Дипломатическая кухня

Наши соседи

Вот с кем нам повезло, так это с соседями. Пять с лишним лет в коммуналке, и без скандалов. Это дорогого стоит.

У жилой виллы было два этажа. Мы жили на первом двумя семьями – я с женой и маленьким Стасом и дежурный комендант (по совместительству шофер посла) и его жена – бухгалтер посольства. С ними первое время была еще дочь Вера, но потом ее увезли в Москву – пришло время идти в школу.

Дежурный комендант Юра Кротов был хорошим мужиком, незлобивым, хотя и разговаривал исключительно матом. Советская школа не смогла научить его литературному русскому. Благодаря дяде Юре Стас быстро выучил все плохие слова. Но он твердо знал, что дяде Юре можно их говорить, а ему нельзя.

Стас, выговаривавший тогда только половину алфавита, звал соседа «дядя Уя». По этому поводу дядя Уя очень веселился.

В присутствии посла он преимущественно молчал, чтобы не ляпнуть матерное. Однако как-то раз на посольской праздничной вечеринке подвыпивший посол затеял с Кротовым длинную беседу насчет внешней политики. Юра долго терпел. Потом он признался, что строил свою ответную фразу в уме минут 5. В итоге сказал послу: «Вы меня конечно, извините, но нас, как дежурных комендантов, все это тихо не должно …сти». Понял, чтó сказал и замер, ожидая последствий. Надо отдать должное послу – он просто сделал вид, что ничего такого не услышал и отпустил Кротова с миром.

Водителем Юра был грамотным, на моей памяти ни разу в ДТП не попадал. Но не шоферское дело было его призванием. Он гениально готовил. Только жизнь сложилась так, что стать поваром он не смог, выбора не было. А каким бы он мог быть поваром! Профессиональный повар посла Коля, хороший, изобретательный, любящий свое дело, приходил и жалобно спрашивал: «Юрка, ну почему у тебя солянка вкуснее моей? Сколько и чего ты туда кладешь?» На что получал честный ответ: «А … его знает. Взял в руку, кинул на … в кастрюлю. Посмотрел, вроде надо еще чуть добавить. Добавил».

Жена его Марина к кулинарии была, напротив, скорее равнодушна. Готовить она, конечно, готовила, но без особого энтузиазма. Регулярно перед жителями нашей коммуналки разыгрывались такие сцены.

– Ведьма, обед готов? – орет еще от здания посольства сменившийся с дежурства Юра.

– Ой, Юрчик, я сейчас! – пытается оправдаться и шмыгнуть на кухню Марина.

– Опять сидишь с соседкой покуриваешь, … твою мать, а обеда нет!

– Сейчас, сейчас…

– Пошла вон с кухни, …! Сам сделаю.

Приготовить обед он мог в течение получаса. При этом не раз заодно выгонял с кухни мою жену и готовил на две семьи. Чему моя жена была только рада.

К африканским реалиям он адаптировался быстро. Как-то я застал его на кухне за варкой пельменей. Кротов стоял у плиты и помешивал пельмени шумовкой, а на потолке ровнехонько над кастрюлей сидел геккон. У гекконов брюшко полупрозрачное и всегда видно, пообедал геккон или еще нет. Этот геккон пообедал. Завершив процесс пищеварения, геккон уронил продукт оного прямо в кастрюлю Кротова. Обматерив геккона и всех его родственников, Юра шумовкой выбросил из кастрюли результат гекконовой жизнедеятельности, посмотрел на меня и буркнул: «Маринке не говори, а то жрать не будет».

Шашлык он мариновал мастерски и пожарить его умел, как никто. На коллективных выездах на шашлыки повар Коля и Юра орудовали у мангала вдвоем, любо-дорого смотреть. В автомастерские мы с ним сначала ездили вдвоем. Я выступал в роли переводчика. Потом Кротов навострился как-то объясняться. Французского он, конечно, не выучил. Так, отдельные слова. Когда его спрашивали, как он объясняется с механиками, он отвечал: «А чего там сложного? Приехал, сказал: месье машина марш па (marche pas – не работает), давай травай, …твою мать (travaille – работай). И все дела».

Совмещение Юрой работы комендантом с обязанностями шофера посла регулярно создавало мне проблемы. За организацию работы комендантов отвечал я. Когда посла надо было везти на протокольное мероприятие или визит, а Кротов по графику дежурил, его надо было подменять. Иногда приходилось самому садиться дежурить. К счастью, по своим личным делам посол ездил за рулем сам.

Большой популярностью Юра пользовался у коллег-шоферов дипкорпуса. С ними он тоже умудрялся беседовать, мешая немногие известные ему французские слова с русским матом. Причем его прекрасно понимали. «Он нам про Москву рассказывал…»

Незадолго до отъезда Кротов решил купить попугая – и не какого-нибудь, а говорящего – и увезти его с собой в Москву. Конвенция СИТЕС¹⁷ тогда только-только вступила в силу, и еще не было таких жестких ограничений на вывоз и ввоз редких видов. Именно габонские жако славятся своей способностью говорить и легкой обучаемостью. Такого попугая Кротов и купил, выложив за него 5 тысяч местных франков (20 долларов). По тем временам не так уж мало.

Попугай был помещен в клетку на террасу у входа. Кротов за ним старательно ухаживал, давал корм, менял воду. Все ждали, когда попугай заговорит. Попугай же все молчал. Однако через некоторое время кто-то заметил, что попугай своим свистом повторяет насвистывание Кротова по утрам и при этом точно так же фальшивит. Стас, возвращаясь из детского сада, присаживался рядом с попугаем и ворковал с ним – ко-ко, ко-ко. Попугай стал повторять за ним – ко-ко, ко-ко. Птица вот-вот должна была заговорить.

Но не судьба была попугаю поехать в Москву. Однажды утром Кротов заметил над глазом у попугая здоровенную опухоль. Схватив попугая в охапку, он помчался к ветеринару. Тот прописал какие-то капли, еще тысяч на пять франков. Капли были куплены и закапаны попугаю в клюв, в соответствии с предписаниями. А на следующее утро попугай был обнаружен лежащим на спине в клетке, лапами вверх.

Юра озверел от горя. Мы с трудом его оттащили от машины – он собирался ехать бить морду ветеринару. Виноват же, как позже удалось выяснить, был он сам. Жако очень легко простужаются, а ночами на террасе было прохладно. По местным понятиям, разумеется. Попугай умер от простуды.

Картина не будет полной, если я честно не упомяну, что Юра любил выпить. Он не пил в одиночку, ему нужна была компания – ее могла составить и жена, но чаще выпивал он с нами или с соседями с верхнего этажа. Выпив, он становился только добродушнее, но уже окончательно переходил на русский матерный. Это никого не обижало. Все знали, что по-другому он не умеет.

Под выпивку Кротов подводил твердую идеологическую базу. «Ну что ты книжку купил, – говорил он мне. – Книжку прочитал и забыл; купил бы лучше бутылку водки – наутро хоть голова поболит».

Поскольку техсостав меняют чаще, чем дипломатов, Кротовы уехали до моего отъезда. После возвращения в Москву мы еще долго поддерживали отношения, время от времени встречаясь. Потом жизнь нас развела окончательно.

***

У нас появились новые соседи – Виктор и Тамара Вороновы. Виктор (он же дядя Витя – это Стасу было выговорить легко) был комендантом. Слава Богу, не шофером. Обязанности шофера возложили на завхоза. Составлять график дежурств стало проще. А Тамара сменила Марину на посту бухгалтера. Тамара была женщиной несколько дородной и довольно властной. Она любила покомандовать мужем. Дядя Витя, однако, был не прост. Он только посмеивался и с Тамарой отнюдь не спорил. Просто делал по-своему, когда считал это нужным.

Виктор был легко краснеющим блондином. Его шевелюра уже заметно поредела. О своей внешности он с гордостью сообщал: «Я типичный вятич». Они с Тамарой ездили на экскурсию по русским городам и в каком-то музее увидели восстановленный по черепу муляж головы древнего вятича. Тамара охотно подтверждала, что портретное сходство с Виктором было потрясающим.

Тамара, в отличие от Марины, которая посла побаивалась и перечить не осмеливалась, жестко настаивала на соблюдении финансовых инструкций. При этом вела себя умно – сказав, что так нельзя, всегда говорила, как можно. В кабинет посла она входила, держа под мышкой свод финансовых правил Валютно-финансового управления. И если посол пытался настаивать на чем-то, выходящем за их рамки, просто молча клала ему на стол этот талмуд, открытый на нужной странице.

Как-то Виктор попросил меня привезти из Заира статуэтку из слоновой кости. Конвенция СИТЕС торговлю слоновой костью запрещала, но ее еще не принимали всерьез, да и за ввоз этих изделий не карали так строго, как сегодня. В Габоне изделия из слоновой кости стоили дорого, а на рынке в Заире их можно было купить гораздо дешевле – в Заире собственная, мало чего стоившая валюта, и габонские франки там брали с удовольствием, потому что они обменивались на французские по фиксированному курсу. Подыскал я на рынке в Киншасе статуэтку посимпатичнее и привез ее Витьке.

– Ты зачем ему Теличкину привез? – Тамара вылетела на террасу, потрясая зажатой в кулаке статуэткой.

– Какую еще Теличкину? – удивился я.

– Нет, ты смотри, вылитая Теличкина! – апеллировала Тамара к моей жене.

– Пожалуй, и правда похожа, – согласилась та.

Конечно, я знал ведущих актеров страны. Но, не в обиду Теличкиной, ее как-то не запомнил. Поэтому сходства пышногрудой африканки, увековеченной в купленной мной статуэтке, с этой актрисой увидеть никак не мог. Виктор в претензии ко мне не был, однако статуэтка была Тамарой куда-то припрятана.

Виктор был малопьющим, но вкусно поесть любил. Хотя в еде был консервативен. Однажды в только что открывшемся корейском магазине в продаже появились лягушачьи лапки. Не из Франции, как можно было ожидать, а из Индонезии. Моя жена с Тамарой закупили большой пакет. Стали думать, каким образом уговорить Виктора попробовать этот деликатес. Решили, что никакими уговорами его не возьмешь, надо действовать обходным путем. Подгадали к приходу Витьки с дежурства. Лапки были обжарены в панировке, на стол выставили бутылку водки. Витька после дежурства проголодался и только спросил, в честь какого праздника выпиваем.

– Да просто так, без повода, – говорит Тамара. – Ты выпей да закуси, вот на блюде закусочка.

– А что это?

–А это, Витя, перепелиные бедрышки, видишь, они маленькие такие, – разливается Тамара, причем невыносимо фальшивым голосом Лисы Алисы.

Ничего не заметивший Виктор накладывает себе на тарелку изрядную порцию лапок и быстро их уплетает. Тянется за добавкой. Тамара, почувствовав, что такими темпами остальным ничего не останется, решает открыть мужу правду.

– Вить, а ведь это лягушачьи лапки.

– Чего? – увлекшись едой, Виктор не понимает сказанного.

– Витя, ты лягушку ешь! Это лягушачьи лапки, – вмешиваюсь я.

Виктор бросает вилку, багровеет, наливает себе полный стакан водки и одним махом его выпивает.

– Сволочи! – выдавливает он из себя.

– Да ладно тебе, разве не вкусно, – говорю.

– Вкусно, – отвечает честный Витька. – Но больше не буду.

Ну и замечательно. Мы с удовольствием доедаем то, что осталось.

Любил Виктор подтрунивать над Стасом. Того как раз начали учить чтению по букварю. Дело иногда шло туго, и потерявшая терпение Стасова маменька вылетала на крыльцо и выбрасывала букварь в мусорный бачок. Стас с воплем: «Я хочу учиться!» – бежал спасать букварь. А ведь в мусорном бачке водились злобные и кусачие черные муравьи. Их еще надо было стряхнуть с букваря.

– Стас, брось ты этот букварь, успеешь еще, надоест учиться, – увещевал ребенка Виктор.

– Витька, не смей вмешиваться в воспитательный процесс! – налетала на него Тамара.

Как-то вечером Стас был поставлен в угол за то, что сказал нехорошее слово «сволочь». Не помню, в какой связи. Стоял Стас в углу рядом с кухней, подвывал для порядка – не рыдал, а показывал, что его несправедливо обидели. Тетя Тамара и мама возились на кухне. А на улице бушевала гроза. В принципе, нормальное по вечерам явление. Но на этот раз гроза была какая-то особенно сокрушительная. Молнии сверкали беспрестанно. Однако не рядом с нами, разряды уходили в океан, и гром гремел далеко. И вдруг удар молнии и тут же мощнейший раскат грома.

– … твою мать, – от неожиданности Тамара присела и прикрыла руками голову.

– Тетя Тамара, а Вы знаете, что «сволочь» и «…твою мать» плохие слова, – сообщил Стас, просовывая голову в дверной проем. После чего был отпущен с миром.

Вообще говоря, если бы не наши соседи, то не было бы у нас возможности вести активную социальную жизнь. Дипкорпус в Либревиле был относительно небольшым, и на приемы и прочие мероприятия часто приглашали и младших дипломатов. Соседи охотно оставались с ребенком, а мы тем временем жили полноценной жизнью.