Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
2
– Что, Говард? Куда конкретно мне смотреть?
Говард Белси указал своей жене-американке, Кики Симмондз, нужное место в распечатанном е-мейле. Расставив локти, та низко склонилась над листком, как всегда, когда имела дело с мелким шрифтом. Говард отошел на другой конец их кухни-столовой к свистящему чайнику. Не считая этого пронзительного звука, было тихо. Их единственная дочь Зора сидела на табурете ко всем спиной, в наушниках, благоговейно глядя в телевизор. Леви, младший сын, стоял рядом с отцом перед кухонными шкафчиками. И вдруг они разом, в безмолвном согласии, принялись сочинять завтрак: передавали из рук в руки коробку с хлопьями, обменивались приборами, наполняли миски и по очереди наливали молоко из розового китайского кувшина с золотисто-желтым ободком. Окна дома выходили на юг. Лучи из сада пробивались через двойные стеклянные двери, просачивались сквозь разделяющую кухню арку. И мягко освещали застывшую картину: неподвижная Кики за столом читает письмо. Перед ней португальская глиняная миска темно-красного цвета, в миске горкой яблоки. В этот час лучи проникали еще дальше, через холл в меньшую из двух гостиных. Там полка с затрепанными книгами в мягких обложках, замшевое кресло-мешок и пуфик, на котором нежится на солнышке такса Мердок.
– Это правда? – спросила Кики, но ответа не получила.
Леви нарезал и ополаскивал клубнику, затем раскидывал ее по двум мискам с хлопьями. Говарду оставалось выбрасывать за ним корявые ягодные хвостики. Они почти управились, когда Кики перевернула листки, спрятав письмо, подняла голову и тихо рассмеялась.
– Что-то забавное? – спросил Говард, упершись локтями в кухонную стойку.
В ответ лицо Кики заволокло непроницаемой тьмой. Из-за этого сходства с сфинксом некоторые американские друзья подозревали у нее более экзотическое, чем в действительности, происхождение. А между тем Кики была из обычной деревенской семьи из Флориды.
– Малыш, попридержи свои шуточки, – посоветовала она.
Потом взяла яблоко, обычным их ножиком с полупрозрачной рукояткой порезала его на неравные дольки. И медленно, кусочек за кусочком, съела.
Говард обеими руками откинул волосы со лба.
– Извини… Просто… Ты засмеялась, и я подумал: может, что забавное.
– А как я должна была отреагировать? – со вздохом спросила Кики.
Она отложила ножик и поймала за пояс Леви, проходившего мимо с миской в руках. Мягко притянула к себе пятнадцатилетнего крепыша и, когда тот присел, заправила за воротник его баскетбольного балахона торчащий ярлык. Затем взялась за пояс просторных длинных шорт, но тут сын возмутился.
– Мам, ну хватит уже…
– Леви, прошу, подтяни их. Они так низко висят, что даже задницу не прикрывают.
– Значит, это не забавно, – заключил Говард. Его отнюдь не радовало собственное занудство. Вовсе не с этого собирался он начать – и тем не менее продолжал задавать свои вопросы, прекрасно понимая, что ни к чему хорошему это не приведет.
– О господи, Говард, – повернулась к нему Кики. – Не можешь подождать пятнадцать минут? При детях… – Она привстала: во входной двери раз, другой щелкнул замок. – Зур, дорогуша, сходи туда, пожалуйста, у меня сегодня колени болят. Открой ей, она не может войти.
Поджаренной питой с сыром Зора ткнула в телевизор.
– Зора, пожалуйста, ступай немедленно. Это Моник, наша новенькая, у нее какая-то закавыка с ключами. Помнится, я просила сделать для нее новый ключ, нельзя же целый день сидеть дома и ждать ее прихода. Зур, да оторви ты задницу…
– Вторая задница за утро, – ввернул Говард. – Мило. Цивилизованно.
Зора слезла с табурета и направилась к входной двери. Кики пробуравила Говарда еще одним вопрошающим взглядом, тот сделал невинное лицо. Она подняла е-мейл от их отсутствующего сына и, взяв со своего выдающегося бюста очки на цепочке, водрузила их на кончик носа.
– Ты должен отдать ему должное, – пробормотала она, читая. – Парень не дурак… Когда ему нужно внимание, он отлично знает, как его добиться, – сказала она, внезапно подняв глаза на Говарда и говоря по слогам, как банковский служащий, пересчитывающий купюры. – Дочь Монти Кипса. Трах-бабах. И вот ты уже весь внимание.
Говард нахмурился:
– Без тебя тут не обошлось.
– Говард, на плите яйца, не знаю, кто их поставил, но они выкипели и чудовищно воняют. Выключи их, будь добр.
– Ведь не обошлось?
Говард смотрел, как жена спокойно наливает себе третий стакан сока «Клэматоу». Она было поднесла его к губам, но передумала и заговорила.
– Да будет тебе, Гови. Ему двадцать. Хотелось отцовского внимания – и он нашел верный способ. Начать с того, что он пошел на практику к Кипсу, хотя у него был миллион других вариантов. Теперь, значит, надумал жениться на младшей Кипс? Тут и к Фрейду ходить не надо. Говорю тебе, худшее, что можно сделать, – принять это всерьез.
– Кипсы? – подала голос возвращавшаяся Зора. – А что, Джером к ним все-таки переехал? Бред полнейший… Подумать только: Джером – и Монти Кипс. – Зора изобразила в воздухе слева и справа от себя две фантомные фигуры. – Джером… Монти Кипс. Живут под одной крышей. – Она притворно содрогнулась.
Кики поперхнулась соком и со стуком отставила пустой стакан.
– Хватит о Монти Кипсе, серьезно. Ей-богу, не желаю за сегодняшнее утро еще хоть раз слышать это имя. – Она посмотрела на часы. – Во сколько у тебя занятия? Почему ты еще здесь, Зур? А? Почему – ты – еще – здесь? О, доброе утро, Моник, – сказала Кики совершенно другим голосом, официальным, лишенным флоридской напевности. Моник прикрыла входную дверь и вошла в кухню.
Кики устало улыбнулась.
– Какое-то безумие: все опоздали, все до единого. У вас все хорошо, Моник?
Новая уборщица, приземистая гаитянка Моник, примерно одних с Кики лет, но с кожей более темного оттенка, сегодня у них всего во второй раз. У нее куртка-бомбер с поднятым меховым воротником и эмблемой американских ВМС и взгляд, заранее извиняющийся за будущие промахи. Но мучительнее всего смотреть на ее ткацкое ухищрение: не первой молодости дешевую рыжую накладку из искусственных волос (сегодня, похоже, больше обычного сползшую на затылок), мелко переплетенную с ее собственными жидкими волосами.
– Начинать отсюда? – робко спросила Моник.
Она взялась за молнию на своей куртке, но потом передумала.
– Начните лучше с кабинета, Моник, моего кабинета, – быстро, перебивая открывшего было рот мужа, сказала Кики. – Хорошо? Бумаги, пожалуйста, не трогайте, просто сложите стопкой, по возможности.
Моник не двигалась с места и не выпускала молнию из пальцев. На мгновение Кики тоже замерла, нервно размышляя о том, что думает черная женщина о другой черной женщине, которая платит ей за уборку.
– Зора вас проводит. Пожалуйста, Зора, проводи Моник, покажи ей, куда идти.
Дочь ринулась по лестнице, перескакивая через две ступеньки, Моник потащилась следом. Говард вернулся на просцениум и к разговору о женитьбе.
– Если это случится, – ровным голосом, между глотками кофе сказал он, – Монти Кипс станет свояком. И не чьим-нибудь. Нашим.
– Говард, – так же невозмутимо ответила Кики, – прошу, давай без показательных выступлений. Мы не на сцене. Я уже сказала: сейчас я об этом говорить не хочу. Ты меня услышал?
Говард слегка кивнул.
– Леви нужны деньги на такси. Если уж тебе приспичило волноваться, поволнуйся об этом. А не о Кипсах.
– Кипсах? – раздался откуда-то голос Леви. – Каких таких Кипсах? Гдей-то они?
Этого псевдобруклинского акцента не было ни у Говарда, ни у Кики, да и у Леви он появился всего три года назад, когда ему стукнуло двенадцать. Джером и Зора родились в Англии, Леви в Америке. Разные американские акценты его детей казались Говарду несколько искусственными – не впитанными в стенах этого дома, не перенятыми от матери. Но акцент Леви был самым труднообъяснимым. Бруклин? Белси жили триста с лишним километров севернее. Сегодня утром Говард решил, наконец, высказаться на эту тему (хотя жена не раз просила его не вмешиваться), но возникший из коридора Леви обезоружил его широкой улыбкой.
– Леви, дорогуша, – сказала Кики, – скажи, ты знаешь, кто я? Ты в принципе обращаешь внимание на то, что происходит вокруг? Помнишь, кто такой Джером? Что он твой брат? Что он в отъезде? Что он пересек большой океан и сейчас живет в месте под названием Англия?
Леви держал в руке кроссовки. Хмуро отмахнувшись ими от материнского сарказма, он сел обуваться.
– Ну и что? Типа я в курсе, кто эти Кипсы? Да знать я не знаю никаких Кипсов.
– Джером, ступай в школу.
– Я теперь тоже Джером?
– Леви, в школу!
– Ну вечно ты так… Я просто спросил, и все, а ты вечно… – Тут Леви состроил неопределенную мину, и подразумеваемое слово осталось неясным.
– Монти Кипс. Человек, на которого в Англии работает твой брат, – устало сдалась Кики.
Говард с интересом наблюдал, как Леви добивается этой уступки, нейтрализуя едкую Кикину иронию своей простодушностью.
– Вот видишь, – сказал Леви так, словно в этом доме он единственный поборник вежливости и здравого смысла. – Ведь нетрудно было?
– Значит, это письмо от Кипса? – спросила Зора, спустившись по ступеням и став за плечом матери. Их поза – дочь, склонившаяся над матерью, – точь-в-точь повторяла картину Пикассо с крепкотелыми разносчицами воды. – Папа, на этот раз мы ему ответим вместе – мы уничтожим его. За кого он выступает? За британских республиканцев?
– Нет-нет, и близко ничего такого. Это от Джерома. Он женится, – сказал Говард. Он отвернулся и, не обращая внимания на распахнувшийся халат, подошел к стеклянным дверям в сад. – На дочери Кипса. Очевидно, это забавно. Ваша мать находит это уморительным.
– Нет, дорогуша, – сказала Кики. – Кажется, мы как раз выяснили: я не нахожу это уморительным. На мой взгляд, по е-мейлу в семь строк вряд ли можно понять, что к чему. А раз невозможно сказать, что все это значит, я не горю желанием впопыхах решать…
– Вы серьезно? – встряла Зора.
Выхватив у Кики листок, она почти вплотную поднесла его к близоруким глазам. – Что за шутки, твою мать?
Прижавшись лбом к толстому стеклу, Говард чувствовал, как его брови пропитываются влагой. На улице все шел и шел демократичный снег Восточного побережья, выбеливая подряд садовые кресла и столы, деревья, почтовые ящики, заборные столбы. Говард выдохнул на стекло ядерный гриб и стер его рукавом.
– Зора, не пора ли на занятия? И не надо в моем доме таких слов. А? Ну да! Да ну? Нет! – пресекла Кики все Зорины попытки высказаться. – Все? Пусть Леви дойдет с тобой до стоянки такси. Сегодня я не смогу его отвезти; хочешь, спроси у Говарда, может, он его отвезет, в чем, правда, я сомневаюсь. А я позвоню Джерому.
– Меня не надо подвозить, – сказал Леви, и тут только Говард по-настоящему заметил сына и его обновку: тонкий черный женский чулок на голове, завязанный сзади узлом с небрежной, похожей на сосок пипочкой.
– Ты не сможешь ему позвонить, – тихо сказал Говард. И оперативно отступил с глаз долой за их гигантский холодильник. – У него нет денег на телефоне.
– Что ты сказал? – спросила Кики. – А? Не слышу.
Внезапно она возникла за его спиной.
– Где у тебя записан телефон Кипсов? – осведомилась она, хотя обоим был известен ответ.
Говард молчал.
– Ах да, конечно, – сказала Кики, – он записан в ежедневнике, том самом ежедневнике, забытом в Мичигане на знаменитой конференции, на которой тебе было недосуг думать о таких пустяках, как жена и дети.
– Давай не сейчас, а? – попросил Говард. У виновного одна возможность – умолять об отсрочке приговора.
– И так всегда, Говард. Что бы ни случилось – расхлебывать мне, мне отвечать за твои поступки, и…
Говард шарахнул кулаком по холодильнику.
– Прошу, не надо. Дверца отскочила, она и так уже… Все разморозится, закрой плотнее, плотнее, еще… Ну хорошо: это печально. Печально, если так все оно и есть, но как раз этого мы пока не знаем. Сейчас имеет смысл без суеты, потихоньку выяснить, что за чепуха там творится. Давай успокоимся и поговорим – например, когда мы… Когда приедет Джером и нам в принципе будет о чем говорить. Согласен?
– Хватит ссориться, – тихонько буркнул, а затем громко воззвал Леви из дальнего угла кухни.
– Мы не ссоримся, дорогуша, – сказала Кики и наклонилась вперед.
Она нагнула голову и размотала широкий огненно-красный платок. Две ее толстые тугие косы спускались до попы, как бараньи рога, если те раскрутить. На ощупь выровняв концы платка, Кики запрокинула голову и дважды обмотала ткань, завязав ее на прежний манер, только туже. После этого Кики оперлась о стол и повернулась к детям подтянутым, непререкаемым лицом.
– Все, спектакль окончен. Зур, в горшке возле кактуса было несколько долларов. Дай их Леви. Если там ничего нет, одолжи ему из своих, я потом верну. У меня в этом месяце туговато с финансами. Хорошо. Иди и учись. Чему-нибудь. Чему угодно.
Когда через несколько минут за детьми закрылась дверь, Кики повернулась к мужу с выражением, в котором только он мог прочесть каждую строку и каждую сноску. Говард беспричинно улыбнулся. Ответной улыбки не последовало. Говард посерьезнел. Случись сейчас схватка, даже идиот не поставил бы на него. Нынешняя Кики (которую однажды, двадцать восемь лет назад, в первый день в их первом доме, Говард перекинул через плечо, словно легкий скатанный ковер, чтобы потом положить и самому лечь сверху) весила верных сто тринадцать килограммов и выглядела на двадцать лет моложе его. Женщины ее этнической принадлежности почти избавлены от морщин, а у Кики, благодаря набранному весу, кожа вообще была поразительно гладкой и упругой. В пятьдесят два года у жены сохранилось абсолютно девичье лицо. Красивое лицо норовистой девчонки.
Она метнулась назад в кухню и так стремительно пронеслась мимо, что он рухнул в стоявшее поблизости кресло-качалку. Подлетев к столу, она стала яростно набивать сумку совершенно не нужными на работе предметами. Заговорила, глядя в сторону:
– Знаешь, что меня поражает? То, что один и тот же человек в чем-то профессор профессором, а в чем-то – дремучий кретин! Посмотри «Азбуку для родителей», Гови. Ты узнаешь, что подобные действия приводят к абсолютно противоположному результату. Абсолютно противоположному.
– Черт возьми, – задумчиво сказал Говард из кресла-качалки, – все всегда происходит совсем не так, как мне хочется, а наоборот.
Кики застыла на месте.
– Ну да. Ты вечно у нас ущемлен. Твоя жизнь – разгул потерь.
Это был намек на недавнее кошмарное происшествие. Предложение распахнуть в их супружеском особняке дверь в прихожую страданий. Предложение было отклонено. И Кики приступила к решению привычной задачки – как разместить маленький рюкзачок посередине широченной спины.
Говард встал и благопристойно запахнул банный халат.
– У нас есть хотя бы их адрес? – спросил он. – Домашний адрес?
Словно ярмарочный умелец читать мысли, Кики сжала виски и медленно заговорила. И хотя ее поза выражала саркастичность, глаза ее были мокры.
– Мне хочется понять, что, по-твоему, мы тебе сделали. Твои родные. Что мы тебе сделали? Лишили тебя чего-то?
Говард со вздохом отвел глаза.
– Мне все равно во вторник читать доклад в Кембридже… Могу вылететь в Лондон днем раньше, если только…
Кики хлопнула по столу.
– Бог мой! На дворе не 1910 год, Джером волен жениться на ком душа пожелает. Или, по-твоему, надо заказать визитные карточки и велеть ему встречаться с дочерьми только тех преподавателей, которых ты…
– А мог этот адрес быть в зеленом молескине?
Она смахнула повисшие на ресницах слезы.
– Понятия не имею, где он мог быть, – передразнила она его. – Ищи сам. Вдруг обнаружится под слоем мусора в твоем свинарнике.
– Ну, спасибо, – сказал Говард и по лестнице пустился в обратный путь в свой кабинет.
