Горечайна

Деревенька эта была необычной во всём. Начать с того, что она три раза меняла свое имя: первоначально, много лет назад, называлась она Овражки, в честь глубоких оврагов за ближним холмом. Затем, когда чахлый лесок позади деревни подрос и превратился в могучего зелёного великана, стала она зваться Подлески. Ну а когда по ту сторону оврагов, за лесом, выросла ещё деревушка, обитатели её нарекли соседнее поселение Залесьем и под таким именем известна она и по сей день.

      Дальше, в Залесье уже много лет обитала ведьма. Самая настоящая, эталонная нелюдимая старая карга, живущая на отшибе в странной и мрачной хижине и творящая там свои загадочные ведьмовские дела. Казалось бы, эка невидаль – своя колдунья в те времена имелась в каждом втором селе. Однако Залесская заметно отличалась от своих товарок.

      Эту ведьму никто не боялся, более того – в деревне её уважали и даже привечали. Заболел, скажем, у крестьянина живот, так тот спешит к ней, возвращается уже здоровым или с каким снадобьем, чтоб вскоре излечиться. Не может баба разродиться – тоже ведьму просить о помощи идёт. Корова плохо доится, неурожай, засуха – семь бед – один ответ – ступай к старухе, она знает, как с твоей напастью быть.

      Даже малые дети не боялись её. Как-то раз один мальчишка неудачно упал с лошади на выпасе поутру и ушиб руку. Да так сильно, что даже пошевелить ею не мог от боли. Поначалу не придал значения – само пройдет, и не такое бывало, но к вечеру рука распухла и покраснела, а боль так и не утихала.

      Тогда мальчишка бросился к ведьме, а за ним и товарищи увязались, чтоб подбодрить и утешить в пути.

* * *

      Днём тропинка к лесной избушке совсем не казалась страшной. Ребятня бывала здесь не один раз, а потому черепа животных с нарисованными на них краской узорами, украшенные ветками и листьями, надетые на палки и тем самым помечающие путь, их совершенно не пугали. Наоборот, было очень интересно заглядывать в пустые глазницы и воображать мерцающие в них таинственные огни. Когда смеркалось, ведьма зажигала факела вдоль дороги, и тогда черепа на столбах отбрасывали зловещие длинные тени.

      Само жилище колдуньи представляло собой слегка покосившийся, но ещё крепкий и надёжный сруб. Крыша устлана соломой и вымазана глиной для прочности. На широком крыльце виднелись отпечатки чьих-то лап, наверное, по вечерам сюда приходили дикие звери. Перила испещрены глубокими царапинами, оставленными чьими-то острыми когтями.

      Ребята постучали в дверь. Ждать пришлось недолго – внутри послышались шаркающие шаги и дверь легко отворилась – старуха чем-то смазывала петли, чтоб не ржавели, да и скрип она ненавидела. Дети вошли в дом.

Внутри было темновато, но просторно и очень чисто. Ведьма не любила беспорядок. Засушенные травы, собранные в аккуратные пучки, свисали из-под потолка, привязанные к балкам. На полках вдоль стен стояли многочисленные баночки с различными смесями, мазями, порошками и настоями. Большая печь делила дом на две половины – в одной старуха жила, в другой – принимала посетителей и занималась… чем обычно занимаются ведьмы. Надо полагать, варила зелья, плела проклятия, накладывала чары на неугодных.

      В углу притулилась прялка – помимо колдовских дел, старуха слыла известной мастерицей-рукодельницей. Впрочем, это как раз неудивительно – тёмная ворожба – тонкая материя. Прежде, чем ткать чары, неплохо бы сначала научиться сучить хотя бы грубую нить. Благо в этом ей не было равных.

– Так-так, ну и что у вас опять стряслось? – спросила ведьма. Она как всегда была одета в простое платье из некрашеного льна, волосы собраны в косу, а на плечи наброшена искусно сработанная кружевная шаль.

– Вот, бабушка, Ждан руку поломал! – дети расступились, пропуская вперёд пострадавшего.

      На мальчишку было жалко смотреть – он едва держался, чтоб не заплакать, имел бледный вид, рука замотана в грязную тряпицу.

      Колдунья развернула перевязь и нахмурилась:

– Выглядит мерзко. Красная, как кровяная колбаса. Ты б ещё дольше не приходил, глядишь, и помощь бы не потребовалась. Само б всё отпало.

      Ждан всхлипнул:

– Бабушка, помогите, пожа-а-алуйста-а-а! – на последних словах мальчишка разрыдался от боли и страха.

      Ведьма поморщилась – детских слез она не переносила.

– Ну хватит, хватит, успокойся! Прекрати наводнение! Ничего у тебя не отвалится, дурачок, травма пустяковая, заживёт – не вспомнишь. Главное – кончай реветь и посиди спокойно, пока я готовлю лекарство.

      Мальчик ещё раз всхлипнул, но уже гораздо тише. Ребята усадили его на высокий стул, а сами вытянули шеи, пытаясь наблюдать за происходящим. Старуха же в это время принялась растирать пестиком какие-то травы, смешивать порошки, время от времени подливая в ступку воду. Весь процесс сопровождался невнятным бормотанием. Были ли это слова заклинания или колдунья просто напевала себе под нос, дети не смогли разобрать, но от этого их любопытство только усилилось.

– Бабушка! – позвала одна из девочек, – А вы сказки знаете?

– Конечно, – удивлённо ответила ведьма, – кто ж не знает. А зачем спрашиваешь?

– Бабушка, а расскажите сказку? – попросила девчонка.

– Какую ещё сказку тебе? Ты что? Я ведьма, а не деревенская балаболка! – искренне возмутилась старуха, – И вообще, никакая я тебе не бабушка!

– Ну пожалуйста! Ну расскажите!

– Да что вам рассказать, вы поди и без меня все сказки слышали уже кучу раз!

– Так то обычные! А мы другие хотим, ваши, чтоб про колдовство! Про ведьм! Страшные!

      Неожиданно старуха рассмеялась:

– Вот как? Значит, страшные вам сказки подавай? Ну добро, добро. Будут вам про ведьм и колдовство. Только смотрите, потом не обмочите постели!

      Дети лишь подняли на нее горящие предвкушением глаза. Ведьма усмехнулась, и, не отрываясь от работы, начала рассказ.

* * *

      Когда-то, давным-давно, много лет назад, была на свете деревня. Совершенно обычная, совсем как наша. И жил в той деревне мужик. Кожевенным делом занимался, пояса да сумки шил.

      Жена его умерла от родильной горячки, оставив ему маленькую дочь. Повздыхал мужик, поплакал, да и стал дальше жить, дочку растить. Только тяжело ему было одному справляться, а потому стал он себе новую жену искать, чтоб и хозяйство вела, и девчонка его без матери не росла.

      Искал он искал, да и нашел в соседнем селе вдовицу с дочерью, его девочке ровесницей. Обрадовался мужик, пришел к вдове в гости, познакомился как следует. Через месяц свадьбу сыграли. Жена с падчерицей к нему переехали – дом у него большой был, крепкий, места всем хватило. Так и зажили они одной семьёй, все вместе.

      Мачеха женщиной незлой была, падчерицу не гоняла, работы столько же, сколько и своей дочке давала, ничем девочек не разделяла. А вот отец всё равно свою дочку пуще другой любил. Баловал её.

      Поедет в город, купит семье гостинцев. Жене с падчерицей обычные платки, пуховые, а дочке цветной, заморский, с узорами. Сошьет всем обувку – своей дочке такие сапожки скроит, что любо-дорого поглядеть, а остальным – все равно что лапти, только кожаные. Бусы с ярмарки привезет – в дочкиных каменья сверкают, жаром янтаря горят, а у жены с падчерицей простые камушки, какие все носят.

      Да и лицом отцова дочь куда красивее мачехиной была: глаза голубые, как небушко, коса пшеничная ниже пояса, сама сияет как ясно солнышко и всяк ей рад, все к ней тянутся, любят её. И назвал её батюшка Златославой.

      Мачехина дочка смуглая была, волосы бурые – что шерсть звериная, бурые и тусклые, глаза – чёрные бусины. С чужими не говорит, волком смотрит, кого не знает, того сторонится. И имя ей матушка дала под стать – Горечайна. Чаяла мать, что родится у нее красавица, желанный, жданный ребенок, а как родилась – половина деревни от мора померла и отец её тоже. Одно горе принесла она своим появлением.