом неслись тяжелые грузовики. Даже самые необитаемые уголки Эшдауна – а необитаемы ныне большинство из них – никогда не ведали тишины. Наиболее приспособленные для жизни помещения скучились на втором и третьем этажах, окна выходили на море, и днем комнаты заливал холодный свет. В Г-образной кухне на первом этаже было три маленьких окошка и низкий потолок, отчего там всегда царил полумрак. Суровая красота Эшдауна, противостоявшая стихии, попросту маскировала то, что дом, в сущности, был непригоден для жизни. Соседские старики могли припомнить – не слишком веря своим воспоминаниям, – что некогда особняк принадлежал семье из восьми-девяти человек. Но три десятилетия назад дом приобрел новый университет, и какое-то время там располагалось студенческое общежитие, потом студентов переселили в другое место, а особняк передали доктору Даддену – под частную клинику и лабораторию сна. В Эшдауне имелось место для тринадцати пациентов – население столь же переменчивое, как и океан, что начинался у подножия скалы и тянулся до самого горизонта, в болезненном беспокойстве вздымая зеленые волны.

* * *

Следующим утром доктор Дадден стоял рядом с комнатой, где его коллега проводила занятия с тремя пациентами, и прислушивался к голосам, доносившимся из-за двери. Доктор Дадден напрягся от неодобрения: в комнате царило разве что не буйство. Одновременно говорили несколько человек, их болтовня перемежалась взрывами хохота, среди которых отчетливо различался низкий смешок доктора Мэдисон. Смех стих, и доктор Мэдисон заговорила; ее монолог длился, быть может, с полминуты, затем снова волна за волной стал накатывать визгливый хохот, его сопровождали хлопки по столу и прочие признаки безудержного веселья. Доктор Дадден отошел от двери, его трясло от гнева. Уже давно по клинике ходили слухи, что пациентам нравятся занятия у доктора Мэдисон, и вот оно – наглядное доказательство. Возмутительно и, более того, антинаучно. Дальше такое терпеть нельзя.

В полдень доктор Дадден вызвал доктора Мэдисон в свой кабинет – сумрачную комнату в задней части дома, с окнами на неухоженный садик. Половину самой большой стены занимал огромный календарь-сетка, рядом висел поэтажный план дома, где комнаты-гостиные и спальни были помечены именами пациентов. На четырех полках стояли учебники и подшивки журналов, остальные три стены закрывали – вряд ли тут уместно слово «оживляли» – плакаты фармацевтических компаний и американских производителей программного обеспечения. Из кассетного магнитофона негромко лилась барочная клавишная музыка.

– Вы принесли с собой АОС? – первым делом спросил доктор Дадден.

Анкету Осмысления Сна разработал он сам: каждое утро пациенты должны были оценивать по пятибалльной шкале минувшую ночь. Не мучились ли они ночью лихорадочными мыслями, ходили ночью в туалет или нет, не учащался ли пульс и не подергивались ли ноги, снились ли кошмары, не изводила ли бессонница – и еще более восьмидесяти вопросов. Анкету полагалось заполнять в начале каждого утреннего занятия, и на ее основе строилось дальнейшее обсуждение.

– Нет, – ответила доктор Мэдисон.

– Я нахожу это слишком необычным.

– У нас не было времени ответить на все вопросы.

– Я нахожу это еще более необычным, – сказал доктор Дадден, – судя по тому, что я слышал, у вас имелось достаточно времени на шутки, смешки и сплетни, словно вы скопище прачек.

Скопище прачек? – удивилась доктор Мэдисон, но не стала заострять внимание.

– Поскольку вас с нами не было, – сказала она, – то полагаю, вы подслушивали под дверью. А поскольку вы подслушивали под дверью, то полагаю, не могли слышать, о чем именно шел разговор. Иначе бы вы поняли, что наша беседа имела прямое отношение к работе клиники.

Она сделала едва заметный ледяной акцент на слове «работа», но доктор Дадден либо не обратил внимания, либо сделал вид, что не обратил.

– Речь не об этом, – сказал он. – Я охотно верю, что в процессе этих… бесед вы не выходите за рамки нашей темы. Но позвольте вам напомнить, что вы являетесь наемным работником и нанял я вас, чтобы вы исследовали эту тему с точки зрения клинической психологии, а не с точки зрения артиста разговорного жанра.

– Я не вполне понимаю, – сказала доктор Мэдисон, рассеянно разглаживая юбку.

– Несколько минут назад я имел беседу с мисс Грэнджер – это одна из пациенток, которая сегодня утром присутствовала на вашем занятии. Я спросил ее о причине веселья, и с некоторой неохотой пациентка ответила. А если быть точным, она передала ваши слова. – Он наклонился и прочел запись в блокноте: – «Каждый вторник доктор Дадден приглашает пациентов клиники послушать его лекцию в университете. На этой неделе она была такой скучной, что даже страдающие нарколепсией не смогли на ней заснуть». – Он посмотрел на доктора Мэдисон. – Вы будете отрицать, что произносили эти слова?

– Нет.

– Вероятно, вы думали, что я сочту их личным оскорблением. И я их таковым счел.

– Это всего лишь шутка.

– Понимаю. Поверьте, доктор Мэдисон, я умею ценить шутки. В таком случае позвольте спросить, считаете ли вы саму нарколепсию, по вашему собственному определению, шуткой, или же, подобно мне, считаете ее тяжелым, изнурительным для организма психофизиологическим состоянием, которое доставляет больным множество переживаний и страданий?

– Нарколепсия – моя специальность, доктор, я занимаюсь ею много лет. Вы отлично это знаете. Поэтому я не понимаю, как можно ставить под сомнение мое желание лечить эту болезнь и саму серьезность моего желания. – Доктор Мэдисон вздохнула. – Кроме того, полагаю, вам хорошо известно, что вызываемая смехом катаплексия – один из самых неприятных и социально неудобных симптомов нарколептического синдрома. Мои занятия призваны помочь пациентам справляться со смехом, научить их получать от смеха удовольствие. Я считала очевидным, что юмор – одно из необходимых лечебных средств.

– Остроумное объяснение, – сказал доктор Дадден, выдержав паузу. – Но не удовлетворительное. – Он сложил руки на груди и слегка повернулся на стуле, чтобы не смотреть на доктора Мэдисон. – Вероятно, вы помните, что сегодня утром я проводил занятие с четырьмя пациентами, страдающими инсомнией. Знаете, что бы вы услышали, случайно оказавшись под дверью?

– Вероятно, храп, – ответила доктор Мэдисон, не успев сдержаться.

У доктора Даддена чуть дернулись уголки губ, в остальном он остался невозмутим.

– Я вижу, что апноэ также входит в ваш список тем для шуток. Непременно отмечу и это. – Он сделал вид, будто что-то записывает в блокнот. Доктор Мэдисон смотрела на Даддена со все возрастающим недоумением. – В действительности, если бы вы напрягли слух, то услышали бы скрип карандашей по бумаге, когда пациенты заполняли Анкету Осмысления Сна, а затем – спокойные и рассудительные голоса, которые поочередно сопоставляли и анализировали данные.

Доктор Мэдисон решила, что больше не выдержит ни минуты, и поднялась в надежде на избавление.

– Я поняла вашу мысль, доктор. Если это все…

– Боюсь, не все. Прошу сесть. – Дадден подчеркнуто ждал, когда она снова сядет. – Мне хотелось бы напомнить, что сегодня во второй половине дня вам полагается помочь доктору Голдсмиту в предварительном собеседовании с мистером Уортом. Вам ясно?

– Ясно-то ясно, но, боюсь, это совершенно невозможно. У меня на сегодня назначено несколько встреч, да и накопившиеся долги по…

– Понимаю. – Доктор Дадден взял карандаш и принялся постукивать им по столу, а его щеки слегка порозовели от досады. – Значит, вы упорствуете в своих возражениях?

– Возражениях, доктор?

– Вы уже достаточно ясно продемонстрировали свое отношение к этому пациенту. Или вы забыли разговор, который состоялся перед вашим отъездом?

Доктор Мэдисон ничего не забыла, хотя разговор тот был лишь последним в длинной череде ожесточенных стычек. Как-то раз доктор Дадден показал ей статью в «Индепендент», подписанную независимым журналистом Терри Уортом, который, похоже, работал на несколько крупных газет. Его статьи, как правило, были посвящены кино, но иногда он отвлекался и на более общие темы. В той статье Уорт объявлял о своем намерении принять участие в конкурсе «Синефон», объявленном одним лондонским кинотеатром. Десять дней в кинотеатре круглые сутки будут крутить фильмы, а приз получит зритель, который продержится дольше всех. Признавшись, что уже давно страдает бессонницей, Уорт утверждал, будто сможет продержаться без сна все 134 фильма. Прочитав это заявление, доктор Дадден немедленно обратился в газету и попросил связать его с Уортом.

– Подумайте, какие возможности для исследований, не говоря уж обо всем остальном! – восторгался он перед доктором Мэдисон. – Как только конкурс закончится, мы привезем его сюда. Сразу же отведем ему спальню, а там – семь электродов для оценки нарушений и архитектуры сна, шестнадцать каналов для записи ЭЭГ, все фиксируется на оптическом диске… ну и подробная анкета, разумеется. Это беспрецедентная возможность увидеть, как воздействуют образы масс-медиа на сон.

– Это единственная причина? – спросила тогда доктор Мэдисон.

– Это достаточная причина. А на что вы намекаете?

– Просто подумала, не посетила ли вас мысль, что материал этот тянет на сенсацию. Мистер Уорт оплатит свое лечение?

– Это не имеет отношения к обсуждаемому вопросу.

– И напишет ли он о нас? Это входит в сделку?

– Нет никакой сделки, доктор Мэдисон. И ваши инсинуации я нахожу оскорбительными. Но даже если и так, я попросил бы вас иметь в виду, что клиника в значительной степени является частным предприятием и мы зависим от денег пациентов. А потому нет ничего предосудительного в том, чтобы время от времени возбуждать скромный общественный интерес. – Он открыл ежедневник на странице, заложенной синей ленточкой. – Мистер Уорт прибудет в понедельник через две недели, ближе к полудню. Вы возвращаетесь из отпуска днем раньше, поэтому я предлагаю вам и доктору Голдсмиту провести собеседование с новым пациентом во второй половине дня. Так я записываю вас?

– Как хотите, – сказала доктор Мэдисон, безразлично пожав плечами.

И вот теперь доктор Дадден вспомнил об этих дерзких словах и об этом дерзком жесте и едва не затрясся от ярости.

– Не надейтесь, – проговорил он, – ни минуты не надейтесь, будто моя доброжелательность неистощима.

– Мне и в голову не приходила подобная мысль, – сказала доктор Мэдисон.

После нескольких секунд молчания она поняла, что разговор окончен. Доктор Мэдисон вышла и аккуратно закрыла за собой дверь.

* * *

После полуночи доктор Мэдисон лежала без сна, в открытое окно задувал теплый ветерок, комнату заливал лунный свет. С нижней террасы донеслись шаги. Она встала, накинула халат и подошла к окну. Внизу, опершись о перила, стоял человек и курил. В темноте появлялся и исчезал золотистый огонек, булавочный укол света. Человек вовсе не выглядел опасным. И не походил на грабителя. Доктор Мэдисон решила спуститься на террасу и выяснить, кто это.

За дверью на нее налетела Лорна – со встревоженным лицом лаборантка мчалась по коридору.

– Надо разбудить доктора Даддена, – быстро сказала Лорна. – Что-то странное творится. Я поместила пациента в спальню номер девять и час назад уложила его спать. Какое-то время за ним понаблюдала, но он никак не засыпал. Но все шло нормально. Лежал себе спокойно. И я пошла приготовить чаю, а когда вернулась, он исчез.

– Исчез? Вы хотите сказать, он сам снял с себя электроды?

– Похоже…

– Девятая спальня – там ведь мистер Уорт, так?

Доктор Мэдисон поспешила туда и обнаружила полное соответствие описанию Лорны: кровать пуста, простыни скомканы, паутина проводов и электродов в изголовье кровати, на подушке – следы клея. Происшествие в высшей степени необычное: хотя страдающие инсомнией часто порывались встать среди ночи, им редко удавалось ускользнуть от бдительного ока лаборантов.

– Не волнуйтесь, – сказала доктор Мэдисон. – Я, кажется, знаю, где мистер Уорт. Пойду поговорю с ним.

– А как насчет доктора Даддена?

– Не надо его будить. И, наверное, не стоит ему об этом знать.

Она направилась в гостиную с двустворчатыми дверями, выходившими на террасу. В темноте проступал силуэт человека. Хотя двери на террасу открывали регулярно, проржавевшие петли неприятно скрипнули. Человек вздрогнул и быстро обернулся. Доктор Мэдисон шагнула в тень. Даже в такой темноте лицо курильщика сияло бледнее луны.

На террасе имелись лампы, но доктор Мэдисон не стала их включать.

– Мистер Уорт, полагаю? – спросила она.

– Совершенно верно.

На нем, как и на ней, были пижама и халат.

– Я доктор Мэдисон, Пятница доктора Даддена. – Она замолчала, наблюдая, как он отреагирует на ее слова, заметит ли насмешку. Лунное сияние и уголек сигареты освещали лицо, и можно было разглядеть намек на улыбку. – Похоже, вы покинули свой пост.

– Да, не могу заснуть.

– Мы этого от вас и не ждем.

– Ну так я и не сплю.

– И все же надо было спросить разрешения, тут у нас так полагается.

– Да, мне говорили, но я не знал, что все настолько серьезно.

– Оборудование, к которому вас подключали, очень чувствительное и очень дорогое. Кроме того, у вас в волосах клей, и вряд ли это приятно.

Человек осторожно коснулся волос и поморщился от отвращения.

– И правда. Прошу меня извинить. Надеюсь, я ничего не сломал.

– Пока нет. Но дело не в этом. Нам бы очень не хотелось, чтобы пациенты гуляли после наступления темноты. Я думала, это вам тоже кто-нибудь разъяснил.

Рядом сердито грохотал океан. Волны бились о скалы с усталым разнобоем. С минуту человек прислушивался к их шуму, потом сказал:

– Мне нужно как-то расслабиться.

– Понимаю. Не волнуйтесь, мистер Уорт. Я не собираюсь оставлять вас после уроков и заставлять сто раз писать какую-нибудь ерунду.

Он рассмеялся:

– Зовите меня Терри, ладно?

– Спасибо. Так и поступлю. – Но, вопреки ожиданиям Терри, доктор Мэдисон не предложила называть ее по имени. – Вы выдержали?

– Простите?

– Киномарафон. Десять дней. Сто тридцать четыре фильма. Как все прошло?

– А-а. Да, выдержал. Никаких сложностей. Думаю, попаду в Книгу рекордов Гиннесса.

– Поздравляю.

Терри видел, что доктор Мэдисон хочет уйти, но ее что-то удерживает – какое-то не вполне осознанное желание продолжить разговор.

– Доктор Дадден обрадуется, – сказала она. – Вы успели стать его любимчиком.

– Да?

– Видите ли, это его область. Бессонница. – И после паузы: – Крысы.

– Здесь? – удивился Терри.

– Нет-нет, он использует крыс в своей работе. Не дает им спать и смотрит, что из этого выходит.

– Милое хобби. И что же выходит?

– Они умирают. Но их жизни не пропадают втуне, потому что список работ доктора Даддена увеличивается на одну-две статьи.

– У меня такое ощущение, – сказал Терри, – что Пятница доктора Даддена – не из числа его преданных слуг.

– Кстати, все, что я вам говорю, не для его ушей.

– Разумеется.

Несмотря на это заверение, доктор Мэдисон чуть отступила, окутав себя еще более густой темнотой. Теперь он совсем не различал ее лица.

– Понимаете, он не занимается лечением, – сказала она. – Его интересует лишь чистая наука. Он вас не вылечит.

– Он, может, и не вылечит, – сказал Терри, – но это место вполне способно.

На какое-то мгновение глухой рокот волн пробил тишину, и они осознали, что по лунному небу быстро несутся облака, а внизу волнуется бескрайний океан. Затушив сигарету, Терри облизнул губы, наслаждаясь соленым привкусом.

– Да, у этого дома особая… атмосфера, – сказала доктор Мэдисон. – Хорошо успокаивает. Вы долго здесь пробудете?

– Записался на две недели, – ответил Терри. – Но я имел в виду другое. Есть причина, почему я считаю, что смогу здесь… не то чтобы вылечиться, но…

Он замолчал. Доктор Мэдисон ждала.

– Видите ли, я когда-то здесь жил.

– Жили?

– Недолго. В студенческие годы. Двенадцать лет назад. И с тех пор здесь не бывал. Отчасти именно поэтому… точнее, в основном поэтому я и решил сюда приехать. Из любопытства.

– В таком случае, у вас с доктором Дадденом есть кое-что общее, – заметила она.

– То есть?

– Он тоже здесь жил, когда был студентом.

– Правда? Когда?

– Не думаю, что вы пересекались.

– Кто знает. Как его зовут?

– Грегори.

– Грегори Дадден… Нет, не помню такого имени. – Терри молчал, погрузившись в воспоминания. – У меня в те дни была знакомая девушка… Странно, но я с тех пор почти о ней не вспоминал, а когда увидел Эшдаун… все это вернулось. Во всяком случае… Уж ей-то здесь самое место, потому что она страдала самым странным… наверное, вы назвали бы это синдромом.

– Каким?

– Она видела сны – невероятно реальные сны, такие реальные, что не могла отличить их от яви.

– Гипнагогические галлюцинации, – кивнула доктор Мэдисон. – Их еще называют сновидениями, предшествующими сну.

– У них даже есть название? Вы хотите сказать, что это распространенное явление?

– Нет, не слишком. Такие сны могут быть одним из симптомов нарколепсии. Она страдала нарколепсией?

– Точно не скажу.

– Вы хорошо ее знали?

– По-моему, да. Мы жили вместе – но всего несколько недель, сразу после выпуска.

– Жили вместе, то есть…

– Нет-нет, я всего лишь имею в виду, что мы жили в одной квартире. Мы никогда… – Повисла пауза, двусмысленная, полная беспечности и сожаления. – Ее звали Сара. – В голосе Терри проскользнула нежная и задумчивая нотка, но уже через мгновение он энергично добавил: – Простите. Я, наверное, вас задерживаю. Должно быть, вы устали.

– Вообще-то нет. А вы?

Терри резко хохотнул.

– Я постоянно чувствую усталость и никогда не чувствую усталости. Боюсь, в этом мое проклятие. Я определенно не хочу спать. И впереди у нас целая ночь…

– Вот и хорошо, – согласилась доктор Мэдисон. – Расскажите мне о Саре и ее снах.