Лесков: Прозёванный гений

Вольный стрелок

Покинув Райское, Лесков надеялся найти в Киеве новое место на коммерческой службе, сладость которой уже вкусил. Но одно дело, когда тебя приглашает поработать глава компании, другое – когда ты сам просишься к незнакомым людям. Причисление к дворянскому сословию, когда-то с трудом выслуженное отцом, теперь оказалось препятствием, и неодолимым, «…торговые деятели смотрят на всякого соискателя торговых занятий, не принадлежащего к купеческому роду и не выросшего в приказчичьей среде, как на человека, не способного к делу, “дворянчика”, “белоручку”», – писал Лесков в заметке «О соискателях коммерческой службы». И почти с отчаянием, явно опираясь на личный опыт, добавлял, что «встречал от представителей торговли только советы обратиться за приобретением мест чиновников для поручений или следователей, мест, к которым он не чувствует никакого призвания»¹¹⁸.

Ссылки на «опыт работы» не помогали. Брать чужака, белоручку-дворянина, да еще много о себе понимающего (к этому моменту Лесков уже написал и отослал в столичный журнал основательные «Очерки винокуренной промышленности»), никто не хотел. Возможно, Шкотт мог бы снабдить «племянника» рекомендациями, но они расстались более чем прохладно. А в ближайшем кругу дядюшки Сергея Петровича были одни лишь доктора да профессора.

Оказавшись предоставлен сам себе, Лесков охотно заходил в книжные магазины, а уж когда появлялось что-нибудь стоящее – тем более. В мае 1860 года в свет вышло Евангелие на русском языке.

После публикации первого полного перевода Четвероевангелия с церковнославянского на русский язык прошло почти 40 лет, книга давно стала раритетом. В 1826 году с запретом деятельности Российского библейского общества замерла и работа над переводом Священного Писания. В 1858 году император Александр II позволил, наконец, переводить Библию под руководством Синода. Работа закипела, и в 1860 году обновленный перевод Евангелия вышел в Синодальной типографии в Санкт-Петербурге¹¹⁹. Едва том появился в продаже, многие отправились за ним в книжные лавки. Киевляне – к Степану Ивановичу Литову. Цена была объявлена заранее – 20 копеек. Но с рубля Лескову сдали 60 копеек! Он изумился: отчего книга продается в два раза дороже? Ему ответили грубостью: «Не берите; и по этой цене уже все почти разобраны, а еще никто не спорил»¹²⁰.

Но правдолюбец Лесков, хотя и взял книгу, всё-таки решил поспорить, да не в лавке с невежливым приказчиком, а в печати. Так Лесков-журналист и появился на свет.

Об этом инциденте он написал дважды: кратко – в анонимной заметке, развернуто – в небольшой статье. Заметку опубликовал еженедельный петербургский журнал «Указатель экономический»:

«Это удвоение цены особенно отражается на посещающих Киев богомольцах, которые всегда покупают в Киеве книги духовного содержания, но которые так бедны, что нередко 20 к[опеек] с[еребром] составляет весь наличный капитал пешехода-богомольца. Переплатить лишний двугривенный для него есть уже разорение, и он принужден отказать себе в приобретении Евангелия, недоступного для него по цене»¹²¹.

Статья, названная попросту «Корреспонденция», вышла в «Санкт-Петербургских ведомостях» 21 июня 1860 года с подписью «Н. Лесков», а затем была перепечатана журналом «Книжный вестник».

Она и считается первым лесковским выступлением в печати¹²². Многие писавшие потом о Лескове разглядели в этом дебюте символический смысл: писатель, который стал исследователем русской религиозности, проповедовал в публицистике и прозе свободное «евангельское» христианство, начал с заметки о распространении Нового Завета на современном русском языке. Красиво. Недоброжелатель без труда разглядел бы здесь символ иного рода, предвещавший скандал с «Некуда»: Лесков начал журналистскую карьеру с кляузы на владельца книжной лавки, постоянным посетителем которой он являлся. Литов, очевидно спасая репутацию, пытался противостоять перепечатке «Корреспонденции» Лескова в «Книжном вестнике», но не преуспел, а кончилось всё тем, что продажа Евангелий в его магазине была прекращена¹²³.

И всё же «Корреспонденция» – лишь первое подписанное своим именем выступление Лескова в печати. По-настоящему первой его публикацией стала заметка о распространении трезвости, вышедшая в «Московских ведомостях» за подписью «Н. Г-в»¹²⁴. Однако сам Лесков назвал «первой пробой пера» другую свою работу – большую статью «Очерки винокуренной промышленности (Пензенская губерния)», которую он, по-видимому, написал еще до отъезда из Райского¹²⁵, хотя в свет она вышла уже после «евангельских» заметок.

В «Очерках…» Лесков основательно разобрался в проблемах производства спирта из зерна в Пензенской губернии, привел таблицы расходов и доходов винозаводчиков и пришел к заключению, что помещики-землевладельцы, которым правительство предоставило льготы для развития винокурения, предпочитают получение быстрой прибыли радению о процветании сельского хозяйства в России. Лесков писал, как подчинить винокуренную промышленность интересам сельского хозяйства. Нужно кормить скот отходами производства (бардой), а не сливать их в реку и пруды, как делают пензенские винозаводчики, навозом утучнять поля и так получать лучший урожай. Имея дополнительный корм, можно держать больше голов рогатого скота, откармливать его за зиму и в начале весны продавать с выгодой. Но всё, что требовало дополнительных усилий, пензенским заводчикам было не по вкусу.

Из этого следовало, что «покровительственные меры правительства, вверившего винокурение помещикам», не достигают цели и, значит, важно предоставить возможность заняться производством водки («хлебного вина») не одному привилегированному классу, а «вообще, без различия сословий, всем лицам, владеющим землею и занимающимся возделыванием ее: от этого вино как нужный для правительства продукт нимало бы не вздорожало, а земледелие заметно улучшилось бы»¹²⁶.

Итак, Лесков предлагал лишить дворянство монополии на винокурение, допустить к производству водки оборотистое купечество, которое выгоды своей не упустит и, конечно, станет откармливать скот бардой (что уже и делает, арендуя у помещиков земли и заводы), – что будет способствовать развитию сельского хозяйства. В начале 1860-х годов, в эпоху экономических реформ, когда сильна была жажда обновления, статья Лескова соответствовала духу времени:

«Мы стали чувствовать дыхание новой атмосферы; освежающий воздух пробуждает нас от долгой томительной дремоты; и теперь только, раскрыв глаза, мы замечаем, как тесны, как жалки рамки нашего экономического быта. <…> Мы пришли к сознанию своей слабости, и это сознание составляет наше благо: оно залог нашего лучшего будущего»¹²⁷.

То, о чем писал Лесков, не было оригинально и ново. Он формулировал проблемы давно назревшие. Наступило время их решать, и в 1863 году монополия дворянства на винокурение была отменена.

Пространная статья Лескова обнаруживала в нем человека дельного, осведомленного, практика, к тому же отлично владеющего слогом; ничто не выдавало, что автор – недоучившийся гимназист. Очерки о винокурении не принесли ему литературной славы; но всё же статья была опубликована в четвертом номере за 1861 год «Отечественных записок» – известного петербургского журнала, издаваемого А. А. Краевским, несопоставимого по популярности с «Указателем экономическим». «Очерки винокуренной промышленности» – не дебютная, но первая серьезная публикация Лескова. На вырезке ее из журнала сохранилась собственноручная запись автора:

«Лесков

1-я проба пера.

С этого начата литературная работа

(1860 г.)».

Первая проба пера ждала выхода в свет около года; за это время Лесков из провинциального публициста «по мелочи» успел превратиться в профессионального журналиста. Это превращение случилось во многом вынужденно, и главной его причиной стало, похоже, отсутствие работы. В уже знакомой нам по истории с Селивановыми автобиографической заметке Лесков признавался:

«Писательство началось случайно. В него увлекли Лескова сначала профессор Киевского университета, доктор Вальтер, убедивший Лескова написать фельетон для “Современной медицины”, а решительное закабаление Лескова в литературу произвели опять тот же Громека и Дудышкин с А. А. Краевским. С тех пор всё и пишем»¹²⁸.

Степан Степанович Громека, чиновник и литератор, автор разоблачительных очерков «О полиции вне полиции» (1857–1859), очевидно, был знаком с начинающим журналистом Лесковым; влияние его умеренного либерализма отчетливо различимо в ранних лесковских статьях.

Критик Степан Семенович Дудышкин и журналист Андрей Александрович Краевский возглавляли «Отечественные записки», в третьем номере которых за 1861 год были опубликованы статьи Лескова «Сводные браки в России», «О найме рабочих людей», «Практическая заметка», а затем и «Очерки винокуренной промышленности». Дудышкин Лескову благоволил и уже после катастрофы с «Некуда» заступался за него перед Краевским.

«Очерки винокуренной промышленности» автор называл своей первой пробой пера. «Отечественные записки». 1861 г.

Упомянутый в автобиографической заметке профессор анатомии Киевского университета Александр Петрович Вальтер был добрым приятелем Сергея Петровича Алферьева. Медицине он учился сначала в Дерпте, у знаменитого хирурга Николая Ивановича Пирогова, затем в Берлине и Вене и в годы учения подхватил вирус просветительства. Вместе с доктором Григорием Даниловичем Деньковским доктор Вальтер начал выпускать в Киеве еженедельник «Современная медицина», посвященный «интересам русской медицины и физиологической школы»¹²⁹ и предназначенный для специалистов. Но многие медицинские темы были под силу и начинающему публицисту Лескову. Его первая развернутая заметка «О зданиях» посвящалась ужасающему состоянию отхожих мест в тюрьмах, школах, присутствиях. Поминал там Лесков и нашумевший очерк фольклориста Павла Якушкина, арестованного в Псковской губернии и обнаружившего, что в арестантской нельзя ни сесть, ни лечь, потому что лавок в камере нет, а заключенные вынуждены «паскудить» прямо на пол.

«Чрезмерно большую цифру безвременных могил в России»¹³⁰ Лесков прямо связывает с дурным устройством отхожих мест и напоминает, что смертность в ней превышает аналогичный показатель в Англии почти в два раза. Но эта статья, как и следующая, «О рабочем классе», продолжившая тему гигиены уже в связи с бытом рабочих, не вызвала никакого резонанса – Лесков обсуждал вещи общеизвестные, о которых регулярно писали и другие издания. Зато одна из последующих публикаций сыграла в жизни нашего героя роль почти роковую.

Так и не сумев найти место в коммерческой компании, Лесков поступил, наконец, на государственную службу, в канцелярию киевского генерал-губернатора Васильчикова, а затем добился места следователя по криминальным делам¹³¹. То, чего он страшился, о чем обреченно говорил в заметке о коммерческой службе (искателю места коммерческой компании все советуют идти «в чиновники для поручений или следователи») и к чему не чувствовал «никакого призвания»¹³², свершилось. Он не желал становиться следователем, потому что слишком хорошо знал – не только из полицейских и криминальных очерков Степана Громеки и Ильи Селиванова – и о коррупции, и о сговоре полиции с преступниками, и вообще о том, как соблюдаются в России законы. Знал, что честные одиночки, подобные его отцу, в бытность судебным заседателем не терпевшему компромиссов, были обречены. Знал – но деваться было некуда.

Однако всё оказалось даже хуже, чем он мог себе вообразить.

Новоиспеченному следователю Лескову, как нарочно (а возможно, именно нарочно, дабы проверить новичка), дали дело мутное, скользкое – о ночном ограблении полицейскими двух честных киевских граждан, чиновника Кунцевича и дворянина Логашевского. В паре с ним расследование предстояло вести штабс-капитану корпуса жандармов Крижицкому. Тот, калач тертый, пояснил новенькому без обиняков: дело лучше замять, полицейских выгородить¹³³. Из соображений не только нравственных, но и совершенно прагматических – с первого же дня новой службы вступать в топь коррупции было нерасчетливо – Лесков этого и не захотел. Но оглядеться, укрепиться, разобраться в правилах игры ему не дали.

Шанс, что губернскому секретарю позволят проявить принципиальность, существовал – если бы как раз в эти дни, 6 октября 1860 года, в «Современной медицине» не вышла его заметка «Несколько слов о полицейских врачах в России». Это была уже вторая статья задуманной А. П. Вальтером серии; первая, «Несколько слов о врачах рекрутских присутствий», посвященная механизму поборов с рекрутов, появилась как раз в день зачисления Лескова на службу, 15 сентября, но прошла в общем тихо. А вот новая, задевавшая интересы гораздо более широкой части медиков, вызвала шум. Подписана она была, как и предыдущая, не без кокетства – Фрейшиц. По немецкому поверью, вольный стрелок – Freischiltz — заключил договор с нечистой силой, а потому стрелял без промаха; образованному русскому читателю персонаж был знаком по знаменитой опере Карла Марии фон Вебера «Вольный стрелок», в основу которой легла одноименная новелла Иоганна Августа Апеля и Фридриха Лауна.

Выстрелы «Фрейшица» направлены были в сердце государственной российской кровеносной системы – коррупцию. Статья открывалась эпиграфом из «Ревизора» – в ранней публицистике Лесков вообще постоянно ссылался на Гоголя, словно бы навсегда задавшего матрицу описания чиновничьей России. «Это уж так самим Богом устроено, и вольтерианцы напрасно против этого восстают», – цитирует автор слова гоголевского городничего Сквозник-Дмухановского, объяснявшего чиновникам, что у всякого человека есть «грешки».

Лесков подробно перечисляет основные статьи незаконных доходов уездных врачей, которые получают мзду за покрывательство самых разных медицинских беззаконий на базарах, в булочных, кондитерских и публичных домах. К официальному годовому жалованью полицейского врача в 200 рублей серебром прибавляется, по подсчетам Лескова, около 4255 рублей – если речь идет об обычном уездном городе с 57 тысячами жителей. Лесков почти оправдывает врачей, раскрывая секрет Полишинеля: на взятки их обрекает нищенское официальное содержание: «Мы… протестуем против равнодушия тех, кто, зная невозможность существовать на 200 руб. годового содержания, не задает себе даже вопроса, чем поддерживается их существование»¹³⁴, – и резюмирует:

«Пора бы и очень пора открыто поговорить, каким образом завести, вместо врачей-взяточников, просвещенных и добросовестных медиков, на недостаток которых теперь уже нельзя опираться. Одна беда – их годовой труд нельзя приобресть за такое ничтожное возмездие, которым обходятся теперешние горе-врачи, а этой-то беде нужно помочь во что бы то ни стало»¹³⁵.

Удар по репутации полицейских врачей оказался настолько метким, что после первых возражений, опубликованных на страницах той же «Современной медицины» и в выходившем в Санкт-Петербурге «Друге здравия», сводившихся к тому, что обвинения Лескова огульны и напрасно задевают честь всей медицинской корпорации, в Киев пришел запрос министра внутренних дел Сергея Степановича Ланского. Министр указывал генерал-губернатору на необходимость прекратить описанные в статье злоупотребления, а если «статья заключает в себе лишь одну клевету», подвергнуть взысканию ее автора и редактора газеты¹³⁶.

Запрос министра был получен 1 ноября 1860 года, а уже на следующий день Лескова отстранили от расследования дела о совершённом полицейскими ограблении. Стало очевидно: новый следователь небезопасен. Отчасти повторилась история литературного наставника Лескова, Громеки, уволенного с государственной службы из-за цикла очерков о злоупотреблениях полиции, опубликованных в тогда еще либеральном журнале «Русский вестник». Служивший полицейским чиновником на Николаевской железной дороге Степан Громека писал свои очерки с натуры, но правда слишком больно колола глаза.

На счету Лескова к тому моменту было уже три публикации в местной газете, про полицейских врачей – четвертая; кто мог поручиться, что пятой не станет заметка о том, как полицейские сначала грабят честных граждан, а затем пытаются замять дело? Вольного стрелка необходимо было обезоружить. Но как? Не убивать же его, в самом деле. Поступили хитрее и не без извращенного остроумия – обвинили во взяточничестве самого Лескова. Интрига свелась к тому, чтобы доказать, что следователь Лесков вместе со штабс-капитаном Крижицким вымогал деньги у главного обвиняемого по делу об ограблении, полицейского пристава Крамалея. Даже «своего», Крижицкого, решено было, похоже, принести в жертву – до такой степени хотелось избавиться от следователя-публициста.

Жандармский подполковник Грибовский и чиновник особых поручений надворный советник Руккер произвели секретное дознание и сообщили о его итогах в рапорте губернатору.

Лесков пытался оправдаться. В подробном письме Васильчикову он объяснял, что не стал бы в первом же, испытательном, деле действовать столь «неестественно», что, конечно, не бросился бы «на первую подачку» и что вымогать деньги при свидетеле (Крижицком) не было никакой надобности, учитывая, что Крамалей предлагал ему встретиться на своей квартире и принять благодарность. Лесков называл губернатору и тех чиновников, с которыми советовался о расследуемом деле, посвящая их во все подробности, – вот кого можно было бы расспросить и убедиться в полной его невиновности. Добавим: эти чиновники могли бы и заступиться за Лескова, но, понятно, не стали. Завершалось письмо печально и предсказуемо: «В заключение моего объяснения позволяю себе доложить Вашему сиятельству, что я не могу нести безвозмездного служения, а к должности судебного следователя признаю себя неспособным и потому, имея в виду другие занятия, нахожу необходимым просить у Вашего сиятельства распоряжения об освобождении меня от государственной службы»¹³⁷. Он сделал единственное, что мог в этой ситуации и чего от него ждали, – вышел из игры.

Параллельно шло разбирательство вокруг статьи о полицейских врачах. И Лесков, и Вальтер написали подробные объяснения: доказать факты, приведенные в заметке, невозможно, о них все знают, но никто никогда по доброй воле не признается в лихоимстве; целью статьи было не наказать конкретных людей, но «путем литературным изыскать меры лучшего вознаграждения тех врачей по службе»¹³⁸. Васильчиков предложил министру оставить дело без последствий, тем всё и завершилось. Просьбу Лескова об отставке губернатор наверняка прочитал с облегчением.

Оставаться в Киеве было невозможно. Лесков оказался замешан сразу в двух скандалах, журнальном и полицейском, и теперь не только коммерческая, но и государственная служба стала для него недоступна.

В «Указателе экономическом» от 19 ноября появляется анонимное «Извещение об ищущем места», очевидно, написанное Лесковым:

«Русский человек, не лишенный некоторого образования научного и практически приспособленный к торговому делу, знающий близко жизнь и потребности разных мест России от Саратова до Житомира и от С.-Петербурга до Одессы и не замеченный в склонностях не полагать границы между хозяйским и своим добром, предлагает кому угодно из торговых обществ или частных лиц избавить его от голодной смерти, купив его труд за такое вознаграждение, какого он окажется достойным по оценке. Предлагающий свои услуги, зная слабый кредит писанных аттестаций, желает принять обязанности с условием: всякое его движение, клонящееся ко вреду хозяйских интересов, предать общественному суду, путем печатной гласности, и находит такое условие достаточною гарантиею за добросовестность своих действий. Те, кому нужен такой рабочий человек, благоволят открыть свои требования редакции “Экономического указателя”. Соискателю работы 30 лет от роду, и он – и телом, и умом здоров.

Он может представить за себя и обеспечение в женином недвижимом состоянии до 9 тыс[яч] руб [лей] сер[ебром]»¹³⁹.

Возможно, этот крик отчаяния был услышан: с декабря Лесков числился представителем фирмы Биккенса, занимавшейся удобрением земель в Киевской, Волынской и Подольской губерниях. Но уже в двадцатых числах января он оставил эту службу¹⁴⁰.

Безработное положение главы семьи вряд ли способствовало мирной семейной жизни. За душой у Лескова было несколько заметок, опубликованных в киевской «Современной медицине» и в петербургском «Указателе экономическом». Главный редактор «Указателя…» Иван Васильевич Вернадский, очевидно, и пригласил Лескова в Петербург.

Он уже бывал там, гулял по Невскому, дивился на Медного всадника, рождественские витрины и ледяную сияющую Неву. Но то были поездки по делам компании Шкотта. Теперь он ехал не принимать на таможне машины из-за границы. Он ехал на писательство.

Н. Г-в (Николай Горохов) – один из псевдонимов Лескова, по названию его родного села Горохова.