Хроники Нарнии. Вся история Нарнии в 7 повестях

Глава одиннадцатая. О злоключениях Дигори и его Дяди

Вы скажете, животные были очень глупы, не признав в дяде Эндрю такого же существа, как Фрэнк и дети. Но вспомните: они ничего не знали об одежде. Им казалось, что платьице Полли, курточка Дигори, котелок Фрэнка то же самое, что перья или мех. Они бы и этих троих не признали одинаковыми, если бы те с ними не заговорили и если бы им не сказала об этом Земляничка. Дядя был выше детей и худосочнее кебмена. Носил он всё чёрное, кроме манишки (не слишком белой теперь), да и седое гнездо волос особенно отличало его от прочих людей. Как тут не растеряться? В довершение всего он не говорил, хотя и пытался.

Когда бульдог спросил, кто он, дядя, ничего не разобрав, льстиво пролепетал: «Собачка, собачечка…» – но звери его не поняли, как и он их. Оно и лучше, ибо какая собака, тем более говорящая, стерпит такие слова? Всё равно что называть, скажем, вас «мальчичек, мальчишечка».

Тогда дяде Эндрю стало дурно.

– Ну вот, – сказал кабан, – это дерево. Так я и думал. (Не забывайте: при них никогда никто не падал в обморок и вообще не падал.)

Бульдог обнюхал дядю, поднял голову и сказал:

– Это зверь. Точно зверь. Вроде тех троих.

– Навряд ли, – сказал один из медведей. – Звери так не падают. Мы вот не падаем! Мы стоим. – Он встал на задние лапы, сделал шаг назад и повалился на спину.

– Третья шутка, третья шутка! – закричала галка в полном восторге.

– Нет, это дерево, – сказал другой медведь, – на нём пчелиное гнездо.

– Мне кажется, – заметил барсук, – он пытался заговорить.

– Это ветер шумел, – вставил кабан.

– Неужели ты думаешь, – сказала галка барсуку, – что это говорящее животное? Он же не говорил слов!

– Нет, всё-таки, – возразила слониха (слон, её муж, ушёл, как вы помните, с Асланом), – это животное. Вон тот сероватый тычок – вроде морды, эти дырки – глаза и рот, носа нет… хм… да… не буду придирчивой, нос мало у кого есть… – И она с понятной гордостью повела хоботом.

– Решительно возражаю! – сказал бульдог.

– Она права, – сказал тапир.

– Знаете, – вмешался осёл, – наверное, это неговорящее животное, но думает, что оно говорящее.

– Нельзя ли его поставить прямо? – спросила слониха и обвила дядю хоботом, чтобы приподнять. К несчастью, она не разобрала, где у него низ, где верх, и поставила на голову, так что из карманов его посыпались два полусоверена, три кроны и один шестипенсовик. Но дядя Эндрю снова свалился.

– Ну вот! – закричали другие звери. – Какое это животное, если оно не живое?

– А вы понюхайте! – не сдался бульдог.

– Нюхать – ещё не всё, – сказала слониха.

– Чему же верить, если не чутью? – удивился бульдог.

– Мозгам, наверное, – застенчиво предположила слониха.

– Решительно возражаю! – заявил бульдог.

– Во всяком случае, – продолжила слониха, – что-то с ним делать надо. Наверное, это лазло, и мы должны показать его Аслану. Как по-вашему, животное он или дерево?

– Дерево, дерево! – закричали многие.

– Что ж, – сказала слониха, – значит, посадим его в землю.

Кроты быстро выкопали ямку, и звери стали спорить, каким концом совать туда дядю. Одни говорили, что ноги – это ветки, а серая масса – корни, переплетённые в клубок. Другие утверждали, что корни – это два отростка, потому что грязные и длинные. В общем, сунули в яму вниз ногами. Когда землю утрамбовали, она доходила дяде Эндрю до бёдер.

– Какой-то он чахлый, – сказал осёл.

– Надо бы его полить, – добавила слониха. – Не обессудьте, но мой нос очень бы…

– Решительно возражаю! – вставил бульдог.

Однако умная слониха спокойно пошла к реке, набрала воды в хобот, вернулась и стала поливать дядю. И поливала, и поливала, пока вода не потекла потоком с фалд, словно он купался одетым. Наконец он пришёл в себя. На том мы его пока и оставим. Пусть поразмыслит о своих злодеяниях (если хватит разума), а мы вернёмся к более важным событиям.

Земляничка тем временем приблизилась к совету зверей. Дигори не посмел бы прервать их беседу, но Аслан сразу дал знак и звери расступились. Спрыгнув на землю, Дигори оказался прямо перед львом. Тот был больше и величественнее, красивее и страшнее, чем ему прежде казалось, и мальчик, не решаясь взглянуть ему в глаза, проговорил:

– Простите, мистер лев… мистер Аслан… сэр. Не дадите ли… то есть нельзя мне… что-нибудь для мамы?.. Она больна.

Он надеялся, что лев скажет: «Можно», – и в то же время боялся, что лев скажет: «Нельзя», – но тот сказал совсем иное:

– Вот он. Вот мальчик, который это сделал. – И поглядел не на него, а на своих советников.

«Что же такое я сделал?» – подумал Дигори.

– Сын Адама, – сказал лев, – расскажи добрым зверям, почему в моей стране оказалась злая колдунья.

Дигори хотелось ответить иначе: мыслей десять мелькнуло в его мозгу, – но он тихо сказал:

– Это я привёл её, Аслан.

– Зачем?

– Хотел убрать её из моего мира.

– Как она очутилась в твоём мире?

– С помощью волшебства.

Лев молчал, а Дигори, понимая, что сказал не всё, продолжил:

– Это мой дядя виноват. Он загнал нас хитростью в другой мир, дал волшебные кольца… мне пришлось туда отправиться, потому что Полли он послал первой… и в одном месте, называется Чарн, мы встретили ведьму…

– Встретили? – переспросил Аслан, и голос его сейчас больше походил на рычание.

– Она проснулась… – Дигори побледнел и сознался: – Я её разбудил: хотел узнать, что будет, если позвонишь в колокол. Полли возражала, она не виновата… мы с ней даже подрались. Я знаю, что нельзя было. Наверное, меня заколдовала надпись…

– Ты так думаешь? – тихо спросил лев.

– Нет, не думаю. Я и тогда притворялся.

Лев долго молчал, а Дигори думал: «Ничего у меня теперь не выйдет. Ничего я для мамы не получу».

Когда лев заговорил снова, то обращался уже к зверям:

– Друзья, хоть мир этот и семи часов от роду, сын Адама уже занёс в него зло. – Звери, в том числе лошадь, воззрились на Дигори, и ему захотелось провалиться сквозь землю. – Но не падайте духом. Зло это не скоро породит другое зло, и я постараюсь, чтобы самое худшее коснулось одного меня. Ещё сотни лет мир этот будет радостным и добрым. Но поскольку зло принёс сын Адама, дети Адама и помогут всё исправить. Подойдите ко мне!

Эти слова предназначались Полли и Фрэнку, подоспевшим к концу его речи. Полли держала Фрэнка за руку, не спуская глаз со льва. Кебмен же, взглянув на него, снял котелок, без которого никто его ещё не видел, и стал моложе и красивее.

– Я давно знаю тебя, сын мой, – сказал ему Аслан. – Знаешь ли ты меня?

– Нет, сэр, – ответил Фрэнк. – Встречать я вас не встречал, но что-то такое чувствую… вроде где-то видел.

– Хорошо, – сказал лев. – Ты чувствуешь вернее, чем помнишь, и узнаёшь меня лучше, чем знал. Нравится тебе этот край?

– Что говорить, неплохо у вас.

– Хочешь остаться здесь навсегда?

– Понимаете, сэр, я человек женатый. Была бы тут жена – другое дело. На что нам с ней город, мы оба деревенские.

Аслан тряхнул гривой, открыл пасть, издал один долгий звук – негромкий, но могучий, – и сердце у Полли затрепетало. Она знала: тот, кого лев позвал, услышит его где угодно и придёт во что бы то ни стало, сколько бы миров и столетий ни разделяло их, поэтому не очень удивилась, когда молодая женщина с честным милым лицом возникла ниоткуда и встала рядом с нею. Полли сразу поняла, что это и есть жена Фрэнка и что перенесли её сюда не мерзкие кольца – она прилетела быстро, просто и тихо, как птица летит в своё гнездо. По-видимому, она только что стирала, ибо на ней был фартук, а на руках, обнажённых до локтей, засыхала пена. Все это к ней очень шло. Успей она приодеться (скажем, надеть свою шляпу с вишнями), было бы хуже.

Конечно, она думала, что видит сон, и потому не кинулась к мужу и не спросила, что это с ними, однако, взглянув на льва, усомнилась, сон ли это, хотя и не слишком испугалась. Она сделала книксен – деревенские девушки ещё умели тогда это делать, – потом подошла к мужу, взяла под руку и несмело огляделась.

– Дети мои, – сказал Аслан, пристально на них глядя, – вы будете первыми королём и королевой Нарнии.

Кебмен разинул рот, жена его покраснела.

– Правьте этими созданиями, и будьте к ним справедливы, и защищайте их от врагов. А враги будут, ибо в мир этот проникла злая колдунья.

Фрэнк прокашлялся и сказал:

– Прошу прощения, сэр, и спасибо вам большое и за неё, и за меня, но я такое дело не потяну. Учился мало.

– Скажи мне, – спросил лев, – сможешь ли ты справиться с плугом, с лопатой и вырастить здесь пищу?

– Да, сэр, это смогу, вроде учили… – сказал Фрэнк.

– Ты можешь быть честным и милостивым? Можешь помнить, что они не рабы, как их немые собратья в твоём мире, а говорящие звери и свободные граждане?

– Как же, сэр, – ответил кебмен. – Что-что, а их я не обижу.

– Ты можешь воспитать своих детей и внуков так, чтобы и они не обижали? – продолжил лев.

– Попробую, сэр. Попробуем, а, Нелли?

– Ты можешь не делить ни детей, ни зверей на любимых и нелюбимых? Можешь помешать одним подчинять или мучить других?

– О чём разговор! – вскричал Фрэнк. – В жизни такого не терпел и другим не позволю! – Голос его становился всё мягче и звонче – наверное, так, как сейчас, он говорил в юности, когда ещё не перенял городской хрипловатой скороговорки.

– А если в страну придут враги (помни, они придут!), будешь ли ты первым в бою, последним – в отступлении?

– Понимаете, сэр, – очень медленно сказал Фрэнк, – этого никто не знает, пока не проверит в деле. Может, я не из смелых. В жизни ни с кем не дрался, только на кулачках. Ну, ничего, постараюсь… то бишь надеюсь, что постараюсь… сделаю что могу.

– Что же, – сказал Аслан, – ты можешь всё, что требуется от короля. Я тебя короную. Ты, и дети твои, и внуки будете счастливо править Нарнией и Орландией, которая лежит к югу отсюда, за горами. А тебе, моя маленькая дочь, – обратился он к Полли, – я тоже очень рад. Скажи, ты простила своему другу то, что он сделал в пустынном дворце страшной страны Чарн?

– Да, Аслан, простила, – сказала Полли.

– Это хорошо, – кивнул Аслан. – Ну, сын Адама…