В поисках желтого попугая

Воскресенье

В Воскресенье Четвертухин проснулся с ощущением множества возможностей. Бодрое настроение подтолкнуло надеть спортивные штаны, толстовку, обуть ноги в кроссовки и выйти в половину восьмого утра на пробежку.

Ветра не было, воздух наполнялся запахами осеннего распада. Четвертухин, не торопясь, потрусил вдоль по аллее в сторону спортивной площадки. Асфальт был усыпан жёлтой листвой и обильно украшен белыми кляксами птичьего помёта. Сначала, Лёха бежал, стараясь не наступать на белые пятна, но заметив, что бег превращается в детские прыгалки по квадратикам, а ритм его сбивается, плюнул на помёт и побежал ровнее. Дыхания не хватало – сказывался трёхнедельный перерыв. В правом боку закололо, но Лёха не сдавался и добежал до конца аллеи, где он всегда давал себе перевести дух, пройдясь пешком через дорогу.

Добежав до площадки, Четвертухин несколько раз подтянулся на турнике и повис безвольно, ощущая себя дешёвой некачественной сосиской с большим содержанием сои. «Чем питаешься, в то и превращаешься…» – подумал Лёха, с удовольствием, отметив про себя глубину своей мысли. Гимнастические экзерциции на этом были прекращены с довольно скромными результатами. Фиаско в области спортивных достижений нагнало первую тучку на безоблачное, до этого момента, небо настроения Четвертухина.

Придя домой, Лёха принял ванну, пожарил вчерашние, пролежавшие всю ночь на тарелке и подающие первые признаки окаменелости, пельмени и с удовольствием посмотрел на часы – было девять утра, оставалось ещё часов двенадцать, а то и больше, воскресенья.

Поедая поджаренные пельмени, Лёха смотрел на список дел, лежащий перед ним на столе. Раннее время вселяло уверенность в его выполнении.

Неожиданно, с радостью, Лёха вспомнил, что договаривался вчера с сыном сходить в кино. Четвертухину нравились эти субботние и воскресные выходы с сыном в кино – газировка со сладким попкорном, запахи духов симпатичных молодых женщин с детьми, мощь звуков и красок, льющихся с огромного экрана, сексуальные героини фильмов. И он, Лёха – ещё не старый, но уже с таким взрослым красавцем сыном, молодеющий в его кампании от сыновних рассказов и сленговых молодёжных словечек.

Четвертухин посмотрел расписание фильмов, пару трейлеров и стал звонить сыну, предвкушая поход в кинотеатр. Сын на звонок не отвечал. Лёха недовольно накручивал круги по комнате. Наконец, на третий звонок, в телефоне раздался не сильно радостный голос.

– Привет.

– Привет, сына! – недовольно сказал Четвертухин, – Чего телефон то не берёшь? Я звоню, звоню…

– Сначала мылся, потом – завтракал, а телефон на беззвучке, – объяснил Лёхе отпрыск.

– Ну, ладно. На какой фильм хочешь сходить? – поинтересовался Четвертухин.

– Ну… сегодня не получится – у меня тут планов куча, я никак не успею… – виновато сказал сын.

Огромная туча сразу заволокла небо над Лёхой.

– Что, даже полчасика нет? – прося, произнёс Четрертухин, – Я бы хоть накормил тебя…

– Не, пап, никак не выходит. Давай в следующие выходные?

– Ну, давай… – кисло согласился Лёха.

– Ага, пока! – попрощался сын.

– Пока…

Лёха посмотрел на часы, небо его настроения заволокло серой пеленой осенних туч полностью – уже был первый час дня. Воскресение быстро уменьшалось в размерах.

Хорошее настроение улетучивалось с каждым прожитым часом. На столе неподъемной каменной надгробной плитой лежал список запланированных на выходные дел. «Вот она – моя эпитафия! – мрачно подумал Лёха, – Она похожа на краткое описание моей жизни: выбросить мусор, сложить носки, разобрать вещи, постирать, погладить рубашку, приготовить поесть, вымыть пол». Мысли становились всё мрачнее, среди них появились и про работу. Не думать в выходные про работу, свои там косяки и недоделки – такую установку Лёха дал себе уже давно. Однако не думать про неё в пятницу вечером получалось гораздо лучше, чем в воскресенье во второй половине дня. Ещё не думать про работу получалось лучше за рюмкой. Лёха оделся и, с мрачной решимостью, пошёл за пойлом.

Вернувшись с водкой, Четвертухин начал бухать. От энергии его распада, сначала, включился свет на кухне. А может, Лёха сам включил его, так как за окном темнело. Затем, в ушах Четвертухина поплыл малиновый звон и Чеширский кот стал растягивать свою улыбку. Лёха понимал, что эйфория временна и что за неё придётся расплачиваться. Кетчуп окрашивал густой кровью кусок рыхлой котлеты. Котлета, распадаясь, как «Союз нерушимый», и, точно так же, окрашиваясь в красный цвет, окончательно пропадала в темноте Лёхиного ненасытного чрева. Лёха чувствовал себя толстым матовым стеклом – звуки и краски, попадая в него, растворялись и исчезали.

«Мне необходимо женское общество, – пьяно думал Лёха, – Им станет Кровавая Мэри!» Он налил по ножу томатного сока в водку, чокнулся с тарелкой и выпил.

Малиновый звон становился всё тише. За окном темнело, из сгущающейся темноты выплывали персонажи Иеронима Босха. «Вот она – расплата, и это только начало!» – содрогаясь, сказал про себя Лёха. Ему захотелось заскулить от страха и тоски, а лучше завыть. Он так и сделал – встал на четвереньки и завыл по-волчьи на луну, спрятавшуюся где-то там, за осенними тучами. Четвертухин не думал ни про соседей, ни про поздний час, ни про то, что соседи эти могут вызвать полицию. Он всё выл и выл. Вдруг, он услышал ответный вой где-то далеко за домами, и ему до боли захотелось туда – к своему брату там, за домами. От дикого желания, он открыл окно квартиры третьего этажа, в которой жил. Лёху выгнуло дугой, кости его заныли, и, не раздумывая, он сиганул из окна вниз.

«Вот, дурень!» – успел подумать Лёха, летя навстречу асфальту, в ожидании близкого конца. Однако конца не случилось – руки удивительно мягко амортизировали об асфальт, и Четвертухин, всё также на четвереньках, устремился на вой собрата. Он всё бежал, удивляясь, как ему удаётся так быстро бежать на четвереньках, и почему он не обдирает ноги и руки об асфальт в кровь.

На пустыре за домами он увидел его – огромного, матёрого на вид, серого волчищу.

– Наконец то! – недовольно сказал волчара, – Сколько ждать можно?!

– А Вы… Вы меня ждёте? – осторожно спросил Лёха.

– Тебя, кого ж ещё? – строго сказал волк, – Ты же выл! А, кстати, ты чего выл то?

– От тоски, – со вздохом ответил Лёха.

– Ну, ты и мудак… – покачал головой волк, – оборотень-мудак…

– Кто оборотень? – опешил Четвертухин.

– Ты – оборотень, – ответил серый, – только ты – оборотень-мудак, а я – оборотень в погонах!

Волк гордо продемонстрировал своё плечо – под шерстью явно угадывались майорские погоны министерства внутренних дел.

– Нет, – засуетился Четвертухин, – Ваши заслуги я не умоляю, но я то – какой я оборотень?!

– Иди сюда! – повелительно подвёл майор Четвертухина к луже, – смотри!

Лёха посмотрел на отражение в луже, освещённое далёким фонарём – в луже отражались два волка.

– Как же это… не собирался, вроде… – забормотал Лёха.

– А я собирался?! – грозно зарычал майор, – Система заставила…

– Да я разве что говорю… – виновато произнёс Лёха, – Волк волку – друг, товарищ и брат…

– Волк волку – волк! – перебил майор, – Вот, что я скажу тебе, непутёвый, подбери сопли, и давай со мной на дело? Денег срубим по лёгкому…

– Спасибо, товарищ майор, я как-то пас… – пролепетал Четвертухин.

– Тамбовский волк тебе товарищ! – рыкнул майор и скрылся в ночи.

Лёха оглянулся. Кругом не было ни души. В волчьей шкуре, конечно, было не холодно, но тут пошёл мелкий, противный моросящий дождь. Четвертухин засеменил в сторону дома. Земля размокла, лапы скользили по грязи. Лёха добежал до дома. Окно на третьем этаже призывно светилось, но как туда попасть, Четвертухин не знал – ключ то он не прихватил, когда из окошка прыгал. К подъездной двери, шатаясь, шёл пьяный мужик. Мужик достал ключ и приложил магнит к замку домофона. Когда дверь открылась, Лёха, пригнувшись, проскользнул у мужика между ног.

– Волки позорные! – услышал вслед себе Четвертухин пьяный крик.

Лёха добежал до двери квартиры и нажал лапой на входную ручку, дверь открылась.

«Фу, слава богу, не закрыл на ключ!» – выдохнул Лёха, подбежал к постели и упал, обессиленный…

Будильник выматывал нервы своим гудением. Лёха, с трудом, разлепил глаза, выключил будильник. Жидкий серенький осенний рассвет пробивался в окна.

«Понедельник…» – разорвала голову мысль, как приговор. И другая подкатила тут же: «А что это вчера было? Приснится же такое!»

Лёха сонно пошёл в ванну, помылся, побрился. Посетила мысль проверить, много ли истратил вчера денег, раз допился до таких чёртиков… точнее, волков. Заглянул в кошелёк – да уж, только получил аванс, а уже трети нет. И тут Лёха посмотрел на пол прихожей – к кровати тянулись грязные следы лап.

Четвертухин взял тряпку и, с бешено колотящимся сердцем, стал оттирать волчьи следы. Сюрреализм происходящего не укладывался в голове.

Лёха одевался на работу и думал о том, что пить пора завязывать. И ещё одна мысль не давала ему покоя – мысль о том, что зря он ночью отказался пойти с майором на дело.