Хроники кровавого века 3: война великая

Глава 3

Османская империя создана в 1299 году удж – беем Осман Гази на северо-западе Малой Азии. Его потомки расширили свои владения, отгрызая территории у слабеющей Византийской империи. За сто пятьдесят лет от огромной Византии осталась одна столица – город Константинополь. В 1453 году его штурмом взял султан Мехмед II. Желая подчеркнуть преемственность своей державы с древней Византией, он сделал город, столицей Османской империи, оставив ему прежнее название. Впрочем, в обиходе турки именовали город «Истамбул».

В XVI – XVII веках Османская империя сильно разрослась. Теперь на севере, в Европе, её владения простирались до границ Священной Римской империи, Королевства Венгрии и Речи Посполитой. На юге, земли

османов доходили до Йемена и Эритреи, на западе до Алжира, а на востоке до Каспийского моря. Империя стала как лоскутное одеяло – сшитая из разных племён и народов. Её постоянно раздирали мятежи и восстания, от которых она чахла.

В XIX веке Франция отобрала у Османской империи Алжир, а Великобритания Египет. Потом пошла череда национально – освободительных войн, из её состава вышли: Греция, Болгария, Сербия и Черногория.

В начале ХХ века Италия отобрала у Османской империи Ливию, а Сербия, Греция, Болгария и Черногория захватили остатки территорий на европейском континенте. В Османской империи зрело недовольство султанским правлением. Особенно сильно возмущались офицеры и интеллигенция. Именно они требовали проведения государственных реформ: разрешить деятельность партий и избрание парламента. Этих людей именовали «младотурки».

В 1913 году лидер младотурков Энвер – паша организовал военный переворот, сместив с трона султана Мехмеда VI. Страной стал управлять триумвират младотурков: Энвер – паша военный министр, Талаат – паша министр внутренних дел и Джемаль – паша губернатор Константинополя и военно – морской министр. Очень быстро троица забыла свои демократические лозунги и скатилась к национализму. В Османской империи, состоящей из множества племён и народностей, насаждался лозунг: « Турция для турок». В газетах печатались статьи, призывающие к единению всех тюркских народов под руководством Османской империи. Это не могло радовать соседнюю Россию, потому что основная масса тюркских народов проживалал на её территории, к тому же младотурки мечтали отнять у неё Крым и Кавказ.

Османская империя никогда успешно не воевала против России, за исключением Крымской войны 1853 – 1856 годов, да и там османы были в союзе с европейскими державами. Где они теперь эти союзники?! Британия спит и видит, как бы отобрать у османов Палестину и Ирак, Франция зарится на Сирию и Ливан. В Европе лишь Германия не имела территориальных претензий к Османской империи, потому младотурки заключили в 1913 году союз с немцами.

Правительство Германии было не в восторге от состояния экономики и армии Османской империи, однако Турция нужна была как союзник для ведения войны с Россией на Кавказе. В свою очередь младотурки рассчитывали с помощью Германии вернуть в Европе свои владения на Балканах, а в Северной Африке забрать Египет и Сирию.

В декабре 1913 года Большой Генеральный штаб армии Германской империи направляет в Турцию военную миссию во главе с генералом Отто Лиманом фон Сандерсом. Туда вошли генералы и старшие офицеры, которые должны были реорганизовать и обучить османскую армию. Сандерс понимал, что времени до войны осталось мало, и потому немецкие офицеры заняли руководящие должности в османской армии.

План ведения военных действий в Генеральном штабе османской армии разработал полковник Бранзарт фон Шеллендорф. Согласно ему, первая османская армия ударит по России на Кавказе, вторая армия защищает Османскую империю в районе Константинополя, третья атакует британцев в Иране из района Восточной Анатолии, а четвёртая воюет с англичанами в Египте.

Однако министр иностранных дел Талаат – паша не верил в успех победы над Великобританией и Россией, он убедил Энвер – пашу не проявлять активности. Когда в Европе началась мировая война, Османская империя сохраняла нейтралитет, стараясь не провоцировать русских и англичан. Такая политика не могла радовать Берлин.

Десятого августа 1914 года германские крейсеры «Бреслау» и «Гебен» в Средиземном море проскочили мимо британского флота адмирала Арчибальда Милна. По соглашению о нейтралитете, военные корабли воюющих государств не имели права входа в Чёрное море через Босфорский пролив, потому правительство Османской империи объявило, что «купило» эти крейсеры у Германии.

Суда были переданы османскому военно-морскому флоту вместе с немецкими экипажами. «Бреслау» переименован в «Мидилли», а «Гебен» в «Явуз Султан Селим». Немецкий контр – адмирал Вильгельм Сушон, который привёл крейсеры в Чёрное море, был назначен командующим военно-морским флотом Османской империи. Получив два германских крейсера с командой, Энвер-паша уверовал в победу над Россией на море. Военно-морской министр Османской империи Джемаль – паша дал команду адмиралу Сушону разработать операцию по нападению на базы Черноморского флота.

Двадцать седьмого октября адмирал Сушон вывел османскую эскадру в море, её корабли обстреляли Севастополь и Одессу. Это уже была война!

Пятого ноября Россия объявила войну Османской империи, а следом это сделали Великобритания и Франция. Так большая война из Европы перехлестнулась в Азию и Северную Африку.

***

Утром шестого ноября весь личный состав самарской школы прапорщиков построили на плацу. Это был первый набор, состоящий из пехотной роты и кавалерийского эскадрона. Начальник школы полковник Замятин объявил, что в связи с вступлением Турции в войну, обучение в их школе сокращено на две недели. Всем юнкерам присваиваются звания прапорщика или подхорунжего (в зависимости от рода войск), их отправляют в действующую армию.

После обеда юнкерам выдали ордера на пошив парадной формы и первое офицерское жалование.

– Скорее всего, нас на Кавказ пошлют, – предположил огненно – рыжий Константин Неглинский, бывший студент философского факультета, записавшийся добровольцем на фронт. Он был направлен в самарскую школу прапорщиков, а там бедного студента – философа боявшегося лошадей как огня, записали в кавалерийский эскадрон. Повезло Неглинскому, в казарме его койка оказалась рядом с койкой уральского казака Фёдора Балакирева, тот за две недели обучил бывшего студента верховой езде.

– Меня в один из Уральских казачьих полков направят, – ответил Балакирев. Он хлопнул друга по плечу, предложил: – Ну что господин прапорщик, пошли в трактир, офицерское звание обмывать.

– Так точно господин подхорунжий! – улыбнулся Неглинский.

Фёдор Балакирев со старшим братом Андреем были призваны на войну в начале августа. Мобилизационное отделение Уральского казачьего войска находилось в городке Гурьев, и там их с Андреем распределили по разным командам. Андрея отправили в Уральск, чтобы грузиться на эшелон, а Фёдор со своей командой остался в Гурьеве. Он повстречал сотника Черыкова, с которым служил до войны во 2-м Уральском полку в Самарканде.

– Балакирев, ты же у нас в полку отличным унтер – офицером был! – припомнил сотник. Он сдвинул фуражку на затылок: – Я из полка переведён в штаб Казанского военного округа. В Самаре открывается школа прапорщиков для кавалерии и пехоты. Мне поручено отбирать туда наиболее опытных унтер – офицеров из казаков. Ехать тебе Фёдор в Самару.

Уральское казачье войско территориально находилось в подчинении Казанского военного округа. Так по велению Бога и сотника Черыкова, оказался Федька в школе прапорщиков.

Через два дня портной сшил Фёдору офицерский мундир, он сфотографировался в нём и послал карточку домой, в станицу Чаганская.

«Пусть знает, что теперь я не простой казак, а офицер», – мечтал Фёдор о Настеньке, жене старшего брата Прохора. Думал Федька, шагая с почты не о Василисе, своей супруге, не о детях, а о Настеньке. Грешно! Она жена брата, но сердцу не прикажешь, любил её Фёдор.

«Вот отец натворил дел, женил Прохора на Насте. Тому она не в радость, а мне моя Василиса не мила, хоть и пригожая она, да не по сердцу!» – повздыхал Федька, да и отправился в трактир водку пить с Коськой Неглинским.

Неожиданно Фёдор получил назначение во 2-ю Кубанскую пластунскую бригаду.

– Я уральский казак господин полковник и должен служить в казачьих полках своего войска, – пытался протестовать Фёдор.

– Эх, подхорунжий, тут такая большая война идёт, что уж не до соблюдения правил, – вздохнул полковник Замятин.

Второго декабря Балакирев добрался до турецкого аула Дели – Баба, где находилась его бригада. В маленькой мазанке он представился генерал – майору Гулыге.

– Пойдёшь в пулемётную команду, – решил тот.

Командовал пулемётной командой сотник Юрасов. Он расположился в мазанке на окраине аула.

– Вовремя ты прибыл, – обрадовался он, – у меня не осталось офицеров. Один в лазарет с дизентерией угодил, другого свои же «картузники» из Кубинского полка подстрелили. Они нас по ошибке за курдов приняли.

– Как так?! – удивился Федька.

– Обычное дело, – рассмеялся сотник, – мы от курдов теперь ничем не отличаемся. На голове башлык, а лазая по горам, черкескитак истрепались, что погоны отваливаются, мы так же как курды в рванине ходим.

Юрасов хлопнул себе по лбу:

– Ну, голова садовая, совсем забыл! Построй-ка ты подхорунжий команду, с людьми познакомишься, а заодно отбери трёх человек у кого вид поприличнее. Государь на Кавказский фронт пожаловал. От нас для представления ему три человека, ты четвёртый. Я тебе за это в обозе бурку раздобуду, без неё в горах пропадёшь. Холодно!

Строевой смотр проходил в ауле Мейджигерт. Со всего Кавказского фронта собрали тысячу человек. Федька среди пластунов пулемётной команды выбрал казаков у кого сапоги не разбитые и черкеска нерваная, с ними отправился на смотр.

Государь ему не понравился, был какой-то отстранённый. Задавал вопрос, и, не выслушав ответ, отходил. Впрочем, около Федьки император задержался.

– Форма на вас подхорунжий не Кубанского казачьего войска, – заметил он.

– Так точно Ваше императорское величество! – гаркнул Балакирев. Император рассеянно осматривал казачий строй, и Федька подумал, что он отойдёт. Однако император, улыбаясь, продолжал стоять около него. Этот подхорунжий понравился царю тем, что был ниже его ростом. Николай II среднего роста и среди офицеров, которые выше его, чувствовал себя ущербным. Государь с улыбкой смотрел на Федьку, и тот был вынужден продолжать:

– Я из казаков Уральского казачьего войска, после окончания школы прапорщиков был направлен во 2-ю Кубанскую пластунскую бригаду.

– Давно воюете?

– В бригаде недавно, в боевых действиях участия не принимал.

– Хорошо, – кивнул император, оставив Федьку в недоумении: что же тут хорошего? Государь пошёл вдоль строя. Опомнившись, он обернулся к командующему Кавказским фронтом генералу Воронцову – Дашкову:

– Илларион Иванович, давайте награждать.

Командующий махнул рукой, и тотчас же подскочил адъютант с подносом, на котором лежали георгиевские кресты.

Когда вернулись обратно, Фёдор высказал претензии Юрасову:

– Что же это получается господин сотник, крестами наградили не тех, кто смелость в бою выказал, а у кого штаны нерваные!

– Э, Фёдор не ломай голову, – махнул рукой сотник, – среди пластунов трусов нет. Любого можно Георгиевским крестом наградить.

Он подошёл к столу, взял бутылку и налил водки в гранёный стакан.

– На-ко выпей, да спать ложись, – протянул стакан Фёдору, – тебе ночью дежурить и посты проверять.

Юрасов подошёл к своей койке и взял лежащую на ней бурку.

– Смотри что за чудо – бурку я тебе подобрал, – он накинул её на плечи Балакирева. Хлопнул его по спине: – Морозы и ветра на перевале жестокие. Случается во время метели заносит часового снегом, так и засыпает вечным сном. Вот тебе всю ночь и придётся бегать по постам, тормошить казачков, чтобы ни заснули.

Позиции пулемётной команды 2-ой Кубанской пластунской бригады стыковались с батареей 1-го лёгкого артиллерийского дивизиона. Там ночью дежурил подпоручик Абердин, высокий блондин, ровесник Фёдора. Бывает так, люди встречаются и тут же между ними возникает симпатия. Вот так же и с Александром Абердиным у Федьки случилось, хоть и не ровня он простому казаку – сын профессора, в Германии обучался. Но подружились в эту ночь Балакирев и Абердин.

На рассвете, Федька со своим новым товарищем потеряли своих часовых: как сквозь землю провалились пластун и артиллерист.

– Может по нужде отошли?

– Далеко бы не ушли, – поёжился Абердин, в шинели на перевале сильно продувало.

– Думаешь, турки умыкнули?!

– Не похоже, – покачал головой Александр, – бесшумно сразу двоих тяжело умыкнуть.

– Слушай Александр, ты иди в туда сторону, а я в ту, – предложил Фёдор, – авось какие следы и найдём.

За камнями мелькнула шинель.

– Ничепоренко ты? – полушёпотом крикнул Абердин.

– Я ваше благородие, – так же шёпотом отозвался солдат. Он подошёл к офицерам, махнул рукой в сторону горной гряды: – Кажись там турка. Микола – пластун смотреть остался, а меня доложить послал.

– Пойдём, посмотрим твоих турок, – решил Абердин.

Нечипоренко повёл их к большому валуну, возле которого лежал пластун Микола Чеботарь.

– Кажись, там прячется кто, – указал он рукой на другой край ущелья. Он пожал плечами и усмехнулся: – А мобыть и показалось.

Абердин принялся в бинокль разглядывать противоположный край ущелья, но ничего подозрительного не увидел.

На той стороне ущелья лежали каймакам Нури – бей и ненемецкий капитан Маркус фон Рес.

– Ну что ж подполковник, думаю, нам больше нет нужды ползать по этим камням, – кивнул капитан Рес и спрятал бинокль в футляр.

– Я такого же мнения господин капитан, – ответил по-немецки каймакам Нури – бей. Он отполз от камня, стряхнул брюки: – Можно возвращаться в Эрзерум.

В крепости Эрзерум располагался штаб первой Османской армии, туда восьмого декабря прибыл военный министр Энвер – паша, и с ним большая группа немецких военных советников, которую возглавлял полковник Фридрих Бранзарт фон Шеллендорф. В этот же день Энвер – паша собрал на совещание начальников корпусов первой армии. Сначала положение дел сложившееся на Кавказе описал заместитель Шеллендорфа майор Отто фон Фельдлан, а потом начал свою речь Энвер – паша:

– Начинаем решающую битву с гяурами. Мы окружим и уничтожим всю их саракамышскую группировку войск. Аллах поможет нам в этой битве. Всевышний уже помогает нам, он отнял разум у гяуров, и они даже не замечают, что силы их разбросаны, словно растопыренные пальцы на руке.

Энвер – паша посмотрел на Нури – бея, тот вскочил, чтобы начать доклад, но командующий жестом остановил его, и продолжил:

– Девятый и десятый корпуса начнут обход гяуров через перевалы в районе Олты и Бардус, – командующий указал карандашом на карте, закреплённой на стене, – пока они идут по горам, одиннадцатый корпус, начнёт наступление в Пассинской равнине, сметёт разбросанные войска гяуров. Он своими действиями привлечёт внимание командования Кавказского фронта, и гяуры пропустят проход по перевалам наших корпусов. Те как лавина с гор обрушатся на гяуров и сомкнут клещи под Саракамышем. Взяв этот город, мы лишим гяуров железной дороги, прервав возможность подвоза боеприпасов и подкреплений. Разгромив их основные силы под Саракамышем, все три корпуса двинутся на Тифлис. По данным нашей разведки, больших сил там у гяуров нет.

Командующий первой армией Хасан Изет – паша заявил:

– Зимой горные дороги в Восточной Анатолии покрыты снегом, толщиной до полутора метров, а морозы на перевалах минус двадцать-тридцать градусов. Наши войска для больших переходов в таких условиях не подготовлены, они не имеют тёплой одежды. Также необходимо решить вопрос со снабжением войск продовольствием и боеприпасами.

– Начальник штаба первой армии Хафиз Хаккы – паша уверил нас, что дороги на перевалах проходимы для кавалерии и артиллерии, – вставил полковник Бранзарт фон Шеллендорф.

– Да это так, – поспешил ответить Хафиз Хаккы – паша. Он встал: – Мы проводили разведку, снега на перевалах нет.

Хафиз Хаккы – паша покривил душой, он воспользовался данными трёхнедельной давности. Видя, что Энвер – паша решительно настроен, наступать на Саракамыш, побоялся признать, что разведку перевалов в последние дни он не проводил. Дорого обойдётся османской армии лукавство Хафиз Хаккы – паши.

– Что бы в это время на горных перевалах не было снега?! Быть такого не может! – развёл руками Хасан Изет.

– Я вижу, вы совсем не доверяете Генеральному штабу, – недобро усмехнулся военный министр. Он отошёл от карты: – Командующий, не верящий в успех операции, не может вести армию в бой. Хасан Изет – паша, я отстраняю вас, и сам поведу армию в бой!

Энвер – паша повернулся к начальнику штаба армии:

– Объявите приказ по корпусам, что с этого дня, я возглавляю армию. Мы начнём завтра. Задачи начальникам дивизий и армейских корпусов поставит полковник Шеллендорф.

Немецкий полковник взял в руки указку и подошёл к карте, вместе с ним вышел переводчик с немецкого языка болук – баши Имран Юсуф.

– Господа, – начал по-немецки Шеллендорф.

– Басулар, – повторил за ним по-турецки Имран Юсуф.

***

С момента вступления в войну Османской империи, номинально командующим Кавказским фронтом считался наместник на Кавказе граф Воронцов – Дашков, на самом деле командовал его заместитель генерал от инфантерии Мышлаевский. Начальником штаба Кавказского фронта был генерал – лейтенант Юденич. Именно он по докладам командира Ольтинского отряда генерал – лейтенанта Истомина уловил, что турки готовят какую-то операцию. Разведка, состоящая из армянских добровольцев, доносила, о сосредоточении турецкой пехоты в окрестностях горных аулов Кош и Экрек, (это были 28-я и 29-я османские пехотные дивизии 9-го армейского корпуса Ахмет Февзи – паши).

Два дня потребовалось Юденичу, чтобы уговорить Мышлаевского, вернуть вырвавшиеся далеко вперёд первую и вторую Кубанские пластунские бригады с приданными им артиллерийскими дивизионами.

Генерал – майор Гулыга получил приказ отходить восьмого декабря после обеда. На следующий день, на рассвете, оставив в заслоне роту двенадцатого Кубанского батальона и пулемётную команду, бригада ушла из аула Дели Баба. Гулыга рассчитывал, что оставленные части снимутся через четыре часа и уйдут следом, но на заслон навалился турецкий пехотный полк.

Вот когда Федька возблагодарил лекции штабс-капитана Генерального штаба Некрасова. Балакирев умело расставлял пулемёты, постоянно меняя их позиции. Именно это помогло выстоять против турок. За три часа боя, в пулемётной команде и батальоне не осталось ни одного унтер – офицера, да и офицеров кроме Балакирева не было. Сотник Юрасов убит в самом начале боя. Они отбили четыре турецкие атаки, забрав с собой раненных и похоронив убитых, с наступлением темноты отступили вслед за бригадой.

Двадцать второго декабря командующий девятым армейским корпусом Ахмет Февзи – паша двинул все три пехотные дивизии (17-я, 28-я и 29-я) на перевал. Корпус начал переход с целью выйти в тыл Ольтинского отряда генерала Истомина, не дав ему отойти к Эрзеруму и соединиться с главными силами.

Хасан Изет – паша не зря опасался неподготовленности операции. Османские солдаты, одетые в тонкую шинель, которая совершенно не спасала от сильного ветра и мороза на горных перевалах, стали мёрзнуть, к тому же, пехотинцам не выдавали рукавицы и у солдат пошли обморожения. Особенно туго приходилось теплолюбивым арабам, из которых состояла вся 28-я дивизия.

Османский солдат стоек и неприхотлив, а германские офицеры добились от него исполнения приказа любой ценой. Оставляя замёрзших солдат на заснеженных перевалах, два османских армейских корпуса упрямо двигались вперёд.

Генерал Истомин получив от армянских лазутчиков сведения о движении турецкого корпуса по горному перевалу, отвёл свои главные силы на высокогорье к русско – турецкой границе, оставив у аула Ид арьергард из двух батальонов 79-го Куринского пехотного полка под командою полковника Кутетадзе. На этот арьергард вышла 31-я османская пехотная дивизия. Смяв его в двухчасовом бою, турки взяли в плен семьсот солдат и офицеров русской армии. Разместив пленных в ауле Ид, турки пошли к Эрзеруму. Стоило турецкой дивизии отойти от аула, к нему вышел отряд пластунов под командой подхорунжего Балакирева. Отбив пленных, двинулись дальше догонять свою бригаду.

Командующий Саракамышским отрядом генерал Брехман, имея сведения от армянских разведчиков о том, что турки идут к Саракамышу, непонятно по какой причине, стал распылять свои силы. Он отдал приказ командиру 2-го Туркестанского корпуса генералу Лешу начать наступление через горный перевал на аул Кеприкей. Корпус генерала Леша увяз в снегу на горных перевалах.

Двадцать четвёртого декабря в аул Мейджигерт, где находился штаб Саракомышского отряда прибыли Мышлаевский и Юденич. Узнав о том что, 2-му Туркестанскому корпусу была поставлена задача: наступать через перевал на аул Кеприкей, Мышлаевский сместил с поста генерала Брехмана, а корпусу Леша приказал возвращаться обратно.

Двадцать пятого декабря в горах ударили тридцатиградусные морозы и завьюжили метели. Девятый и десятый корпуса османской армии, теряя в метровых сугробах замёрзших солдат, упрямо двигались вперёд. Однако силы людские небеспредельны, поставленную задачу смогла выполнить лишь 29-я пехотная дивизия. Сбив русские заслоны в горах, она заняла аул Баряуз в двадцати пяти километрах от Саракамыша.

В десятом корпусе две дивизии смогли пройти перевал: 17-я вышла к аулу Чатак, который находился в шести километрах от Саракамыша, следом, туда подтянулась 32-я пехотная дивизия, оставив половину личного состава замёрзшими в сугробах на перевле. Энвер – паша, планировав ударить по Саракамышу шестью дивизиями, а имел три ослабленных. Однако даже этих сил хватило бы туркам, ибо стараниями генерала Брехмана в Саракамыше почти не было воинских частей.

Мышлаевский запаниковал и принялся рассылать приказы по войскам об отходе в Тифлис. Сам он также решил отправиться туда. С огромным трудом генерал Юденич уговорил его не сдавать Саракамыш. Тогда Мышлаевский поручил оборону города Юденичу, и на автомобиле уехал в Тифлис.

Двадцать седьмого декабря турки перерезали железную дорогу Карс – Саракамыш, фактически лишив всю русскую группировку снабжения. Юденич же озаботился стягиванием войск к Саракамышу.

Двадцать девятого декабря трём пехотным дивизиям Османской армии, наконец, удалось полностью окружить Саракамыш. Одинадцатый армейский корпус Османской армии пробивался к Саракамышу по Пассинской равнине, но был остановлен русскими войсками.

Османские солдаты и офицеры были до предела измотаны переходом, и Энвер – паша издал приказ:

«Вперёд солдаты! В Саракамыше вас ожидают тёплые квартиры. Нельзя давать русским опомниться. Если русские отступят, то они погибнут, но если они примут бой, то драться нам придётся спиной к Карсу, откуда русские могут получить подкрепления. У нас один выход – разгромить русских до того как они успеют направить подкрепление к Саракамышу».

Двадцать девятого декабря османские дивизии начали штурм Саракамыша. Комендант города генерал – майор Воропанов имея в своём распоряжении два артиллерийских орудия, шестнадцать пулемётов, полторы сотни казаков и железнодорожный батальон, мог оборонять только вокзал. Это было самым важным местом в городе для русских войск.

Турки втягивались в город, и одновременно туда стали прибывать русские войска. Первыми были батальоны 1-ой Кубанской пластунской бригады генерал – майора Пржевальского, который сходу взял руководство боем на себя.

Вскоре в Саракамыш вошли 15,17 и 18-й Туркестанские пехотные полки, первый Запорожский казачий полк, 155-й Кубинский и 80-й Кабардинский пехотные полки.

Тридцать первого декабря генерал Юденич сгрупировал все силы Кавказского фронта и стал перерезать пути отхода девятому и десятому армейским корпусам первой Османской армии. Энвер – паша понял, что эту битву он проиграл, и стал отводить свои дивизии от Саракамыша.

Командующий отдельным сводным отрядом генерал Брехман получил от разведки сведения об отходе турок от Саракамыша, но от обиды, что его сняли с должности начальника Саракомышского отряда, эти сведения в штаб Юденичу не передал. В результате туркам удалось организованно отойти от Саракамыша. Но уходить обратно к Эрзеруму приходилось опять по горным перевалам. Сил на это не было!

В корпусах первой Османской армии начались дезертирства и сдача в плен.

Девятый корпус перед началом операции имел численность в тридцать тысяч штыков, в Эрзерум смогли вернуться восемьдесят солдат и сто шесть офицеров. Десятый корпус, также тридцатитысячного состава, в конце битвы имел три тысячи человек. Одиннадцатый корпус, ведя непрерывные бой в Пассинской равнине, из тридцати четырёх тысяч человек, потерял убитыми и раненными девятнадцать тысяч. Фактически первая османская армия была разгромлена.

Потери русской армии: шестнадцать тысяч убитыми и ранеными, и шесть тысяч обмороженных в корпусе генерала Леша, который Брехман непонятно зачем погнал на перевал.

Во всей этой круговерти Фёдор Балакирев смог разыскать свою 2-ю Кубанскую пластунскую бригаду лишь в начале января.

– Ну, подхорунжий наслышан, как хорошо ты воевал, – усмехнулся в свои пышные усы генерал Гулыга, – молодец не осрамил пластунов. Принимай под команду свою пулемётную команду.

Гулыга кивнул на погоны Фёдора:

– Чин для командира пулемётной команды маловат, так что с сегодняшнего дня считай себя хорунжим. И вот что я хочу тебе сказать Балакирев, ты всё же в Кубанской бригаде пластунов служишь, так что будь любезен носить черкеску.

Генерал усмехнулся:

– Ну, коли ты из уральских казаков, то папаху можешь свою оставить.

Он обернулся к начальнику штабы бригады полковнику Букретову:

– Как считаешь, Николай Андрианович хорошо будут смотреться на Балакиреве погоны хорунжего?

– Нацепит, посмотрим, – ответил полковник, не отрываясь от своих бумаг, – приказ о назначении командиром пулемётной команды, сейчас писаря напишут. Вообще-то, командир пулемётной команды – должность сотника.

Полковник улыбнулся:

– Так что Балакирев считай, что до чина сотника ты уже дорос.

В Саракамыше Федька повстречал своего друга подпоручика Абердина. Зашли в трактир выпили за Рождество и обмыли новое Федькино звание, заодно выпили за прошедший год.

– Четырнадцатый год для России был не слишком удачным, воевали плохо, – вздохнул Абердин.

– Интересно, какой будет тысяча деветьсот пятнадцатый год? – улыбнулся Федька.

– Хотелось бы надеяться, что лучше, чем прошлый, – Александр Абердин разлил по рюмкам водку.