Присмотри за мной

ГЛАВА 4

Лера, ноябрь 2021 года

– И мой сводный брат – серийный убийца, – с невероятным усилием выдавливаю я из себя.

– Ага, а я Пьер Ньеман, – совершенно серьезно кивает Гордеев. – Видишь, как все удачно сложилось.

Пьер Ньеман? Он издевается? Да он первый человек (если не считать его… Но ты не будешь сейчас о нем думать, Лера! Ты себе обещала!), которому я сказала это вслух, и последнее, что мне сейчас нужно – это недоверчивые издевки хронического алкоголика.

Я смотрю на него еще пару секунд, а потом поднимаюсь.

– Простите, что отняла у вас время. Мне пора, – поднимаю сумочку и направляюсь к выходу.

– Лер, ну че ты обижаешься? – к моему удивлению, Гордеев довольно резво бросается за мной. – Я ж шучу.

– Из вас абсолютно никудышный психолог, Игорь Андреевич, – я оборачиваюсь к нему у самого выхода, решив, что не должна держать в себе накрывающее раздражение. – Когда к вам приходят клиенты, постарайтесь их хотя бы выслушать, прежде чем так шутить.

– Зато ищейка я путевая, – лыбится Гордеев. – Ну что там у вас с этим братцем могло случиться? Наследство не поделили? Или приставал к тебе? А может, ты к нему? А что, всякое бывает, не кровная родня-то. И что он, подлец, бабу другую нашел? Ну а ты ж психологиня, вот и маньяки мерещатся везде. А со злости так вообще…

Гордеев не успевает договорить, потому что звонкая пощечина заставляет его замолчать.

– Пошел ты на хуй, ищейка, – с улыбкой отвечаю я и уже собираюсь выйти из обители этого быдлана, как слышу на дне сумки настойчивое жужжание.

По закону подлости телефон закопан получше, чем золото в царских курганах скифов. Жестом показываю сыскарю, чтобы подождал, пока не найду звенящий кусок симбиоза металла и пластика. Гордеев вскидывает руки, имея в виду, что он не в претензии. И снова лыбится. Нахмурившись, думаю, что нужно было ударить кулаком.

Наконец, нащупываю айфон и с удивлением смотрю на имя звонящего. Неприятное предчувствие скручивает внутренности в тугой узел.

– Лерочка? – голос пожилой женщины дрожит и срывается на визгливые нотки.

– Да, Антонина Петровна, – не найдя другого объекта для разглядывания, смотрю на Гордеева, вижу, что он даже пододвинулся ближе, чтобы услышать, что говорит мой собеседник. – Что-то случилось?

– Лерочка, тут такое! – баба Тоня воет в голос, но, к ее чести, быстро берет себя в руки. – Приезжай скорее! Полицию и скорую я уже вызвала, только документы возьми. Свидетельства о смерти и свои тоже, вдруг нужны будут.

В трубке слышится трубный звук сморкания.

– Антонина Петровна, что случилось?! – в моей голове уже возникают сюжеты один хуже другого.

– Ой, Лера, приезжай! – выдыхает женщина и отключается.

Больше не думая ни о чем, я бросаюсь к двери, выскакиваю в подъезд и, скатившись по ступенькам, мчусь к машине. На высоких каблуках бегать не так-то просто, и я подворачиваю ногу в считаные секунды.

– Ай! – я хватаюсь за лодыжку и тут же чуть не падаю, не удерживая равновесие на одной ноге.

– Давай ключи и говори, куда ехать, – говорит Гордеев, подхватывая меня за локоть. – Влетишь еще куда-нибудь в таком состоянии. И ладно, если только сама убьешься, а если и людей за собой потянешь?

Это аргумент гораздо более весомый, чем моя недобитая гордость, и я добровольно отдаю ключи от собственного автомобиля малознакомому мужику. Гордеев помогает мне доковылять до машины и сесть на пассажирское сиденье, сам быстро обежав мою БМВ, садится за руль и поворачивает ключ зажигания.

– Куда едем?

Я называю свой адрес. Со слов Антонины Петровны ничего не ясно, но документы действительно лучше взять.

– Рассказывай, – Игорь Андреевич выворачивает руль, через две сплошные выезжая на нужную полосу.

– Антонина Петровна смотрит за участком, где похоронена моя семья, – глядя в окно и уже жалея о своем решении взять детектива с собой, говорю я. – У нее недалеко сын похоронен, она ходит к нему каждый день. Я плачу ей, чтобы она и к моим заходила. И я не знаю, что такого могло произойти на кладбище, чтобы туда вызывать скорую и полицию.

– Интересно… – тянет Гордеев.

– Тебе ж сразу все понятно, – фыркаю я.

– Ну, может, не все, и не сразу.

Мы подъезжаем к моему дому и въезжаем на парковку. Отдельный лифт поднимает нас на нужный этаж.

– Хорошо живешь, – присвистывает сыщик, разглядывая дизайнерскую люстру в прихожей.

– Не жалуюсь.

Я быстро нахожу свидетельства о смерти на самой верхней полке в гардеробной. После того как я переехала в новую квартиру, я ни разу не брала их в руки, и сейчас, глядя на отпечатанные буквы, застываю в некотором трансе.

– Лер, ты уснула там?

– Иду, – спохватываюсь я.

Засунув бумаги в сумку и наскоро переобув кеды, спешу к Гордееву.

– На Николо-Архангельское, – бросаю я Игорю Андреевичу, когда он занимает место за рулем.

– Ну, конечно, – сарказм пропитывает каждое слово детектива.

– А что, собственно, не так? – мне прямо хочется с ним поругаться, и я не вижу причин себе в этом отказывать.

– Понятно, что не за городом твои родственники лежат, – хмыкает он.

– Оставь свои понимания при себе, договорились? – намек на социальное расслоение меня раздражает. Вообще-то, мой отец очень много работал с бедными людьми, и брал с них чисто символические суммы, которые были в разы меньше, чем его средний ценник на услуги.

– Договорились, – снова лыбится Гордеев. – А ты, выходит, психолог?

Он не сводит с меня хитрого взгляда, будто его высказывание несет в себе тайный смысл, и я непременно должна его разгадать.

– Игорь, смотри на дорогу, – советую я и отворачиваюсь к окну, показывая, что разговор окончен.

– Ну вот, а то все мама, мама, – ржет Гордеев, цитируя известный советский мультфильм.

Я не отвечаю и на дальнейшие попытки завести разговор не реагирую.

Отец похоронен в самом конце центральной улицы Николо-Архангельского кладбища. Широкая, красивая аллея с коваными лавочками вполне могла бы сойти за парковую, если бы кое-где из разросшихся кустов не проглядывали здоровенные каменные кресты и статуи.

Крики становятся слышны, как только мы заходим за часовенку, пересекающую главную улицу на две равные части.

– Водка паленая, клянусь тебе, начальник! – дядя Сема, один из местных сторожей и беспробудный алкоголик по совместительству, заламывает руки перед молодым парнем скучающего вида в форме и с блокнотиком. – Всегда такую беру и ничего, а тут чуть не сдох, веришь?

– Верю, – со вздохом отвечает паренек, что-то чиркая на крохотных листочках. – В общем, ничего не видели, ничего не знаете.

– Ничего, начальник, – божится дядя Сема. – Вот те крест, ничего!

Еще двое таких же крайне незаинтересованных ребят курят в сторонке, в красочных эпитетах обсуждая последнюю игру нашей сборной по футболу.

Мне еще не видно участка, он спрятан за постриженными кустами и березой, которая стала значительно выше и толще с того момента, как я была здесь в последний раз. Чем ближе мы подходим, тем сильнее я замедляю шаг. Я боюсь увидеть то, что там.

– Чего тормозишь? – вопрошает Гордеев.

Я не отвечаю, злобно зыркаю на него, раздражаясь оттого, что он мешает мне подготовиться к моменту.

– А вы кто будете? – обращает на меня внимание полицейский.

– Золотова Валерия Сергеевна, – представляюсь я, продолжая смотреть на кусты, за которыми нечто, что, я уверена, я видеть не захочу. – Я… дочь.

– Паспорт доставай, – подсказывает мне Игорь, и я лезу в сумочку за документами.

– Неприятно, конечно, Валерия Сергеевна, – болтает парень, записывая наши с Игорем данные. – Но вы не переживайте, ваш случай не единственный. Отморозки какие-то.

– Меня должно это успокоить? – искренне интересуюсь я.

– Лерочка! – из противоположных кустов на мой голос выкатывается Антонина Петровна. – Как же так, Лера? Как же рука-то поднялась?

Платок у женщины сбит набок, цветастый сарафан под ветровкой вымазан чем-то красным, голос дрожит, а руки трясутся.

– А где скорая? – спрашиваю я, подходя и обнимая бабу Тоню.

– Так уехала.

– А что же они вам успокоительных не дали?

– Так я этому вызывала, – машет на дядю Сему рукой Антонина Петровна. – Все проспал, окаянный!

– Я пойду гляну, что там? – спрашиваю я ее. – Вы как? Держитесь?

– Да, да, конечно, – причитает бабулька мне в спину.

Гордеева рядом нет. Я вижу его коротко стриженную макушку над злополучными кустами. В голове на повторе один и тот же стишок, и я никак не могу выбросить его из мыслей.

Я двери не закрою,

Приду играть с тобою.

Еще пара шагов и я увижу то, что напугало бабу Тоню.

Давай играть, давай искать,

Чтоб я смог жизнь твою забрать.

Неужели он вернулся, чтобы вновь забрать мою жизнь? И я одна, я опять одна, потому что я не нужна никому, кроме моих призраков.

Сначала я вижу Игоря. Он непривычно серьезен, смотрит сосредоточенно. Я прослеживаю за его взглядом и закрываю себе рот, чтобы не закричать.

Совместный памятник папы и тети Марины полуразрушен так, словно его били кувалдами. Куски камня с частями фотографий и надписей валяются вокруг. Все более или менее уцелевшее разрисовано всевозможными непотребствами и исписано гадкими словами.

Но не это меня поражает больше всего. Рядом еще одна могила. На нее я не глядела десять лет. Но теперь она привлекает внимание, она цепляет взгляд и не дает отвести глаз. Я, словно завороженная, делаю несколько шагов туда, пока меня не перехватывает сильная рука. Игорь прижимает меня за плечи к себе, то ли опасаясь моей истерики, то ли того, что я не увижу края и упаду прямо в разрытую могилу.

Она разворочена до самого гроба, который десять лет назад был идеально отполированным и самым дорогим из предложенных. Я помню, как выбирала его в каталоге, пока меня не накрыл срыв, и я не попала в отделение с мягкими стенами. Теперь от гроба остались только переломанные доски, ужасным цветком торчащие вокруг разложенного десятилетием пребывания в земле тела.

От него остался лишь скелет, кое-где поддерживаемый полуистлевшими сухожильями. Ничего от былой красоты, ничего от серых глаз и издевательской ухмылки. Я гляжу на него, пытаясь в костях разглядеть острые скулы, но нет. Ничего похожего.

Рядом с ямой валяется памятник. С него он улыбается так, будто он жив. Буквы складываются в надпись:

ЗОЛОТОВ МАКСИМ НИКОЛАЕВИЧ

19.01.1991 – 19.09.2011

Прямо под буквами обломок камня перетянут атласным поясом. Точно такой же был когда-то на моем платье. В тот вечер, когда…

Я отодвигаюсь от Игоря. Мне нужно убедиться в том, что моя догадка верна. Осторожно, стараясь не свалиться на скелет, подхожу к памятнику. Скольжу пальцами по атласу, переворачиваю, рассматривая шов. Розовые нитки не подходят к черному. Так он тогда сказал. Но у меня не было других. Резко поднимаюсь. То, о чем я лишь догадывалась, что чувствовала десять лет, сейчас подтвердилось.

– Это он. Он не мертв, – бессвязно говорю я, качая головой.

– Лера… – сыщик подходит ближе, кладет ладонь мне на плечо. Похоже, он думает, что я совсем помешалась.

– Это он, Игорь! – я сбрасываю с себя его руку. – Он не лежит в земле! Черт бы его побрал! Это мой пояс. Видишь шов? Он порвал. А я зашила розовыми, потому что других не было под рукой. Это пояс с моего платья, которое я носила десять лет назад. И он звонит мне, Игорь. Он звонил мне сегодня ночью. А теперь это. И…

– Я беру твое дело, – Гордеев берет меня за руку и увлекает за собой. – Пойдем отсюда.