В клетке со зверьём

А знаешь, я ничуть

А знаешь, я ничуть не постарел.

С тех пор как мне вогнали в сердце пулю.

Обидно, что попал я под расстрел –

в роскошном до безумия июле.

Ну ладно бы – декабрь, ну, пусть – октябрь.

Когда ветра в лицо – острее жести!..

Но все живые жить вдвойне хотят, –

любуясь на природы совершенство…

Успел убить двоих. Свинцовый град.

Удар. И вдруг померкли лета краски.

Мне жалко – молодых – святых – ребят, –

которые не знали женской ласки.

И счастлив от того, что ты была

в моей судьбе – до одури короткой!..

И, помня обо мне, – любить смогла.

И стала вдохновеньем для кого-то…

А знаешь… Уж давно презренья нет –

к убийцам. И рожали их – не стервы!..

В двадцатом появился я на свет.

Из тела вышел в диком сорок первом.

Вот здесь – в себя впустила нас земля.

Взяла тела. И я – для всех потерян.

Брожу по тихим, ласковым полям.

И в смерть мою, – по-прежнему, – не верю.

А где-то там

Рожденье северной весны. Май, приукрашенный снегами.

На мелких лужах – нежный хруст кусочков лопнувшей слюды.

И настоящее скрипит – в две скучных ноты – под ногами,

и остаются позади в слепую молодость следы.

Дохнёт заботливым теплом уютный маленький автобус

и закачает на волнах ведущей в прошлое реки.

И вновь закроются глаза, минут на десять-двадцать, чтобы

ты видел ярче те года, в которых был совсем другим.

А где-то там – поток страстей. Ещё не знаешь: это спам, и

душе не ведомы грехи, она пока что – не тюрьма.

Но веришь: следует судьбу творить когтями и зубами,

и всё не можешь разглядеть, что мир вокруг сошёл с ума…

Картинки – будто наяву. Вот только в чувствах, что отрадно, –

не получается никак настроить яркость и контраст.

И заскорузлые мечты, и бестолковая бравада –

последних лет убиты градом и стёрты пламенем костра…

Вспорхнёт, как птица, чуткий сон. Но вновь дорога на работу,

пускай короткая совсем, – вполне законченная жизнь,

а в общем – пройдена ещё

одна ступенечка всего-то,

а над седою головой – уходят в вечность этажи.

А где-то там – поток страстей. Ещё не знаешь: это спам, и

душе не ведомы грехи, она пока что – не тюрьма.

Но веришь: следует судьбу творить когтями и зубами,

и всё не можешь разглядеть, что мир вокруг сошёл с ума.

А ну их!..

Привет!.. Дождался… Устали лапы.

Вот. Розы. Знаю – не в радость ноша, –

Куда ты с ними, с такой охапкой?..

Да брось их!.. В урну!.. Ну, я их брошу!..

Восторг секундный. Взрыв аромата.

Теперь – обуза. Всё, отслужили.

Почти на ощупь бредём куда-то.

Нам всё понятно. Мы всё решили…

Тьфу!.. Замечтался!.. Пора ложиться.

Иначе завтра – хана работе.

Когда ночами вот так не спится, –

Весь день насмарку. Весь день – в зевоте.

Что?.. Сердце жаждет?.. Наплюй на это!..

Ему дай волю – не то попросит!..

Анюты, Ксюхи, Марины, Светы –

А ну их в баню!.. Да ну их вовсе!..

Ложусь. Вздыхаю. Отбой мечтаньям!..

Смежаю веки. Но до рассвета –

Наташки, Ленки… Звонки, свиданья…

Целую руки. Дарю букеты…

А с меня стократный

Отмени руками взмахи,

непоседливый драчун!..

Все проблемы – в наших страхах,

я им верить не хочу!..

Не хочу стрелять и драться,

Жизнь дала не раз ремня!..

Пощажу вас щедро, братцы, –

пощадите вы меня!..

Маслом стелется дорога,

и шаги мои легки.

Стал я слишком близок к Богу, –

вы – от Бога далеки!..

Выхожу, седой и пьяный,

в неулыбчивый рассвет.

Нож увесистый в кармане,

а подмышкой – пистолет!..

Упадут на город звёзды,

сквер крапивою зарос…

Вам – грешить ещё не поздно,

а с меня – стократный спрос!..

Нет базара – я отвечу!..

А отвечу – нет вины!..

Но в такой чудесный вечер

нам разборки не нужны!..

Пролетел безумства ветер,

нет наездов – нет войны!..

Ах, какой волшебный вечер,

ах, как девушки нежны!..

А снег по грудь

А снег – по пояс снова. Местами снег – по грудь.

И от снегов становишься горбатым.

Но главное, ребята, с дороги не свернуть, –

прочерченной совковою лопатой.

И главное, ребята, позора не принять

и целоваться с Богом до упаду!..

Не ведая хмельного стопульного огня –

в стремлении за медною наградой.

Надень суровый китель, простреленный насквозь, –

в далёком прошлом смелой крысой роясь.

Ты не с самим собою, а с Чёртом будешь врозь, –

в снегах, судьбу засыпавших по пояс!..

И пусть поднадоели блестящие снега, –

как орды обнаглевших печенегов, –

люблю тебя, родная, – твой хохот, шум и гам, –

судьба, с лихвой засыпанная снегом!..

А тело где

Некстати встретил я ментов,

гнев их претензий – не по делу.

Признать свою вину готов.

Но – предъявите парню тело!..

Зачем убил, и чем убил?..

Картишки скорбные раскинем.

Я – не маньяк, я – не дебил.

И не в крови пока что имя.

Я – честный уличный пацан.

Могу со скуки врезать в ухо.

Порой не в меру груб и пьян.

Но не по мне – навек – мокруха!..

Хамите, крепкий срок суля, –

скажите: что во мне задело?..

Давайте всё начнём с нуля!..

И – предъявите парню тело!..

А тела нет. А где оно?..

Без тела песня – не допета!..

Давай, российский фараон, –

скорей снимай с меня браслеты!..

…Ах, как погодка хороша!..

Теплей весны и лета осень!..

Простила всё моя душа.

И новых… тел… ручонки просят!..

Дурная шутка. И струя

от них такая, что – противно.

А тело где?.. А тело – я!..

Себя убил я, став скотиной.

Алёнка

Вот наш милый дом.

Вот он – твой подъезд, –

девятый.

Мимо проходя,

я стреляю в дверь

глазами.

Выделить не мог

из других невест

когда-то, –

о тебе душа

полнится теперь

мечтами.

Слышал – говорят

парни во дворе:

«Красотка!»

Я же повторю

миллионы раз:

«Богиня!»

В мыслях о тебе

я горю в костре –

в охотку! –

Видимо, навек –

пленник чудных глаз

отныне!

Алёнка!

Да что ж ты делаешь со мной!

Девчонка!

Серьёзно болен я тобой!

Потеха –

друзьям, но не до смеха мне, –

в аптеках

лекарств от той болезни нет!..

Я при встрече вновь

в глазки загляну –

что толку!

Сквозь меня опять

смотришь, будто я –

прозрачный!

Что же сделать тут?..

Тяжело вздохну –

и только!

Видно, для тебя

ничего совсем

не значу!

Подкрадётся день –

праздник двух сердец, –

я – лишний!

К твоему крыльцу

на моих глазах

подъедет

белый лимузин

с парою колец

на крыше.

И, увидев вас,

дружно скажут «Ах!»

соседи.

Алёнка!

Да что ж ты делаешь со мной!..

Алиса

Наградил Господь лицом прекрасным.

Жизнь её всегда текла с размахом.

МГУ, МГИМО – с дипломом красным.

Стал отец недавно олигархом.

Подмосковье. Жаркий день. На дачу

понеслась в крутом автомобиле…

Хочет замуж. Только – неудача.

Тут ведь надо, чтоб тебя любили!..

Не диплом, не папу, не машину…

В банке – счёт, растущий, словно в сказке.

Как на мёд слетаются мужчины, –

а с любовью – вечно неувязки!..

…Позади всего лишь девять классов

у подруги детства – скромной Даши.

Родила уж двух детей, зараза!..

Муж цветы охапками ей тащит!..

И фигура – так себе, и рожа.

И отец – какой-то там сантехник.

С каждым днём Алисе всё тревожней:

почему её счастливей девки?..

Ведь она – волшебная красотка,

слаще самой солнечной клубники!..

Денег – тьма, и в Мурманске – подлодка.

Свой завод рожает медь и никель!..

Для неё, Алисы, – блеск столичный!..

Золотой чертог, алмазный кладезь.

Блеска нет лишь только в жизни личной.

Без него – и золото не в радость!..

Может быть, она переучилась,

и не впрок кудесница-наука?..

Окажите ей, подруги, милость –

объясните: «Ты, Алиса, – сука!..

Полезай на свой шикарный катер,

проскользи легко по речке звонкой.

За борт выбрось свой гнилой характер,

на причал вернись простой девчонкой.

Ты богата. В жизни – бездна смысла.

И в мозгу твоём – не счесть извилин.

Только нужно, чтоб тебя, Алиса, –

безусловно, искренне любили!..»

Апокалипсис

Взбудоражена планета:

вот уже который день

предвещают гибель света

все, кому вещать не лень.

Вероятно, повод главный

обсуждать пустой вопрос –

нежеланье строить планы

и работать на износ.

Кто смелее – ждут беспечно,

трусы плачут: «Быть беде!..»

Нечто злобное навечно

уравняет всех людей –

слабаков и каратистов,

президентов и бомжей.

Тех, кто только что родился –

с тем, кто при смерти уже.

Что ж, конец, возможно, кстати

всем раздавленным судьбой.

Нострадамус! Жди проклятий

от обманутых тобой!..

Впрочем, людям – крышка, кроме

не привыкших зря болтать:

апокалипсис не тронет

тех, которым наплевать

на него, на разговоры

о грядущей темноте, –

их стезя – лопатить горы

запланированных дел.

А удел всех прочих – скверен.

Ждёшь беду?.. – Встречай беду!..

Ведь воздастся всем – по вере!..

(И, конечно, – по труду).

Ах, зона, зона!..

Ах, зона, зона!..

Пустой рассвет.

Но здесь я – дома, –

На восемь лет.

Ах, зона, зона!..

Душа закат

Зовёт со стоном,

И рвётся мат!

Умом не тронусь,

Хоть смерть близка!

И дни – как пропасть,

Ночь – коротка.

Ах, зона, зона –

Скрипи душой, –

Честь не уронишь, –

Уже – герой!..

Пускай на воле

Никто не ждёт, –

Не меньше боли,

Что день – как год!

Не будь же слабым,

Ведь ты – жиган!

Не стань же бабой –

Умри, пацан!..

Ах, зона, зона!..

Пустой рассвет.

Но здесь я – дома, –

На восемь лет.

Ах, зона, зона!..

Душа закат

Зовёт со стоном,

И рвётся мат!

А тот – отвязный,

Он здесь король, –

Так врежет глазом,

Что в сердце боль!

Да только виду

Подать не смей,

Ведь ты – не гнида, –

Крепись – сумей!..

Ему не в тягость

Весь наш уклад,

И будто в радость,

Что прочим – ад!

Но сделай мину,

Что вровень с ним!

Хоть не скотина, –

Но будь таким!..

Ах, зона, зона!..

Пустой рассвет.

Но здесь я – дома, –

На восемь лет.

Ах, зона, зона!..

Душа закат

Зовёт со стоном,

И рвётся мат!

Ах, любовь

Я думал: без тебя я не смогу прожить ни дня,

Ни солнечного дня, ни праздничного дня.

Считал я, что ты значишь больше жизни для меня;

В огонь я за тебя, и в воду за тебя!

Но вот уже неделю я один, а ты – с другим;

В обнимку всюду с ним, и счастлива ты с ним.

Я – тихо наслаждаюсь одиночеством моим;

Я тоже – всюду с ним, и тоже – счастлив с ним!..

Ах, любовь!.. Ты, любовь, –

Непонятная штука.

Ты – набор нежных слов, -

Ты – и правда, и шутка.

На три дня и навек;

Ты – и мало, и много.

Ты и зной, ты и снег;

Ты – покой и тревога!..

Я знаю: день придёт – быть одному мне надоест,

Изрядно надоест, смертельно надоест.

И я на одиночестве решу поставить крест,

Большой и жирный крест, дубовый, прочный крест!

Но старое разрушить много проще, чем создать, –

Всё заново создать, решительно создать.

И буду о любимой в ночи звёздные мечтать;

Надеяться, мечтать, отчаянно страдать…

Ах, любовь!.. Ты, любовь, –

Непонятная штука......

Неправда, что любовь земная Богом нам дана.

Мысль эта – не верна, – отчасти лишь верна.

Имеют отношенье к ней – и Бог, и Сатана, –

И Бог, и Сатана. И Бог, и Сатана.

Поэтому она – и море счастья, и беда;

И счастье, и беда. И счастье, и беда.

Так было и останется, конечно, навсегда;

Конечно, – навсегда, я знаю – навсегда!..

Ах, любовь!.. Ты, любовь, –

Непонятная штука……

Ах, оставьте

Ах, оставьте пустые вздохи

для наивных смешных людей.

Жить на свете совсем не плохо

без любовно-хмельных ночей.

Без объятий безумно страстных,

нежно-сладких, счастливых мук.

Без мечтаний – таких прекрасных! –

в неизбежные дни разлук.

Без тоски под одною крышей,

где «сосед» – далёк на версту.

Без докучливых ссор в обрыдшем

неприглядно-простом быту.

Без приходов под утро в страхе,

если где-то в ночи блуждал.

И без криков: «Пошёл ты на хер!..

Ты конкретно уже достал!..»

Ах, оставьте пустые вздохи…

Бабам не везёт

Ох, эта жизнь!.. Не повезло!..

Сломалось старое весло.

И в парке Горького, в пруду –

мой милый друг пошёл ко дну.

А мне б детей вовсю рожать!..

Я – не бревно! В душе я – мать!..

Но нету в доме мужика,

и к бёдрам тянется рука…

А вот и муж. Ура! Мой муж!..

Вчера мой муж объелся груш.

Сегодня – выпил, – хочет сна.

Лежу, как будто я – одна!..

Ах, жизнь-река!.. Ты – глубока!..

Эх, всё бы знать наверняка!..

Вновь к бёдрам тянется рука, –

ведь не стоит у мужика…

Ах, как мне быть?.. Ах, как мне жить?!.

Без мужика и с ним – тужить.

Пускай открыта в пропасть дверь, –

я не готова на панель!..

И потому, и потому –

прильну я к мужу своему.

И совершу полёт лихой –

его безвольною рукой!..

Судьба моя, – ты не легка.

Найду другого мужика!..

Мы вместе славно заживём, –

найду навек опору в нём!..

Ну а пока, ну а пока –

скажу упрямо: «Жизнь – легка!..»

Считает только идиот, –

что бабам вечно не везёт.

Белая птица

Ветер тихо шепчет за окном,

под подолом липы хулиганя.

Я забудусь светлым, чистым сном –

лишь когда на небе звёзд не станет.

Океан блаженства в этом сне:

по весне, по Старому Арбату

сквозь толпу спешишь навстречу мне,

в запоздалом счастье виноватый.

Вновь меня волшебной назови!..

Я в твоих ладонях нежно таю.

От касанья ласковой любви –

белой птицей в небо улетаю…

Ни к чему копания в былом,

испарились лужицы обиды.

Завершён победой спор со злом, –

всё вокруг теперь прекрасно видно.

Спелым ливнем – тёплые слова,

полегли сомнений лживых травы.

Как всегда, любовь во всём права.

И любви поверившие – правы.

Вновь меня волшебной назови!..

Я в твоих ладонях нежно таю.

От касанья ласковой любви –

белой птицей в небо улетаю.

Белые лебеди

А звёзды – ярче и добрей,

в мерцанье – нет былой печали.

И стаи нежных лебедей

вдруг стали сниться мне ночами.

И шелест неба – белокрыл,

и легче пуха – дуновенье.

И грёзы утренней поры

мне дарят радости мгновенья.

Как только вновь растают сны,

увижу я в тумане зыбком

лицо, мне ставшее родным,

твою волшебную улыбку.

Свет милых глаз, их глубину.

И прошепчу с восторгом имя.

Всегда любил – тебя одну,

пытаясь жизнь делить с другими, –

не признаваясь в слепоте…

Теперь, устроившись в постели,

прошу, чтоб стаи лебедей

из снов моих – в твои летели.

Белый-белый

А снег ложится белый-белый,

рождённый северным апрелем.

И я, как этот снег, – растаю:

я – улетаю!.. Я – улетаю!..

Волшебный остров – весь зелёный.

Там каждый должен быть счастливым.

И океану бьют поклоны

туземцы, слушая приливы.

А ты – летишь со мной?.. Не знаю!..

Но верю в яркую мечту.

Ведь без тебя я – умираю, –

я умираю на лету!..

А снег ложится белый-белый,

рождённый северным апрелем.

И я, как этот снег, – растаю:

я – улетаю!.. Я – улетаю!..

Наскучат вскоре Филиппины.

Моей дорожке – круто виться.

Приснятся нежные пингвины

и их доверчивые лица.

Закрыта дверь Земного рая.

Мне всё равно, куда лечу.

Ведь без тебя я – умираю.

Хотя ужасно жить хочу.

А снег ложится белый-белый,

рождённый северным апрелем.

И я, как этот снег, – растаю:

я – улетаю!.. Я – улетаю!..

Блажен идущий

Как прежде, слишком много бреда,

судьба – фальшивый бриллиант.

Идти по собственному следу –

не самый лучший вариант, –

и плыть всё время по теченью,

и против яростно грести,

и наслаждаться заточеньем

среди наскучивших картин –

из жизни прошлой,

из дней грядущих.

Но жребий брошен, –

блажен идущий.

Замшелость помыслов банальных

терзает сердце, сушит мозг,

а до идей оригинальных

всего на треть построен мост.

Вторая треть – блеф неуклюжий,

тоска заезженных острот.

И ближе – затхлость мутной лужи,

чем свежесть доблестных высот –

из жизни прошлой,

из дней грядущих.

Но жребий брошен, –

блажен идущий.

Разрушить мир до основанья,

тянуться слепо к облакам,

твердить о трезвости, в нирване, –

потом опять напиться в хлам

и душу рвать, калеча тело,

стремиться в ад, хоть нужен рай –

бросает в крайность то и дело,

а где она, – там виден край –

и жизни прошлой,

и дней грядущих.

Но жребий брошен, –

блажен идущий.

Блажь

Что за блажь который день – не пойму!

Ведь ни грамма коньяка или водки, –

только сверлит мозг вопрос: «Почему

оказался я с тобой в этой лодке?..»

Мимо яхты проплывали, а я

вдруг решил, что вёсла больше по нраву.

Десять лет была семья как семья,

но десятый день любовь – как отрава!..

Запастись бы мне терпением впрок,

не сломать бы нашу жизнь торопливо!..

Злая мысль, всего одна, в малый срок

довела семью почти до разрыва.

И ушёл я от страданий в тайгу,

там с друзьями разошлись не на шутку:

водку пили на речном берегу

и стреляли по растерянным уткам…

Ночь. Палатка. Я проснулся в поту.

К звёздам выполз и уселся на кочку…

Лодка есть, а каково – на плоту?

Или вовсе – на бревне, в одиночку?..

Кто сказал, что я – мужчина-мечта?

Сам решил такое с бухты-барахты?..

Ну какой же из меня капитан

стометровой раскрасавицы-яхты?..

Мысли душу жгли кипящим свинцом.

Интересно, сколько в ней всякой скверны?..

Звёзды. Сосны. В них мелькнуло лицо, –

я люблю тебя, родная!.. Наверно.

Богатство

Я за дело брался смело,

А карманы – шить да шить!

И воскликнул: «Надоело

В нищете и грусти жить!..

Жизни хочется красивой,

Но копилочка пуста, –

А в безденежье счастливым –

Нет, конечно же, не стать!..

Жизни хочется красивой,

Но копилочка пуста, –

А в безденежье счастливым –

Нет, не стать!..»

Прочитал я массу книжек, –

Как богатство обрести.

День заветный – ближе, ближе.

Только где конец пути?!.

И считаю я копейки –

Там, где сотнями швырять!

И судьба – в малосемейке

До кончины куковать.

И считаю я копейки –

Там, где сотнями швырять!..

И судьба – в малосемейке

Куковать…

Получил от милой взбучку:

«Слушай, ты – «ни то ни сё»!..

Ты куда девал получку?..

Неужели это всё?!.»

И не знаю, что ответить, –

Я готов пахать, но – где?!. –

Учат в университете

Непонятной ерунде.

И не знаю, что ответить, –

Я готов пахать, но – где?!. –

Учат в университете

Ерунде…

Сладко спит богатство наше –

Чудно носики сопят.

Это – Ваня, это – Паша, –

Пара маленьких ребят.

Днём богатство это плачет

И дерётся меж собой.

Понимаю: всех богаче

Мы с Танюшкою-женой.

Днём богатство это плачет

И дерётся меж собой.

Понимаю: всех богаче

Мы с женой.

Боливар не выдержит

Триптих: Солнце, Ветер, Дождь, а в них –

конь спасёт, и он же – укокошит.

Боливар не выдержит двоих.

Боливар – не Бог, а просто лошадь!..

Вижу в голубых глазах вопрос:

«Раньше ведь всё складно получалось?..»

Только – будь добра! – не нужно слёз.

Знать должна: обманчиво начало!..

Был я молод, весел, нынче – стар.

Был удачлив, стал трудягой-зомби.

Наш бюджет – усталый Боливар –

одного меня нести способен.

Думал, будет буря. Вышел – пшик.

Солнце, дождь – ох, как же вы лукавы!..

Ветер одиночества проник

в душу, где была ты самым главным.

Не в деньгах извечный смысл пути!..

Позвонил, сказал: «Прости, я – грешен!..»

Боливар тебя решил нести!..

Ну, а я – пойду по жизни пешим.

Бомба

Долго

меня ты мучаешь, девчонка, –

Я для тебя – очередное увлечение.

Снова

ты надо мной смеёшься звонко, –

Тебе неведомы пока

любви мучения.

Вижу,

что для тебя – всего лишь случай

С тобою наших двух дорог

пересечение.

Вскоре,

игрой в любовь меня измучив,

Очередным уйдёшь навстречу

приключениям.

Бомба, –

я бомба с часовым заводом;

И то, что нет кругом народа, –

Лишь везение.

Страшно!

И я мгновения считаю,

Момента взрыва ощущая

Приближение.

Душно.

Подкрался вновь тревожный вечер,

И оживают потихоньку

точки злачные.

Знаю:

издалека тебя замечу,

И номер ждёт уже

в гостинице,

оплаченный.

Нервный,

но твой приход меня излечит, –

Душа моя пылает страстью нерастраченной!

Если

ты не придёшь опять на встречу, –

Моё взорвётся сердце

ровно

в час назначенный!..

Бомба, –

я бомба с часовым заводом;

И то, что нет кругом народа, –

Лишь везение.

Страшно!

И я мгновения считаю,

Момента взрыва ощущая

Приближение.

Брошенные дни

Часть меня самого –

злые прошлые дни.

Часто был сам не свой,

вспоминая о них.

Как частицы души –

октябри, декабри.

Их забыть не спеши –

собери, рассмотри.

Пусть они – хоть беда,

хоть обломки надежд, –

вставь на место, туда,

где тревожная брешь:

не ошмётки дерьма,

тоже – жизни куски, –

как и чёрный туман

их пронзившей тоски…

Дни – судьбы кирпичи,

их разбрасывать – жаль.

Строю счастье в ночи, –

созерцая печаль.

Будет ли в слезах

Тяжело навалится печаль.

Мысли бьют жестоким камнепадом.

Почему так хочется молчать, –

если ты опять со мною рядом?..

Осень вслед за летом пронеслась,

двор слезами горькими закапав.

Улеглась травой под снегом страсть.

А любовь – побитая собака.

Вновь огонь терзает голубой

обгоревших наших чувств поленья.

Быстро мы меняемся с тобой,

но – не в параллельных направленьях.

Как ни странно, дни мои – легки.

Обречённых новых встреч – не надо.

И смешат по пятницам звонки –

выпивших друзей моих – женатых.

Им понять пока что не дано, –

связанных условностями брака:

в общем-то, должно быть всё равно, –

будет ли над гробом кто-то плакать.

Ну и дети в семьях держат их,

искренних детей – прозрачны взгляды.

Ведь о них тревожимся, родных, –

даже если жизни нам не надо.

Слёзы льём в подушки по ночам,

душ бывалых плавится железо…

Забывать не стоит, что печаль –

никому на свете не полезна.

Будто не с нами

Есть у вас ощущенье, что всё происходит не с нами?..

Мы как будто попали в творенье садиста-фантаста.

Не водой перед сном: мы умоемся снова слезами –

от колючих вестей, как избавился мир от балласта.

Неуют площадей, опустевших и ставших чужими.

Безразличье шагов. Холод неба, презрительно-грубый.

И бессильным листком с ветви жизни слетевшее имя –

заставляет шептать непослушными ставшие губы.

Нам не хочется думать, что в нас, горемычных, причина.

Нам не хочется верить, что смерть, как обычно, серьёзна.

Бред унылый несёт, строго глядя с экрана, мужчина, –

говоря, что враги отравили дыханием воздух.

Лицемерно вздохнём, что не тем много лет дорожили.

Что идеи не те – то и дело – владели умами.

Мы приходим к тому, для чего неосознанно жили.

И за слабой волной вдруг поднимется к небу цунами.

Июнь 2020

Буду знать

Осень обозлённая затопила улицы,

Будто виноват народ в чём-то перед ней.

Под дождём расслабленным парочка целуется;

смотрим на влюблённых мы с женщиной моей.

Я – глазею с завистью, а жена – с усмешкою;

нам друг другу нечего полчаса сказать.

И сидим за столиком в маленькой кафешке мы, –

ни на миг не встретились скучные глаза.

Вывели влюблённые нас из равновесия –

наши руки встретились, бережно сплелись.

Из кафешки – понял я – скоро выйдем вместе мы.

Надо же! А только что – чуть не разошлись…

Ты прости, любимая, мне пренебрежение.

Не смогу, волшебная, опечалить вновь!..

Снова начинаются наши отношения…

Буду знать: заразная эта вещь – любовь!..

Будь скромнее

Я в этот вечер в шутках преуспел,

И правым глазом – Кате, левым – Неле.

И даже розы, белые как мел,

Стыдливо в вазах по углам краснели.

Она в отъезде. Я же – был в гостях.

Кругом – бомонд, – накрашен, напомажен.

Мечтал: «А вдруг в вечерних новостях

Меня случайно всей стране покажут?!.»

А там – и пользы, в общем, никакой, –

Цвели пустые, пошлые базары.

Лишь в баре было славно, где легко

Звенели струны ласковой гитары.

Но я в душе восторженно визжал,

Ведь видел ясно: мил красотке Жанне, –

Два раза ручку нежно ей пожал,

Шутливо в щёчку чмокнул на прощанье.

Проснулся утром: в голове – бардак,

Вина-подлюка прямо в сердце давит!..

Ну, вёл себя, похоже, как дурак;

Ну, флиртовал немного – ерунда ведь!..

И вся причина – в выпитом вине.

Но я поклялся быть скромней отныне,

Поскольку понял: дорогую мне

Поставил в ряд со всеми остальными.

Быть с тобой

Снова предсказанья обманули!

Им назло – погодка просто шепчет.

Звёзды нам лукаво подмигнули,

и, признай, на сердце стало легче!..

Я иду в потёртых джинсах старых,

на груди распахнута рубашка.

Я тебе, конечно же, – не пара, –

в белый дым одетая милашка.

Этой славной, тёплой, чуткой ночью

не тверда влюблённого походка.

Верить сердце глупое не хочет

в то, что мы с тобою – одногодки.

Мимо – табуном – прошли ребята,

к ним тебя, как юноша, ревную.

Дай-ка я, как в первый раз когда-то, –

обниму и нежно поцелую.

Деревце прикрыло нас листвою.

На тебя с восторгом сладким глядя,

вновь шепчу простое-непустое:

«Я живу – тебя, родная, ради!..»

Милая, прости, ведь так бывало:

на твоих глазах я видел слёзы…

Быть с тобой – так много и так мало!..

Надо же, смотри, – поплыли звёзды…

В аэропорту

Задержка рейса. Спит аэропорт.

Да, нет, – не спит: всего лишь – полудрёма.

Но мне давно плевать, что самолёт

Мой где-то в небе кружит незнакомом.

Как на ладони, – девушка одна.

Она – напротив, в ожиданье рейса.

Такой невинной кажется она,

Что подойти – не смей, а лишь надейся!..

В нелётный час аэропорт – тюрьма,

А я по жизни – много лет кочую.

И вдруг подходит девушка сама

С простым вопросом: а куда лечу я?..

Ответил честно: «Я – в Тюмень лечу…»

И, пребывая в радостном волненье,

Себе твердил: в глаза смотреть хочу! –

Но видел лишь красивые колени.

Она же мне: «Быть может, вы – поэт?..

Ваш взгляд такой, что впору удивиться, –

Он – сквозь меня: меня, как будто, – нет!..

А вот ведь – я, и это – вам не снится!..

И в нём такая видится мечта! –

Любая проза в ней бы стала песней!

И я решила: это – неспроста, –

Вы – человек, наверно, интересный!..»

Подумал я: «А почему и нет?!»

И на лице вдруг вспыхнула улыбка!..

Но вот насчёт того, что я – поэт, –

То, несомненно, – явная ошибка!

Ведь я смотрел – совсем не сквозь неё, –

Её, красотку, раздевал я взглядом.

Воображенье пылкое моё

Мне всё сказало точно, – буду гадом!..

Но, если хочет, – что ж мне отрицать?.. –

Ответил ей, что я – поэт, известный!

И предложил ей, нагло, – номер снять,

Не где-нибудь, – в гостинице, на месте!..

Я умолчу о наших с ней делах, –

Хоть не поэт я, но и не скотина.

Вот только после – в зеркале была

Моя совсем не радостная мина.

Мне стало ясно: в жизни всё – враньё!

И я плевался, думая при этом:

Уж лучше я – смотрел бы сквозь неё!..

Ах, почему рождён я – не поэтом?..

В глубоком чёрном небе

В глубоком чёрном небе звёзды светят,

гуляет по балкону лёгкий ветер.

И, глядя на рассыпанные свечи,

тоскует одинокий человечек.

И думает чудак – вполне серьёзно, –

о том, что под ногами – тоже звёзды,

и в центре бесконечности хрустальной

быть одиноким – вовсе не печально.

От этих странных мыслей человечку

вдруг снова почему-то станет легче.

К тому же, очень близко, по соседству,

Земное неустанно бьётся сердце.

Опять представив, как оно красиво,

вбирает человек Земную силу.

На звёзды глядя, он простится с болью, –

наполнив душу нежностью, любовью…

Растаяли меж звёздами заботы.

А утром человечку на работу.

В неё уже не в первый раз влюблённый,

уходит он с балкона обновлённый.

И думами полны о том же точно

другие человечки этой ночью.

И кто-то вывод сделает несложный:

быть одиноким – просто невозможно!..

В глухомани под Норильском

В снегах колючих протоптали путь неблизкий,

судьба незрячая с конвоем нас вела.

И вот осели в глухомани, под Норильском,

и нету света с неба, в душах нет тепла.

У всех от прошлого – нескладные осколки,

плюс к ним – баланда, нары, вышки и штыки.

И мы теперь живём, как северные волки,

и то и дело скалим злобные клыки.

А дома – жёны, дети, матери страдают

в тисках печальных бесконечного поста.

Рубли добытые – как снег апрельский тают,

в глазах навеки поселилась пустота.

Навряд ли явится на Божий свет мессия,

чтоб от Москвы пройти до дальнего села.

В полярной ночи утонула вся Россия,

как будто в небе солнца нет, и нет тепла.

Сейчас бы водки двести грамм, а лучше – виски,

чтоб ненадолго приукрасить серый век!..

Но мы… застряли в глухомани, под Норильском,

и лучший наш напиток – горький белый снег.

В городе жара

Летний полдень, и от зноя изнывающий народ,

в камень города безжалостно закованный,

то к мороженому рвётся, то водичку жадно пьёт,

грустно в тень ползёт почти организованно.

Кто по улицам болтается, как мы, средь бела дня?..

Если день – не выходной, – обычный, будничный.

Чем-то граждане вокруг слегка похожи на меня,

проходящего неспешно мимо булочной.

Отпуск близится к финалу. Лишь четыре светлых дня,

и работа, бесконечно надоевшая,

окружив забором, вновь потянет жилы из меня,

каторжанином дразня, не насмерть вешая.

Инженер, не попрошайка, но осадочек в душе:

жаль, что этим ремеслом всё дело кончится.

Нелюбимая работа, гроб на пятом этаже.

Не завидую другим, хотя и хочется.

Оглянусь по сторонам: вон там – полтонны толстяка,

тут вопросы задаёт спина сутулая.

Люди бродят по жаре. Почти у всех, наверняка,

о своём житье такие ж мысли снулые.

У киоска овощного выгружается «десант» –

поредевшие запасы пополняются.

Носит ящики с томатами парнишка-азиат

в майке с надписью «Всё только начинается!..»

В знак отличной погоды

А помнишь: с тобою нам было так сладко!..

Всегда перед сном мы тепло обнимались.

Дышала мне в грудь. И горел прикроватный

неяркий светильник, снимая усталость.

Теперь всё не так, будто мы охладели

друг к другу, и нас вдруг осыпало градом.

Лежим, как чужие, в холодной постели, –

хотя, как и прежде, – мы вместе и рядом.

Прощу, если чувства твои изменились,

и в страсти бокал дьявол влил дёгтя ложку.

Пусть так. Окажи, мне, уставшему, милость –

как прежде, клади на меня нежно ножку!..

Чтоб знал я: ты так же добра и послушна.

Ты – тот же волшебный небесный подарок.

Не рань невниманьем влюблённую душу, –

не стану до времени – грубым и старым!..

Когда нам с тобой улыбались рассветы, –

другим ухмылялись злорадно закаты.

Не верили мы в расставанья приметы

и счастье гребли самой жадной лопатой.

Считали абсурдом любые невзгоды,

всегда целовались легко на дорожку…

Пусть в знак нашей прежней семейной погоды –

твоя мне на бёдра уляжется ножка!..

В окопе

Что такое происходит, кто-то знает?..

Позади родной отчизны рубежи:

третий месяц, огрызаясь, отступаем,

а порою – без оглядки мы бежим!..

А три дня назад – и глаз поднять не смели,

покидая погрустневшее село:

с осужденьем старики на нас смотрели, –

стыдно было, даже скулы мне свело!..

Дайте время, люди, будет всё иначе!..

О победе нашей трубы протрубят!..

А сейчас сижу в окопе я и… плачу –

от бессилия и злости на себя!..

Злиться – глупо, но попробуй – пожалей-ка

сам себя и крикни в ночь: «Ядрёна вошь!

У меня в руках – всего лишь трёхлинейка, –

против танков с этой штукой не попрёшь!..»

Третий день вокруг взрываются снаряды.

То – не бой, а просто-напросто – расстрел!..

Не влетай же, смерть, в окопчик мой, не надо!..

Я пожить на свете толком не успел!..

Брился я – десяток раз, но мне поверьте:

лучше всякого лекарства лечит страх:

я три месяца назад боялся смерти,

а теперь она мне стала как сестра!..

Пусть не скажет мне она: «Ну здравствуй, старче!..»

Преждевременный визит – не удивит!..

Ведь сейчас сижу в окопе я и – плачу:

рядом – Вася, лучший друг, и он убит!..

Где ещё найти такого человека?..

И за год не рассказать, каким он был.

А вчера я опустил бедняге веки

и шинелью рваной бережно накрыл.

Жду, что кончится обстрел. Дай, Бог, мне силы:

жизнь продолжится с последнего листа.

Может быть, окопчик станет мне могилой?..

Мне – и Васе. И – ни палки, ни креста!..

Кто же, братцы, помирать так рано хочет?..

Но опять и снова – близко – бах!.. И – ах!

Осыпается окопчик, мой окопчик,

и песок скрипит противно на зубах…

…Непривычно. Вдруг всё стихло спозаранку.

Матюкнулся из окопа сгоряча:

снова – танки, танки, танки, танки, танки, –

а за ними – в серой форме саранча.

Подходите, ближе, ближе, супостаты!..

Я – солдат! Меня так просто не возьмёшь!..

У меня для вас – ещё одна граната,

три патрона и, как бритва, острый нож!..

…Мама! Я вернусь к тебе дождём весенним.

Спелым ветром в дверь скрипучую ворвусь, –

пролечу – шепча, волнуясь – через сени

и к родной щеке губами прикоснусь!..

Жизнь такая: снова в прошлом будут беды,

забелеют занавески на окне.

Я вернусь, мамуля, – залпами победы,

грустной песнею о прожитой войне!..

…Не дождаться мне желанной контратаки!..

Не коснуться вновь любимого плеча!..

Ох уж эти танки, танки, танки, танки,

а за ними – в серой форме саранча!..

В остальном

А в остальном всё, мама, – ерунда!..

Орут коты, их снег не испугает!..

Ну, нет свободы, мама, как всегда.

И в первый раз – тебя в начале мая.

Я перед сном с тобою говорю

и о тебе, работая, горюю.

Ну, и ещё, работая, – горю!..

А поселенье – день за днём ворует…

Вновь за окном хибары – кутерьма,

рвёт плотный ветер тучи снеговые.

Вдвойне понятно мне, что значит мать, –

когда читаю письма дорогие.

И вот итог последнего письма:

«Сынок, прости меня, я умираю!..»

Ты умерла, когда была зима.

И пусто мне – теперь, в начале мая.

В отпуске

Лукьяненкову А.В.

Я отпуск взял и к маме укатил.

Её домишко – в Краснодарском крае.

И я когда-то в этом доме жил,

Ну а теперь – лишь в гости приезжаю.

От дома к морю мне – рукой подать,

А вдоль дороги протянулась зона.

И хоть тепло, – совсем не благодать

Она для заключённых в ней, – девчонок!..

Иду от моря как-то я домой,

А две из них: «Отец!.. Эх, нам бы – квасу!..

Ведь нас здесь поят – тёплою водой,

А квас холодный – это было б классно!..»

Ах, бедолаги, – скромные мечты!..

И захотелось сделать всё красиво:

Купил бутылку – вылил на цветы,

А внутрь налил – холодненького пива!..

И в дни былые, отдыхая здесь,

Вполне был счастлив, а тогда – без меры! –

Мне те девчонки отдавали честь, –

Как рядовые – видя офицера!..

С тех пор мечта: в приезд очередной

К той зоне – с пивом – пару раз вернуться.

Пусть отойдут девчоночки душой

И лишний раз нелишне улыбнутся.

В поисках утраченного

Вновь дёрнулся состав. Поплыл перед вагоном

не сдавшийся годам старушечий базар.

Чужой мальчишка мне махнул рукой с перрона:

улыбка в пол-лица, лучистые глаза.

Я вспомнил отчий дом у станции Любимой, –

всё детство за окном гремели поезда.

Придумал, что они провозят счастье мимо,

чтоб выплеснуть его в большие города…

Прошло немало лет, но всё же я невежда

в вопросах бытия. А жизнь моя – в пути, –

поскольку вдруг решил, что счастье где-то между

стремленьем ехать вдаль – потребностью сойти.

Задумаюсь порой, стараюсь оглядеться:

«А что же я ищу?..» И снова слышу вздор:

«Что ищешь – потерял на станции из детства,

и путь назад закрыл сердитый семафор».

В прихожей

Туфли милой – у порога,

на крючке – плащ, цвета вишни.

Подойду к нему – потрогать, –

и – счастливый, как мальчишка.

Эти вещи – атрибуты

полноценной жизни, славной.

Дама в доме – это круто!..

Только быть желает главной.

Злая память – будто губка:

вижу я, нажав немножко:

здесь другой висела шубка,

были тут её сапожки…

…Месяц, два – и всё сначала, –

от повторов скучно в мире.

От любви – душа устала,

и опять в моей квартире

лишь мои остались вещи.

Ах, как сладок вкус свободы!..

Удалось в потоке женщин

отыскать спасенье брода.

В доме – мирно, а в прихожей –

аскетичная картинка:

мой пиджак из чёрной кожи,

а под ним – мои ботинки.

В прощальном вальсе

Уныло в грунт вжимаю тело:

«Перетерпи, потом – беги!..»

Возможно, снова стану смелым, –

когда за холм уйдут враги.

Когда их серые шинели

исчезнут мирно с глаз долой, –

тогда рвану – туда, где ели,

помчусь оврагами домой!..

Но разве свет вновь станет белым,

лишившись чести и борьбы?..

Пусть никогда не стану смелым, –

но жалким трусом мне не быть!..

Пусть не вернусь к старушке-маме,

но через жуть и дикий мат, –

я непослушными руками

сожму холодный автомат.

Давай, дружище, поднимайся, –

коротким будет этот бой.

И облака в прощальном вальсе

пройдут к востоку над тобой.

В следующей жизни

Я в следующей жизни не напишу ни строчки:

схожу с молитвой в церковь и там зажгу свечу.

И после – мыслить в рифму уж не сумею, точно,

А главное, стихов я – писать не захочу!..

Я буду бизнесменом, а может, кем-то круче, –

Зауважают пули мой крепкий медный лоб.

А кто с мечом припрётся, тот от меня получит,

Как говорят в народе, – по первое число!..

И ни для наслажденья, ни просто так, от скуки –

Марать бумагу будет мне вовсе ни к чему,

Ведь что сейчас волнует и причиняет муки, –

Не то что близко к сердцу, – и к заду не приму!..

И буду жить я классно – уверенно, красиво,

Взирая на поэтов несчастных свысока, –

Презрительно и даже немножечко брезгливо.

Но… в следующей жизни моей. Ну а пока…

Поскольку не умею другого ничего я –

Пишу стихотворенья, – стишата, так сказать.

Но все, кому читаю, – смеются надо мною;

Советуют мне с этим занятьем завязать!..

За что мои творенья с издёвками поносят? –

Ну никаких изъянов я в них не нахожу!..

Но раз они признанья и денег не приносят, –

Вот это докропаю и, точно, – завяжу!..

Мечты о светлой жизни – хорошее начало!..

Мечтать же легче с неким количеством деньжат.

Моя метла-подруга, наверно, заскучала;

Ну что ж, пора за дело. Ох, руки как дрожат!..

Познаний много ль надо, чтоб с нею управляться?

(Зачем пять лет мозгами ворочал в МГУ?..)

Нетрудно догадаться – с конца какого браться,

И вот уже я – профи: двор вымести могу!..

А ну-ка – расстараюсь, трудом по лени вмажу, –

Пусть на икру не хватит, но будет в доме хлеб!..

И дворик станет чистым, и господа не скажут –

Мол, дворник наш, бездельник, опять навеселе!..

В церкви гасят свечи

Вновь швырнул на церковь вечер

траурную шаль.

Семь часов, и гасят свечи,

праведно спеша.

Я свечу поставил маме, –

сам зажечь хотел.

Не коснулось свечки пламя –

окрик не велел.

Я – на выход, хлопнут двери

яростно за мной…

Наш не самый Крайний Север

дружит с темнотой.

Намела метель сугробы

под моим окном.

Чуть дыша, общался с Богом

страстно перед сном.

Говорил одно и то же

я Ему опять.

Он ведь умный, Он ведь сможет

глупого понять.

Не задержится с ответом

и подаст мне знак:

где мой путь – волшебный, светлый,

где – кромешный мрак.

Снова год промчался грозно, –

каша в голове!..

Лишь бы не был слишком поздно

Богом дан ответ!..

Поутру – сердитый, хмурый –

в церковку лечу…

Не зажгли старухи-дуры –

лишь мою свечу.

В этот вечер

Под занавес хмурого, мокрого дня,

любимая, ждёшь ты тепла от меня, –

пусть в сердце вольётся прохладе назло

пушистая нежность волнующих слов.

Как дочку свою – по головке слегка

поглажу, и дрогнет от ласки щека, –

на время забудешь, что дело к зиме.

Совсем ничего мне не нужно взамен.

Ты руку мою можешь снять, оттолкнуть –

как хочешь. Прошу: просто счастлива будь –

сейчас и шагнув в темноту за порог.

А я в этот вечер – не так одинок.

Сказал бы: «Моя!..», только ты – не моя:

есть муж, дочь и сын, – золотая семья.

В достатке, в порядке и с радостью – дом,

и вечером этим была бы ты в нём, –

но ночи печалят и сводят с ума,

ведь каждый твой нерв – как тугая струна,

и мощный зигзаг появился в судьбе, –

в том доме любви не хватило тебе.

Ты руку мою можешь снять, оттолкнуть –

как хочешь. Прошу: просто счастлива будь –

сейчас и шагнув в темноту за порог.

А я в этот вечер – не так одинок.

Ваша светлость апрель

Вот, друзья, и весна. Не хотите – зимуйте.

Не бывало денька без обветренных слёз.

Ваша светлость апрель, – мне тепла наколдуйте, –

а не этот ворчливый, упрямый мороз.

Я смирился давно с неприязнью погоды

и по снегу бреду новый беличий круг.

Позвонить, пошалить?.. Но ведь вышли из моды

посиделки среди захмелевших подруг.

Шаг за шагом крадут – нежно – мысли о Боге,

обо всём остальном – будут мысли потом.

Я женат на Луне и на этой дороге,

что из дома ведёт в ставший крепостью дом.

Двоеженец святой, разведусь я мгновенно,

если вдруг на звонок приоткроется дверь, –

пусть вернётся любовь!.. Но приму – внутривенно! –

что подарите вы, ваша светлость апрель.

Ведь ты всю жизнь

Твоя обязанность – суметь

расслабить анус, мозг и плечи, –

когда свою увидишь смерть.

Ведь ты всю жизнь ей шёл навстречу.

Весенняя

Под напором весенним

Снова буря в крови!

Не прошу снисхожденья –

Сердце жаждет любви.

И однажды, как в сказке, –

Мне навстречу – она.

И в глазах, полных ласки,

Искра страсти видна.

Закружу, будто ветер;

Обниму, как туман.

Не поймёт, не заметит

То, что это – обман.

Лишь когда сном прекрасным

Вдруг исчезнет весна,

Станет девушке ясно,

Что, как прежде, – одна.

Распахнулась душа.

Отчего? – Я не знаю!..

То иду не спеша,

То, как птица, порхаю.

То лечу, как стрела,

То верчусь, как юла;

И, как снег – от тепла, –

От блаженства я таю…

Ну а может случиться:

В вихре радужных грёз

Я сумею влюбиться

Не шутя, а всерьёз.

Предложу обречённо:

«Будь моей навсегда!..»

И вздохну облегчённо

От ответного «да»…

Эх, разумнее стать бы, –

Ну зачем мне спешить

И друзей в шуме свадьбы

Глупым видом смешить?..

Подожду-ка я лета,

Пыл умерив хмельной,

А красавицу эту –

Обойду стороной.

Распахнулась душа.

Отчего? – Я не знаю!..

То иду не спеша,

То, как птица, порхаю.

То лечу, как стрела,

То верчусь, как юла;

И, как снег – от тепла, -

От блаженства я таю.

Весна

По утрам за окном беспокойный

щебет птиц, развесёлый, нестройный,

и от радости плачут порой целый день небеса.

Вдоль  по улицам – звонкие воды,

и в душе – ощущенье свободы

и любви нескончаемой море. А это – весна!..

Ах, родная, прости меня, знаю:

был не прав. Только верь мне: скучаю.

И скучал в дни бескрайней разлуки. И буду скучать, –

если ты не откликнешься вскоре,

чтоб войти снова в тёплое море –

я мечтаю тебя этим морем прекрасным обнять!..

Нам так важно увидеть друг друга!

Вновь придут – и морозы, и вьюга,

и вернутся тревожные, серые зимние сны.

Но в душе, несмотря на ненастье,

будут вспыхивать искорки счастья –

отголоски оставшейся в сердце минувшей весны.

Ветер

Я тебя сегодня встретил,

К сожаленью, не одну, –

Налетел осенний ветер

И украл у нас весну.

Небо хмурое из стали,

Ты под ручку – не со мной, –

Не об этом мы мечтали

Нашей нежною весной.

Ветер кружит, кружит, кружит

Стайки листьев надо мной.

Видно, дьяволу он служит –

Этот ветер ледяной!..

Говорю: «Ты мне не нужен!..»

Плащ – плотней, а пояс – туже,

И – скорей, скорей по лужам,

Вдоль по улице – домой.

Оглянувшись, снова вижу

Я двоих – у них весна.

Ветер просто ненавижу, –

Впрочем, в том – моя вина, –

Что любовь твою уносит

Он куда-то, навсегда,

Оставляя мне лишь осень,

Да в душе – кусочки льда.

Ветер кружит, кружит, кружит

Стайки листьев надо мной…

Вечер озорной

Опять решил я загулять –

Пройтись по улицам знакомым,

Девчонку ветреную снять

И оказаться с нею дома.

Немного лёгкого вина

Закружит головы лихие,

И задурманит допьяна

Любви ворованной стихия.

Ах, вечер, вечер озорной!..

Луны волшебная улыбка.

Иду, как прежде, – заводной,

Но не клюёт капризно рыбка.

Мне впору сети расставлять –

Следа былой удачи нету!..

И буду я опять блуждать

Один до самого рассвета!..

Среди вечерней тишины

Иду, ненужный, и гадаю:

Быть может, много седины

Мою макушку украшает?..

А может, вышел перебор –

Всего, возможно, с полстакана?..

Какой же с пьяным разговор?

Да я и сам не стал бы с пьяной!..

Ах, вечер, вечер озорной!..

Луны волшебная улыбка…

Да и какой же я жених?..

Ах, где вы, годы молодые?..

Так много рыбок золотых,

Да только все они – чужие!..

Не подфартило? – Не беда!..

Что ж мне – стреляться, в самом деле?..

К тому же буду рад, когда

Проснусь один в моей постели!..

Ах, вечер, вечер озорной!..

Луны волшебная улыбка…

Вечно живая

У друга моего, в Сургуте,

В хрустальной вазе ветвь стоит –

Подарок кедра. И хранит

Лесную свежесть. Скоро будет

Пять лет. А ваза ведь – пустая.

И, приезжая, я мечтаю

Ту ветвь увидеть вновь живой.

И удивляюсь: «Боже мой!..

Вот волшебство!.. И как не верить

Молве о прочих чудесах?!.»

И я к хозяину, Валере,

Пристал с вопросом: «В чём секрет?!.»

Ответил он: «Его здесь нет.

И время, стачивая в прах

Гранит могучий, ветвь не губит,

На удивление твоё,

По той причине, что её –

Всесильный Кто-то очень любит!..»

Вечно втроём

Себя судил – и строго, и нестрого,

и превращал в успехи неудачи.

Я почитал – и Сатану, и Бога, –

хотя всегда был выбор однозначен.

Дарили оба ценные подсказки

и огревали искренне по шее!..

Я был воспитан плёткою и лаской, –

порой не зная, что из них важнее.

С любовью в сердце брёл по преисподней,

потом наглел и в небо рвался спьяну…

Ритм у судьбы – неправильный, походный:

живёшь в Москве, а близок к Магадану.

Окажешь помощь или плюнешь в лица?..

Как паутина, грань бывала тонкой.

Мне повезло, что я не стал убийцей,

свиньёй-ворюгой, ловкачом-подонком!..

Почти распяли и почти обрили.

Но на голгофе и в азарте боя –

и Сатана, и Бог меня хранили.

И потому – благодарю обоих!..

Вижу звёзды

Спроси – отвечу, –

в слезах нет смысла и во лжи:

«И хмурый вечер,

и злую ночь я заслужил».

Я вижу звёзды

лишь сквозь решётку на окне.

Здесь всё серьёзно,

но пошутить охота мне.

«Ах, мне бы к звёздам!..» –

так рвань-душа моя поёт.

Неужто – поздно,

и невозможен разворот?..

Эх, мне бы к звёздам!..

Не верю, что совсем пропал,

и навсегда

уделом стал лесоповал.

Спроси – отвечу,

что всё нормально у меня.

Но хвастать нечем.

Дым не родится без огня.

Погасло пламя

в далёком прошлом, под Москвой.

Укрыт снегами

нелёгкий долгий путь домой.

«Ах, мне бы к звёздам!..»

Спроси – отвечу

на самый каверзный вопрос.

Свободны плечи,

но на коленях – пара звёзд.

И это – важно,

всё остальное – ерунда, –

и хамство стражи,

и всплески позднего стыда.

«Ах, мне бы к звёздам!..»

Вкус летнего дождя

«Прощай!» – и всё. Была бы правда грубой:

с тобою мне встречаться нелегко.

Ведь каждый раз, твои целуя губы,

пью грушевый – наскучивший – ликёр.

Пока повтор не стал тоскливой пыткой –

привычно рву сценарий. Впереди –

всего лишь поиск нового напитка.

А ты – другого пьяницу найди!..

Возможно, вскоре станешь ты счастливой,

а мне – идти, по-прежнему, ко дну:

с болтушкой несерьёзной выпью пива

и с мудрой дамой красного хлебну.

Продолжив путь неверною походкой,

автопилот, по глупости, включив,

я нацелуюсь вдоволь сладкой водки

с девицей, заблудившейся в ночи.

И, пожалев о пройденном невольно,

припомню я, каким с любимой был:

сильнее всех фантазий алкогольных

меня невинный летний дождь пьянил.

Водила

Жена, пожалуйста – не булькай!..

Сейчас твоя мне пофиг стать.

Попью пивка с волшебной тюлькой.

И завалюсь – счастливый – спать.

В чём дело?.. Просто – перегрелся,

крутя баранку целый день.

Не нужно ужина: наелся!..

Уйди, родная, срочно, – в тень!..

Устал. И на хер – нервотрёпка!..

Не для неё – с тобою жизнь!..

А будешь вякать – выпью стопку.

Тогда, любимая, – держись!..

Конечно, бить тебя не буду.

Но ты – иди, ложись в постель!..

Я говорил со всяким людом:

полна машина новостей.

Не верещи!.. Прошу я: сгинь ты!..

Сейчас я – попросту осёл!.....

Россия – плачет, стонет, гибнет.

Водиле – грустно. Вот и всё.

Восемь

Один мудрец сказал, в лицо мне глядя строго:

«Ты знаешь, цель одна дана тебе и мне.

И вовсе не секрет: чтоб стать поближе к Богу, –

как можно чаще будь с собой наедине…»

Уверен, ни при чём врождённое упрямство, –

учи других, мудрец, а обо мне забудь!..

Нас – восемь, наша жизнь – немыслима без странствий,

поодиночке мы пройдём не каждый путь.

Пусть ветер на заре споёт о сложных тропах –

петляющих в горах, ведущих вверх и вниз.

Нам ввосьмером по ним с утра до ночи топать,

как будто бы мы все – единый организм.

Не от проблем бегу, отправившись в дорогу,

и нет мечты – покой в глухих лесах найти.

Я здесь лишь для того, чтоб стать поближе к Богу

и слиться с Ним в один надёжный коллектив.

Шестнадцать Божьих рук с рекой сражались смело,

шестнадцать Божьих ног взбирались на холмы.

Опять привал, костёр, и в восемь глоток пел Он,

и разлетались в ночь лохмотья скучной тьмы…

Под щебетанье птиц швырнуло солнце стрелы,

и восемь Божьих тел покинул сладкий сон.

Мы – восемь Божьих лиц, весёлых, загорелых,

и столько же сердец, стучащих в унисон.

Семь спутников моих когда-то помогли мне

понять, на берегу всклокоченной реки,

зачем в такую даль сквозь ветры, зной и ливни

упрямых восемь спин тащили рюкзаки.

Нас – восемь. Нам делить – и радость, и тревоги.

Я на друзей смотрю, и думается мне,

что больше в восемь раз сумел узнать о Боге,

чем тот седой мудрец услышал в тишине.

Вот и всё

Вот и всё!.. Навалилась лавиной зима.

«Вот и всё!..» – помню вздох обездвиженной мамы.

Не свихнуться – когда-то сошедшим с ума,

не рыдать – тем, кто стал в этой жизни упрямым!..

Вот и всё!.. Снег ложится на тихий порог.

Солнца луч, очарованный снежностью, скачет.

Ты прости: я пытался, но, грешный, не смог –

рассказать, как люблю я, и как много значишь.

Вот и всё!.. Барабанная слышится дробь.

Вот и всё!.. Вдаль бреду по безликой пороше.

Вот и всё!.. Но никто не отменит любовь, –

так как Бога на свете становится больше.

Вот поэтому

Опять пишу письмо тебе, –

Да, я скучаю – очень-очень.

Бегут вприпляску по судьбе

Из-под руки косые строчки.

Вам небо дарит теплоту,

И жизнь какая-то другая.

Какая?.. В точности не знаю,

Ведь я давно бессменно тут.

А за окном метёт метель,

Наш городок зарыть пытаясь, –

Такой на севере апрель,

И я им снова наслаждаюсь.

Я здесь останусь навсегда,

Тебе – лишь там, в тепле, спокойно.

И вот поэтому с тобой мы

Не будем вместе никогда.

Ты мне ответишь?.. Может быть.

Но это, в общем-то, неважно;

Как ветру дикому ни выть, –

Не оборвать поток бумажный.

Ведь вечера – не просто так,

Не для попоек до упаду, –

Мне написать тебе – в усладу;

Тебе читать моё – пустяк.

А за окном метёт метель…

Вновь погашу я верхний свет,

Настольной лампы круг – и только, –

И в полутьме летящих лет

Не так остра тоски иголка,

И мысли – легче теребят,

И ты – как будто где-то рядом.

Но быть со мной тебе не надо,

Ведь этот мир – не для тебя!..

А за окном метёт метель…

Время есть

Как сегодня тихо, скучно:

не бомбят, и нет атак.

Время есть – себя послушать,

в папиросный глядя мрак.

Время – штопать гимнастёрку,

время – близких вспоминать.

Как ты там, моя сестрёнка?..

Ну а ты, – здорова, мать?..

Тот, кто слаб, – о прошлом тужит,

созерцая облака…

Скоро нас начнут утюжить

танки злобного врага.

И тогда начнётся песня, –

взвизги пуль, снарядов вой!..

Смерть намного интересней,

если знаешь, для чего.

Чтоб сестрёнка замуж вышла,

чтобы был в семье уют!..

Не поможет кто-то свыше, –

я не зря погибну тут!..

Смерть в окопе – под копирку.

Верь: солдату будет рай!..

Всё. Успел заштопать дырку.

Немец, падла, – начинай!..

Время не лжёт

Что идеально в мире реальном?..

Странны – ведь правда? – раздумья такие.

Скажет, кто Верует: «Бог идеален!..»

«Звук идеален», – скажут глухие.

Может быть, кто-то припомнит про Будду.

Стоит ли спорить? Я и не стану.

Просто скажу: идеальны секунды.

След не оставив, тают и тают.

Эти малышки очень красивы.

Их непрерывен поток бесконечный –

лишь в непрерывности истинно живы

жизни картины. Смертной и вечной.

Время-поток – всем основам основа,

он бы исчез – всё бы разом пропало.

Капля за каплей – снова и снова, –

эта река не бывает усталой.

Каждая капля – связь наших судеб.

Связано с каждой светлое что-то.

Каждая капля – общею будет

и для живущих людей, и для мёртвых.

Время не лжёт, никому не мешает.

Не паникует, – ведь Время бесстрастно.

Время не думает и не решает.

Время не судит. Оно – безопасно.

Нет высоты для него или бездны.

Может быть кратким, хотя и безмерно.

Время бесценно. Время полезно.

Только оно идеально, наверно.

Время спешит

Время всё время спешит,

сводит людей неоправданно быстро.

Дай нам, мужчинам, души

в поступках,

женщинам – здравого смысла.

Дай нам возможность понять,

прежде чем сделаем шаг навстречу:

точно ли надо обнять

друг друга,

ну, а любовь – не на вечер.

Вряд ли подсчёты важны,

сколько вас было в моих объятьях.

Стёртые лица, а сны

напомнят

стройные ножки в разрезах платьев.

Страсти пожар, что взамен?..

Счастье – с улыбкой – мелькнуло мимо.

И холоднее ко мне

надежда

вдруг повстречаться с любимой…

Время ужасно спешит,

сводит людей неоправданно быстро.

Только не время грешит,

все знают:

грешны поступки людей и мысли.

Время спешит – се ля ви:

миг – и сменилась весна снегопадом.

Что же я понял в любви

за годы?..

То, что подмены – не надо!..

Время всё время спешит…

Вряд ли мне

Помнишь, милая, прежних нас –

в берегах Ангары и Лены?..

Как сердечно встречал Кавказ,

как Байкал провожал надменно?..

Мы любили ветрам назло,

но теперь всё у нас иначе:

мы – как в лодке с одним веслом,

как на паруснике без мачты.

Нас, друг другу чужих, не ждут

ширь полей и объятья леса.

И другие за нас поют

у костров золотые песни.

Видеть им, как рассвет красив,

как прекрасен пожар заката…

Всё припомни и согласись:

вряд ли лучшему быть когда-то.

Так давай соберёмся вновь –

вдаль, туда, где не знали лжи мы.

В мир, где наша жива любовь,

где мы, прежние, – вечно живы!..

Может быть, в лесах Колымы

или в жарких ветрах Ташкента –

снова скажем друг другу мы:

«Вряд ли мне будет лучше с кем-то!..»

Всё забудется

Говорят, всё забудется, – жди.

Что за глупость такая, ей-Богу?..

Не забудутся даже дожди,

прибивавшие горе к порогу.

Много было их, этих дождей, –

восемь лет – от июня до мая.

По конвертам я знаю, ты где.

Что же это за место, – не знаю!..

Знаю только, что холодно там,

знаю только: ты – валишь, не строишь.

Думал сын: ты – моряк-капитан,

только правды надолго не скроешь.

Жду невольно я новой беды:

вдруг нагрянут незваные гости.

Сын в шестнадцать – такой же, как ты, –

по походке, по взгляду, по злости.

Сын с друзьями. Они – близнецы.

Будто созданы все под копирку!..

Натоптали дорожку отцы –

через местную нашу бутырку.

Я уже – разнесчастная мать, –

тихо плачу в пустынной кровати.

Я пыталась тебя проклинать, –

но не стало светлей от проклятий.

Говорят, всё забудется, – жди, –

что за глупость такая, ей-Богу?..

Впереди будут те же дожди, –

взгляд тоскливый на ту же дорогу.

Всё закончится весной

Я знаю: всё закончится весной.

Такой тоскливой и такой чудесной!..

И ангелы, порхая надо мной,

споют мне о любви бескрайней песню.

И я – на удивленье – не хмельной,

вдруг стану светлой птицей легкокрылой.

За несколько мгновений над землёй –

припомню вдохновенно всё, что было.

Как брёл порой ненастной наугад.

Как трусом был, мечтая стать солдатом.

Как рушился бетонный плен преград,

со страху мной придуманных когда-то.

Весёлый в седине, дурной, чудной,

стремящийся вобрать побольше света…

Я знаю: всё закончится весной.

Но, Боже мой, пожалуйста, – не этой!..

Всё – как надо

Сколько слов потрясённых сказано,

заклинаний: «Не ждите в гости!..»

Пополнение алчно празднуют

молодеющие погосты.

Бритвой по сердцу плач голосистый,

на подходе

новые «лишние»,

треть из них – торгаши и таксисты,

больше четверти – просто нищие.

Заучили: кресты нелегко нести,

и не грех – на чужое зариться;

чтобы не было тяги к духовности –

должен печься народ о задницах.

Или страстно хотеть

забыться,

безысходной не чувствовать слабости.

Помогите народу спиться –

он с похмелья ещё покладистей.

Не по силам штакетину выломать,

если с детства повадки кроличьи.

Да, всё верно: считайте быдлом нас, –

заслужили, чего уж скромничать!

Презирая,

рассыпьте горошины –

вместо злата в ладони швырните медь;

отзываясь монетам брошенным,

громче пиру во время чумы шуметь.

Раболепнопослушные граждане,

шутовски жалким крохам рады мы.

И сыты

намёками радужными,

колесящими грудь наградами.

У безделья – края непочатые:

труд во имя труда – чудачество.

Стопудово, что нынче зачатые

не получатся выше по качеству.

Наше будущее обозримое

нефтедолларами не излечится, –

приумножится в душах звериное,

приуменьшится человеческое.

На разгром, холода и распутицу

поворчит Русь слегка, потревожится, –

всё, что вами предсказано, сбудется;

всё, что вами намечено, сложится.

Здесь не нужно работы топорной,

всё по Божьему выйдет укладу;

на устах – и покорно, и вздорно –

философское

спорно-бесспорное:

в мире всё происходит, как надо.

Ноябрь 2010

Всё не так

Проснусь. Всмотрюсь во тьму и вздрогну.

Вновь сны за прожитое мстят.

Всё ясно: молимся мы – Богу,

а поклоняемся – чертям.

Включаю свет. Мне здесь не рады.

Домашний призрачен уют.

О, где Ты, Бог?!. А черти – рядом.

И жрут, как мы, и с нами пьют.

И подбивают на проступки.

За них – в веках прощенья нет!..

Окно. Часы. Летят минутки.

И смерть – заслуженный ответ.

Христос глядит с иконы строго.

Святые грешных не простят.

Страдая, молимся мы Богу.

А поклоняемся – чертям.

А поклоняясь – жаждем Чуда.

А Чудо – просто мишура.

Мы все – предатели, Иуды!..

Мы Бога предали вчера!..

Нельзя объять судьбу-дорогу,

от грязи мелом очертя.

Наивно молимся мы Богу.

И – поклоняемся чертям.

Всё просто поздно

Всё просто. Мы встретились поздно.

Ты зрелою стала, а я – несерьёзным.

Смотри!.. Это видно по звёздам:

с тобою мы встретились – вовремя –поздно.

Медведицы ковш изогнулся

сильнее обычного. Это – знак добрый!.

Некрепко завязанный узел

развяжется сам. Согласись: как удобно!..

У каждого снова – свобода.

Не нужно нелепых и скучных усилий.

И зря ты с бокалом сегодня, –

ведь цвет у тоски – не зелёный, а синий.

Пусть будет отходчивым сердце.

Пусть будет январь не жестоко морозным.

В объятьях другого согрейся.

С которым тебе повстречаться не поздно.

Всё прошло

Всё ж я научился входить,

через восемь месяцев, в свою квартиру –

без тоскливой боли в груди

и без ощущенья, что не нужен миру.

Лечь и унестись в никуда,

тишина затопит бесконечный вечер.

В темноте сияет под иконой свечка.

Всё прошло, и неча ждать.

Всё прошло: тебя не вернёшь.

О былом напомнят пять магнитов с юга,

плюшевые Зайка и Ёж, –

мы уж так с тобой не назовём друг друга.

Капает из крана вода –

руки не доходят, но, чтоб стать счастливым

не нужны две рюмки водки с кружкой пива:

Всё прошло, и неча ждать.

Всё прошло, но слышен опять

ночью от подушки запах твой волшебный.

Мне тебя уже не обнять,

и такой мне больше не подарит Небо.

Ты с другим, а значит, беда –

не беда. Но вновь грустят, не веря в это,

бархатные розы под твоим портретом.

Всё прошло, и неча ждать.

Всё равно есть

Мне надоело умирать:

скрипя зубами, дико мучиться,

когда кромсает душу жесть.

Но пусть не сложится игра,

и жизнь красивой не получится, –

Бог – всё равно – есть!

Всё, что будет

Жизнью угасающею сыты –

грезим то ли адом, то ли раем.

Друг, анализируя, – не ссы ты!..

Все мы рано-поздно умираем.

Можешь ты не делать свой анализ.

Вправе злой работой загрузиться.

Оставаясь где-то там в начале, –

беспощадно в пятницу напиться.

Только грусть вернётся с облаками,

севером отпущенными щедро.

Старческими, слабыми руками

трудно собирать осколки-щепки

жизни, подарившей столько чуда!..

И убитой жадными страстями!..

Повторю себе: «Я – есть и буду!..»

Всё, что было, черпая горстями.

Отмечая путь крылатой галкой,

всплесками нежданных междометий, –

я нашёл ответы на загадку –

для чего я жил, скрипя, на свете.

Не в себе хотел убить увечность,

не мечтал за всех решать вопросы.

Просто заскучал, пронзая вечность, –

дым вдохнув похмельной папиросы.

Всё, что имеешь

Хотел бы он влюбиться, да – никак!..

Спросил себя мужик: «Кому ты нужен?..

Страдающий запорами чудак.

От этого – то грустен, то простужен.

А как вот с этим: жмёт вовсю должок!..

Ты видишь путь к спасению?.. Иди ты!..

Так что предложишь даме?.. Пятачок?..

Остаток от уплаты по кредитам.

Любовь к прелестной дамочке – враньё, –

когда ни денег долго нет, ни стула.

Ведь всё, что ты имеешь, – для неё!..

Но только лишь прекрасное, придурок!..

Любимой ничего не сможешь дать?..

Ты – не жених, – мужик седьмого класса.

Сначала научись хотя бы срать!..

А уж потом – пожалуйста! – влюбляйся!..

Любить – как класть в морозы кирпичи.

Любить – как долг исполнить трудный ратный.

Конечно, парень, проще – подрочить!..

И проще, и немножечко приятней».

Всегда один

Давно висков седой коснулся дым,

Попутный ветер-время – в жизни-парусе,

Но хочется остаться молодым,

Не дав тоске приюта в светлой старости.

Пускай, былое взвесив, не солжёт –

В нетрезвой болтовне ли, на бумаге ли.

И сделает торжественным уход –

Туда, где, не спеша, летают ангелы.

Припомнит, как цвела любовь в груди.

Но, может быть, её напрасно ищем мы?..

Как ни пылал, – опять совсем один,

И кружит вороньё над пепелищами.

Что толку пальцы гнуть – друзей считать?..

Тот – предал вдруг, и в спину шепчут новые;

И вот теперь мне – точно, наплевать,

Кто бросит камень вслед, кто горсть пуховую.

И с виду вместе, всё же – врозь с людьми, –

Ни с кем из них не связан вечной клятвою.

Ну что ж… Ведь я один явился в мир, –

И из него один уйду когда-то я.

Всегда себя

А на прощанье я скажу:

«За всё простить не обязуйся!..»

Хотя в обидах – смерти жуть.

А непрощение – безумство!..

А я – за всё тебя простил!..

За то, что был не в меру щедрым.

За то, что вдруг не стало сил –

любить, как я любил в Сан-Педро.

Простил тебя за то, что пьян

с тобою был я слишком часто.

За то, рушилась семья, –

а я – смеялся безучастно.

Благие мысли сладко спят.

Их не разбудишь, – станешь вором!..

Прощаем мы всегда – себя!..

И нам нет дела до партнёров.

Всего лишь китч

Закрой свой рот!.. Не нужен яркий спич.

Побереги натруженные нервы!..

Ведь жизнь – во всей красе – всего лишь китч, –

как ни старайся глупо над шедевром!..

Всё решено давным-давно за нас,

и ни к чему над пропастью ломанья!..

И будь ты – гений, серость, пидарас, –

вот твой итог: «прощай» и «до свиданья».

Ты преуспел? Швырнул деньгу на Кипр?..

Ну, пусть – в Китай. Всё выглядит убого.

Что нужно всем? Не взмах твоей руки, –

явленье грешным – нам – посланца Бога.

Хотя и он, посланец, не спасёт –

лишь пропоёт псалмы, нахмурив брови.

А на его явлении урвёт

какой-то скот – деньжищи для надгробья.

Всего лишь навсего

Был твой выход громким выстрелом, яркой вспышкою во мгле.

Я ведь нашу встречу выстрадал за бескрайние семь лет!..

Семь годков с тоскою об руку в ожидании звонка.

Там, где жизнь пуста, как обморок, и, как ниточка, тонка.

Те года… Нет, не напрасные. Неподкупные года.

Не совсем однообразные, не вполне белиберда –

разметали счастье по полю, обезглавили семью…

Ясным взором ты заштопала душу рваную мою.

Я моргнул – сверкнул наколками. Зная: выгляжу ослом.

Завязались взгляды долгие заковыристым узлом.

Вот как хочешь – так распутывай!.. Лишь подумал – вот он, мент! –

Из подъезда вышел спутник твой и распутал нас в момент.

Две секунды был он зрителем – стал судьёй и палачом:

посмотрел в лицо презрительно и слегка задел плечом.

Крут начальник: трепещи, братва! И в любви ему везёт…

Ни на что я не рассчитывал. Просто ожил – вот и всё.

Всего лишь упал

Упал со стены деревянный распятие-крест.

Я крепко повесил лет восемь назад, – буду гадом!..

Ну вот, началось!.. Дьявол – точно – обманет и съест!..

Да ладно, чувак дорогой, – только бредить не надо!..

Присел. И смотрю на него. Ну, а мысли – о том,

что сильным казался себе. На поверку же – слабый.

И мать до сих пор спит под крепким дубовым крестом.

А памятник мраморный ставить старушке пора бы!..

Земное создание – крест. Смерть и траурность бед.

А мысли при виде него – устремляются в небо!..

И в город, где не был, наверное, тысячу лет.

Где жжёт темнотища ослепшего братика Глеба.

А кто говорил: «Бог не выдаст, а Дьявол – не съест!..»?..

И снова опустятся скорбно и тягостно плечи.

Я знаю, зачем ты упал со стены, славный крест!..

Чтоб снова я думал о тех, кто любим бесконечно.

Слепой – не умерший. Он – искренне ждущий гостей,

чей день непустой – зряче, солнечно, радостно прожит.

Ах, как ты живёшь, милый брат, – в темноте, в черноте?..

И мысли какие – прозревшую душу тревожат?..

Ломаем судьбу. Жизнь бездарно кромсаем свою.

А после – ругаем себя и бессмысленно плачем.

Братишка, ты – прав!.. Над упавшим крестом признаю, –

что видеть уметь – совершенно не значит быть зрячим.

Вновь – мыслей поток. И мольбою его не унять.

Я крест подниму и с любовью повешу обратно.

Прости меня, Боже, что крест – где схоронена мать.

За то, что давно я не видел ослепшего брата.

Всем подряд

Мне приснились её глаза –

свет волшебный в душе остался.

И проснулся я в два часа,

вспомнить что-то ещё пытался –

форму губ и ушей. И нос.

Подбородок и шею тоже.

Цвет, объём и длину волос,

рост, фигуру и запах кожи.

Я себя до зари терзал, –

ждал: раскроется тайна ночи.

И смотрели из тьмы глаза –

это было красиво, очень.

Отыщу этот ясный взгляд,

обещающий бездну ласки!..

Встречным женщинам – всем подряд –

я заглядывать буду в глазки.

Вспомнил

Я вспомнил. Вслушался. Оттаял.

И лучшим другом сделал страх.

То,  что забыл и не исправил, –

мне Бог напомнит в Небесах.

С ожившей в памяти картиной, –

себя давно простив уже, –

всё меньше я – подлец, скотина;

всё больше радости в душе.

Сперва – кошмары мне во благо,

а позже – славная игра.

Не стерпит крепкая бумага –

того, что сделано вчера.

Опять затянется силком нить

воспоминаний. Шапито!..

Сейчас неплохо бы всё вспомнить, –

чтоб меньше выслушать потом!..

Стою, обнявшийся с берёзой,

и ствол качнувшийся, – в крови.

А по щекам стекают слёзы.

А в них – остатки нелюбви.

Выбор есть

Сердцу холодно в груди.

А дорожка впереди –

стелется.

И чем дальше, тем сильней

жизни пасмурной моей

мельница.

Я, конечно же, – не плох.

Помогает Батька-Бог,

хмурится.

Не светлы мои дела, –

с малолетства увлекла

улица.

Скомкав памятную грусть,

на скамейке растянусь

сладостно.

Говорила правду мать:

всё сначала начинать –

тягостно.

Я – не трус, но – не герой.

Встало прошлое горой

мраморной.

Подневольные года.

И улыбка, как тогда, –

траурна.

Отдохнул?.. Хорош лежать!

Видишь? Вот легла межа

белая.

Выбор есть?.. Конечно, – нет!..

Жизнь хорошую, без бед –

сделаю!..

Я же сам себе не враг.

Эй, бродяга, твёрже шаг –

в светлое, –

где не надо ждать звонка.

Ну, а песенка зэка –

спетая!..

Гарантийный талон

Не раз был размазан бедой по земле

и часто терял я в туманах дорогу.

Жалел о поступках и глупо хмелел,

не слушая мысль: «Друг, иди же ты к Богу!..»

И вот я решился: икон накупил

и, в сумрак при свечке отправив квартиру,

всех сразу святых о простецком просил:

«Деньжат мне побольше, поездить по миру!..»

Не верилось в чудо, но вдруг чудеса

квартиру мою на заре посетили.

Мне дружно сказали святых голоса:

«Истёк в понедельник твой срок гарантийный!..»

Кошмар да и только!.. Мне так не свезло!..

Упущено время бездарно, нелепо.

И чтобы был выписан новый талон, –

придётся за ним отправляться на Небо.

А так неохота пройти новый путь.

Желания нет, и терпенья не хватит.

И жизни остаток – устало тянуть

уже без надежд и без всяких гарантий.

Ведь знал же, что время не ходит назад!..

Внимания хочет, – чтоб не было спешки…

Прости меня, Господи, – был виноват, –

всю жизнь игнорируя Службу поддержки.

Где начинается рассвет

Сообщил товарищ новость, –

в ней теперь сомнений нет:

где-то там, в горах суровых,

начинается рассвет.

Где-то там – обитель Божья

и торжественный покой.

И со сладкой в душах дрожью

мы идём крутой тропой.

Отдохни чуть-чуть, товарищ,

в гору путь – втройне далёк.

Встанем здесь, и ты заваришь

в котелке для всех чаёк.

Посидим у костерочка,

повздыхаем, помолчим…

На привале, ближе к ночи, –

разговор – неутомим.

Нас навряд ли остановят,

приказав залечь на дне, –

переломы, запах крови –

восхождений прошлых дней.

Это жгучая потребность –

покидать простор полей, –

чтобы быть поближе к небу,

оставаясь на земле.

Отдохни чуть-чуть, товарищ,

в гору путь – втройне далёк…

Где ты?..

Где ты, где ты, где ты,

Где ты, друг надёжный мой?..

Песни не допеты

Под сияющей луной.

Мы вдвоём с тобою, повезёт, – так вчетвером –

Вновь по тихим улочкам пройдём.

Влезть бы мне для шика

В старый супермодный клёш.

Жаль – в моих пожитках

Это диво не найдёшь.

Каблуков подковки по остывшей мостовой –

Был бы сверхпотрясным выход мой!..

Тёртая «Монтана»

Среди прочих тряпок есть.

Буду у фонтана

В пять, а лучше – ровно в шесть.

Опоздаешь?.. Ладно. Будешь поздно?.. Ну и пусть –

Я тебя, конечно же, дождусь.

Выпью кружку пива,

Пену горькую смахну.

Сплюну хмель красиво,

Папироску потяну.

Жизнь, как ты прекрасна! Наслажусь тобой сполна, –

Ты ведь у меня всего одна!..

…Столько лет промчалось

С незапамятных времён!..

Поминать досталось

с болью – множество имён.

Звёздочки на небе об ушедших говорят –

В честь моих товарищей горят!..

«Где ты, где ты, где ты,

Где ты, мой надёжный друг?..»

Глупо ждать ответа,

Голос гаснет на ветру.

Молодость умчалась. Хоть шикарный вечер мал, –

Я бродить по городу устал.

Глупая рыба

Какая-то мощная глыба

вновь давит заблудшую душу.

Я стал вдруг холодною рыбой,

бездумно стоящей под душем.

И кажутся струйки слезами.

Я плачу водою проточной…

Судьбина – кривая, косая –

ударит и утром, и ночью!..

Унынием боль не разрушишь –

останется тяжесть навечно.

Стою жалкой рыбой под душем –

безумной, бездарной, увечной.

Взгляд, в кафель направленный тупо.

И струйки, клюющие темя.

Не хочется быть рыбой глупой.

Но чтоб поумнеть, – нужно время!..

А силы – появятся снова, –

не радуйтесь, тёмные твари!..

Я буду к несчастью готовым, –

когда острогой вновь ударят.

Ловите серебряной сетью,

крючком золотым поддевайте.

Блесною – из стали, из меди –

поймать безуспешно старайтесь!..

Израненный, вырвусь на волю.

И вскоре – не падший, не жалкий –

нехоженым, в терниях, полем, –

счастливый, – пойду на рыбалку.

Глупая фантазия

Чёрт жесток. Кому из нас охота

под его рога подставить грудь?..

Дочек звали Гнидой и Страхотой, –

чтоб светлее был по жизни путь.

Почему?.. Придёт за ними Дьявол, –

содрогнувшись, скажет имена.

Заберёт – того, чьё имя Слава,

Рада, Счаста, Бога и Весна…

А мальчишек звали – Гадом, Пленом.

Нерадив и Пьян, и Пустозвон.

Может быть, теперь, сквозь поколенья –

всплыл со дна веков кошмар имён?..

Потому житьё у многих – падаль,

грусть и злость, и боль, и жуткий страх?..

Чтоб твой род погиб – да много надо ль?..

Назови детишек – Смерть и Прах!..

С давних пор в сердцах порок, наверно.

Предок древний, – сеял?.. Пожинай!..

Блуд, жестокость – всяческую скверну, –

нелюбовь, немир, неурожай!..

Ладно, хватит глупых шуток. Баста!..

У детей другие имена.

Хватит бить друг друга, хватит хвастать,

хватит ждать, когда придёт весна!..

Чтобы горечь жгла нас всех не часто, –

на весь мир закатим звонкий пир!.....

Пусть растут детишки – Рада, Счаста,

Погурман, Веселий… Владомир…

Гляну в небо

Гляну в небо, в серые проёмы,

цепким взглядом боль поворошу.

Грозный папа – с кожаным ремнём, и

в то же время он – забавный шут.

В оба глаза – снова – по соринке

и по капле горькой из души.

Врежь, отец, мне пряжкой, по старинке,

а потом, как в детстве, рассмеши.

Врежь за то, что встал на мостик шаткий –

без страховки, глупый во хмелю.

Бубенцы взволнуются на шапке:

«Мальчик милый мой, на боль – наплюй!..»

«Будь доверчив, сделав шаг из дома!..» –

даст совет с улыбкой грозный шут

Гляну в небо, в рыжие проёмы.

И надену папкин парашют.

Говорили звёзды

Он – изменщик. Неужели?!.

Будто прыгнула с качелей,

повстречалась с мощной елью

очень больно головой.

Что же ты творишь, зараза?..

Ах, как подло, ух, как грязно!..

И решила гордо сразу:

«Значит, он – теперь чужой!..»

Говорили с неба звёзды:

«Расстаётесь слишком поздно!..

Всё, что было, – так серьёзно!

Ты не сможешь без него!..»

Да, одной – совсем не просто

в грешной жизни на подмостках.

Но ударил – очень хлёстко,

так что – действуй и не вой!..

Платье новое надену,

выйду, яркая, на сцену.

Да, себе я знаю цену:

раз и восемь ничего.

Да и этой цифры – мало!..

До работы – два квартала;

мужики глядят из зала, –

только нету моего!..

Отпашу, вернусь с работы.

Мне вина хлебнуть охота.

Ну, так завтра же – суббота, –

выпей, девушка, чуть-чуть!..

Нет уж, лучше – чашка чая;

утро трезвое встречая,

вновь продумаю с начала

мой дальнейший славный путь…

Говорили с неба звёзды:

«Расстаётесь слишком поздно!..

Всё, что было, – так серьёзно!

Ты не сможешь без него!..

Да, одной – совсем не просто

в грешной жизни на подмостках.

Но ударил – очень хлёстко,

так что – действуй и не вой!..

Говорит с цветами

Островочки снега на траве пожухлой, препротивный ветер, гололёд местами.

Телефон проплакал, и с тех пор старуха стала вдвое чаще говорить с цветами.

«Милые, родные…» – жилистой рукою стебельки погладит, листья приласкает.