Земля и люди

XXVI. Младший сын старухи Ханевской – отец Стефки

Род Ханевских (особенно когда старуха Ханевская вошла во власть) был крепким, коренным, землевладельным, он впаялся в сто гектаров огороженной, обмежеванной старухой земли, врос, как корни двухсотлетнего, а то и трехсотлетнего дуба, самого дерева и не видно – ветви, крона там, за облаками, а могучие его корни пронизывали, оплетали и прочно держали землю.

Жена младшего сына старухи Ханевской происходила не из хуторской, а из пригородной мстиславльской шляхты. Отец ее никогда не брал в руки косы, не касался плуга, земли он имел впятеро меньше, чем старуха Ханевская, золота в кожаных мешочках в его роду не водилось последние сто лет.

Но зато дом их состоял из двух половин, дочь и двое сыновей никогда не носили самотканной одежды, на чердаке валялась сабелька-карабелька, такая же, как у полковника Вуевского, когда он основал Вуевский Хутор, именно такой сабелькой Вуевский и мог располовинить казака от плеча до седла, такая же была и у Ханевского, но за долгие годы у хуторян они не сохранились ни в одной хате Вуевского Хутора.

А кроме сабельки-карабельки у отца будущей жены младшего Ханевского на чердаке пылились портреты гонорливых усачей в контушах, игривых, кокетливых красавиц и старух, похожих на старуху Ханевскую, но только не в таких тяжелых библейских одеждах, как у старухи Ханевской, а в кружевных чепчиках.

Свою жену младший Ханевский встретил в Мстиславле, на шумном, пестром, веселом базаре. На базар она явилась не при отце-матери, которым надо купить мелкой картошки до урожая на корм скоту или продать бычка, по какой-то причине не взятого в сезон скупщиками-евреями, а пришла с подружками выбрать красивых разноцветных лент, чтобы вплетать их потом в волосы и, глядя в зеркало, вспоминать, как растерялся и покраснел младший Ханевский, когда она засмеялась, проходя мимо него, и не только мимо него, а мимо всех тех, кто, вдруг оторвавшись от разговора или осмотра товара, останавливал на ней взгляд, но все-таки больше всего вспоминался младший Ханевский – уж он так растерялся, что, казалось, стоять ему до самого вечера, пока не стихнет базар и люди разъедутся по домам.

Никогда бы старуха Ханевская не взяла в дом своему сыну такую жену. Как никогда бы не отдала за Волкова (Волк-Карачевского) дочку, будь они – дочка и сын – такими, как старуха, такими, как пятеро первых ее сыновей. Но и дочка и сын были не такими. И она отпустила их.

О дочке она даже не вспоминала. Когда дочка засиделась в девках, старуха подумывала, как от нее избавиться без убытка. Если бы она, старуха, решила выдать ее, то управилась бы в первую же осень, это стоило бы потери гектаров двадцати земли. И у старухи имелось на такой случай несколько не очень удобных кусков земли, не очень хорошей, хотя и не плохой совсем.

Но старуха знала, чувствовала, что эта земля убудет через младшего сына, и припасла ее для этого убытка, чтобы не войти в убыток еще больший, не тронуть, не начать кромсать, делить основного, целого, как каравай, отрежь от него хоть чуток, и он уже не целый. Поэтому когда Иван Волков (Волк-Карачевский) взял дочку без земли, старуха успокоилась, теперь все вышло по ее расчету, а то, что сын сам нашел жену вдали от хуторов, было еще лучше, старухе не хотелось брать для него девку у Вуевских, потому что сын не смог бы удержать над ней власть и оказался бы у нее в подчинении.

К тому же выяснилось, что за предполагавшейся бесприданницей есть приданое деньгами и его хватит и на покупку двух коней, и на постройку хаты. Деньги дала любимице-внучке бабушка, старушка-травница по имени Стефания, а кроме денег еще и сундук с нарядами, шитыми жемчугом и золотыми нитками. Правда, такие наряды уже давно, лет триста-четыреста, не носили, и внучка ни разу так и не надела их.

Старушка-травница жила в каменно-кирпичном доме, его правильнее бы назвать замком, маленьким замком, окруженным с одной стороны лесом, с другой полями, а рядом, у самых его стен, протекал ручей, только это был не такой ручей, как в землях хуторян, – их ручей впадал в речушку Вербовку, которая огибала Золотую Гору, а потом протекала у Рясны, отделяя от нее Заречье, потом эта речушка впадала в речку Проню. Проня, ограничивающая с западной стороны ряснянскую округу, текла на юг в реку Сож.

Ручей, журчавший у стен замка, в котором жила старушкатравница, и был сам Сож в своем верховье. Тот самый Сож, на берегу которого некогда приостановились два брата Родим и Вятко со своими родами после долгого пути с берегов Дуная. Вятко повел своих дальше, а Родим остался. Сож впадал в Днепр то ли за Гомелем, то ли не доходя до него, а по Днепру недалеко и до Киева, а уж дальше – Черное море.

Стефания приезжала на свадьбу, ей понравился избранник внучки и не понравилась старуха Ханевская. А старуха Ханевская поняла, что с этой старушкой, похожей на добрую ведьму, в случае чего просто так не сладишь, она не боится тяжелого взгляда и долгого молчания, и деньги за внучкой и сундук с диковинными одеждами «королевского двора» (так сказала старушка) дала не для того, чтобы угодить родне жениха.

Молодые поставили дом, завели хозяйство и родили дочь – Стефку. Стефкой, Стефанией ее назвали в честь старушки-травницы, ее прабабки.