Земля и люди

X. Доставшиеся мне земли

И у Вуевских отняли, и у Волковых, и у них не сразу, а так, как у Ханевских, а все равно отняли, только у меня – нет; тоже, казалось, могло показаться, что как будто бы отняли, но нет.

И все эти земли – и Ханевских, и Вуевских, и Волк-Карачевских (Волковых, Волк), и даже Авдея Вороны, – никому потом и теперь не нужные (после того, как отняли), и остались за мною: диву только даешься, как все минуло, все отняли, всех убили, а кто спассяспрятался, тот или умер – как так жить? – или исчез неведомо где, а если кто и есть, то забыли, не помнят, а меня как-то пропустили, не заметили и не убили, я знаю и помню, потому за мной и остались эти земли, этот уголок, закуточек (с Рясною и ряснянской округой в придачу).

Часть этих земель досталась мне по прямому наследованию от Волк-Карачевских, часть по косвенно родственному от Ханевских и по косвенно дальнеродственному от Вуевских, а все остальное – и земли Авдея Стрельцова (Вороны), и сама Рясна, и вся ряснянская округа – просто в придачу.

Других наследников нет, кроме Виктора Ханевского, спасшегося под чужой фамилией, но Виктор Ханевский уже прожил свой век, и собирается умирать, и занят мыслями о смерти, видения из романов Достоевского покинули его, приближение смерти заставляет думать только о ней, то есть о смерти, и Ханевскому неког-да заниматься этими землями, и, таким образом, наследственные права отходят ко мне.

Все доставшиеся мне земли, и Волк-Карачевских, и Ханевских, и Вуевских, и Авдея Стрельцова (Вороны), и Рясна, и ряснянская округа, имеют свойство стираться из памяти, исчезать из топографических и географических карт, и их потом (после исчезновения) не найдешь ни на картах, ни на круглой модели земли – глобусе, ни среди звезд Млечного пути – не найдешь нигде.

С ними может случиться то, что может произойти – и обычно и происходит – с тем, что не огорожено надежным частоколом. Их – земли – могут растащить люди и время, они могут порасти травой, их может заглушить бурьян, а потом их поглотит лес, сначала появятся отдельные деревца, потом молодая дружная нестройная поросль березок и елочек, а потом непроходимая чаща, чащоба, из которой не найти дорогу, не отыскать выхода, не выбраться, потому что в ней перепутаны корни и вершины деревьев и непонятно, где верх, а где низ, и не остается никаких следов.

И чтобы не было так, мне и пришлось составить это краткое топографическое описание местности, о которой идет речь (со всеми ее пригорками, холмиками, дорогами, лесами и оврагами, травинками и отдельно стоящими деревцами, не пропуская ни одной речушки или ручейка, не забывая ни одного названия, а тем более имени, ведь если было название, имя, значит, то, что носило это имя, то, что имело название, – было, есть и может дальше быть в отличие от того, что никем и никогда не названо, осталось без имени, а значит, его нет и не было, как нет и не было то, что забыто), и описание времени, когда все это подоспело, накатилось и разразилось, случилось-свершилось и произошло.

Я хорошо помню все, что было, как было и зачем, почему, и нет ни сил, ни возможности не писать эту топографию.