Белая Богиня

Глава 5

От неудобного сидения под деревом у Анны затекли ноги. Рыжий то и дело норовил сбежать, поэтому пришлось сунуть его за пазуху. Под курткой он пригрелся и вроде даже задремал. Анна прислушивалась к его мерному дыханию и вспоминала все, что знает о кошках: им снятся сны, у них больше нейронных связей, чем у собак, они нормализуют сердечный ритм, владельцы кошек в среднем живут на три года дольше владельцев хомячков. Последнее в свете происходящего радовало особенно. Спасибо, Рыжий.

«Когда это я стала владелицей кота? – мимоходом поразилась Анна. – Еще с утра у меня и мыслей таких не было. Надо сходить к ветеринару, купить Рыжему миски, сделать документы и приобрести ошейник с колокольчиком. И сообщить хозяйке квартиры, что у нее появился еще один жилец».

Квартира. Маленькая, очень светлая, с лакированным деревянным полом, французскими окнами и просторной кухней. Анна влюбилась в нее с первого взгляда и решила, что хочет жить только здесь. От огромных помещений с высокими потолками, лепниной и тройными стеклопакетами, которые предлагал Джон, отказалась.

– Посмотри еще, – уговаривал Джон. – Сейчас в Лиссабоне очень много высококлассного жилья, которое можно снять за копейки. Рынок туристической аренды рухнул, люди хотят заработать хоть что-то. Ты можешь выбрать престижный район, современный дом с подземным гаражом и бассейном на крыше. Обычно это стоит тысячи три, но сейчас цены упали вдвое и больше.

– У меня нет машины, и я не умею плавать.

– Машина – не проблема, – возразил Джон. – У меня много машин, дам тебе одну.

Но Анна уперлась: идея остаться в Лиссабоне ей нравилась, а вот сидеть на шее у постороннего человека – нет. Джон сказал, что будет оплачивать ее жилье, медицинскую страховку и расходы на жизнь, а потом, когда она вступит в права наследства и продаст поместье, они рассчитаются.

– Это не благотворительность и не подарок. Считай, инвестиция.

Дина фыркала и негодовала.

– При чем тут поместье? Оно твое по праву, и ты не обязана делиться с этим проходимцем. Дом тебе достался от родни по материнской линии, и уговора делить его не было, речь шла только о том, что оставил твой отец. Половина от стоимости алмазов – уже много, – кипятилась она. – По справедливости ЭТОТ вообще ничего не заслуживает. А он уже и к «Ласточке» лапы тянет. Кровопуй. Кровопит. Как это по-русски сказать?

– Кровосос. Слушай, алмазы еще неизвестно, найдутся или нет. А дом и земля – вот они. ЭТОТ уже и так до фига потратил: привез меня сюда, документы сделал, адвокаты его работают. Я хочу остаться, и мне надо на что-то жить. Почему не взять в долг, тем более, не просто так, а под хорошее обеспечение?

Имелся и еще один аргумент в пользу денег Джона: он ведь не захочет содержать ее бесконечно, значит, заставит своих адвокатов работать быстрее. И дом постарается продать подороже – чем больше за него удастся выручить, тем весомее получатся джоновы пятнадцать процентов от сделки.

– Ты же не хотела его продавать, – напомнила Дина. – Это же твое семейное гнездо.

Подруга затронула больную тему.

«Вот так живешь себе потихоньку, никого не трогаешь, работаешь. Замуж хочешь. Худо-бедно карабкаешься, понимая, что исходные, так сказать, данные, сильно подкачали: сама из деревни, мама пьяница, папа неизвестен, с сестрой не ладишь. Снимаешь квартирку на окраине, учишь чужих детей английскому и смиряешься с тем, что своих, видимо, уже не будет. Думаешь кота заводить…»

– Слышь, Рыжий, – прошептала Анна, – мне по возрасту таких, как ты, штуки три полагается. Господи, я уже ног не чувствую.

Стараясь не шуметь, она сменила позу и оперлась спиной о ствол дуба. Мысленно усмехнулась: «В Алентежу полно пробковых дубов, а мне попался именно тот, с которого никто не снимает кору. Ненужный, получается, дуб, неприбыльный».

Очень хотелось посмотреть, сколько прошло времени с тех пор, как она спряталась в зарослях от приближающейся машины. Но заряда телефона оставалось совсем мало, и каждое включение экрана приближало момент, когда связь прервется.

Машина, кстати, у мегалитов не задержалась: подъехала, остановилась, вышел из нее какой-то мужик, огляделся и уехал. Видно, не понравились ему доисторические камни. А может, просто не туда свернул, заблудился. Ничего, в общем, такого. Может, и стоило попроситься к нему в попутчики до ближайшей деревни. Но Дина велела сидеть тут и ждать.

«Значит, будем сидеть, ждать и думать свои невеселые мысли, да, Рыжий?»

В животе заурчало от голода, начала мучить жажда. Ее слегка подташнивало: видимо, организм реагировал на ту дрянь, с помощью которой ее вырубили утром.

«Стоп. Думать об этом будем потом, когда выберемся. Сейчас нельзя, потому что нельзя слететь в панику и поддаться страху. Кто бы меня ни похитил… Ох, черт, меня похитили, я жертва похищения…»

– Так, все, – вслух произнесла Анна, достала многострадальный леденец от кашля, подумала и спрятала обратно в карман. – Скоро приедет Дина. Привезет еды и воды. А пока сидим, дышим свежим воздухом. Тут тихо, спокойно, никто не найдет. Предупреждали умные люди, что придет время – буду разговаривать с котами, – нервно хихикнула Анна. – А что делать, Рыжий, если больше не с кем. В общем, слушай, Рыжий. Живешь себе, хлеб жуешь, а потом раз – и ты вовсе не ты, и родители твои не родители, и все, что было ДО, – обман и неправда. То есть, вообще все, понимаешь? Родилась ты не там, где думала. Зовут тебя иначе. И прожила ты тридцать лет и три года не своей, а чужой жизнью. Тебе ведь от рождения тоже совсем другое полагалось. Ты когда на ферме в мамкино брюхо лапами упирался, тоже не думал, что будешь сидеть у меня под курткой и ждать Дину. Но что-то пошло не так…

По правде говоря, «не так» пошло не что-то, а вообще все, причем еще до ее рождения. Но разбираться в этом Анна не хотела, хотя с самого начала знала, что однажды все равно придется. Придется прочесть до конца письмо, оставленное матерью. Обдумать каждое слово, каждую букву, и решить, что к ней чувствовать – к женщине, превратившей жизнь своего ребенка в ад. К мужчине, который не смог защитить их обеих. К другому мужчине, который творил зло, зная, что это зло. Что надо будет заново знакомиться с собой, помня, что ты – часть и порождение этого зла.

Делать вид, что кровь ничего не стоит, не выйдет. Можно попробовать принять, но забыть не получится. Тем более, чтобы забыть, сначала надо вспомнить.

Вот и Джон говорит: «Вспоминай. Вспоминай, что там было, на вилле “Ласточка”, когда я привез из Анголы коробку с письмами и камнями. Детство свое в русской деревне вспоминай, может, мать что-то говорила. Любая мелочь важна. Ведь вспомнила же ты земляничный дом и ласточек».

Каждый раз, приезжая в Синтру, Анна пыталась вспомнить. Бродила по дому, по саду, смотрела на подступающие к поместью горы. Но дом помалкивал, горы тоже хранили молчание. И старый мажордом Зе молчал, потому что разум его давно заволокло туманом, а память раскололась на мелкие осколки. Сколько ни спрашивай, он толком ничего не скажет.

Анна, впрочем, и не усердствовала. По правде говоря, она совсем не верила, что можно отыскать пропавшее много лет назад. Да и зачем их искать, проклятые камни, которые никому не принесли счастья?

Больше всего было жалко старого Зе, особенно когда он смотрел на нее слезящимися от старости глазами и спрашивал: «Чего дона хочет?»

Он видел не Анну, а другую женщину, которой служил в молодости. Одну из тех, чьи портреты, почти три века украшавшие парадную столовую, теперь громоздились, повернутые к стене, в бывшем винном погребе. Анна обнаружила их, когда только начала исследовать дом – всех этих женщин из рода Оливейра, и потом много дней изучала в зеркале свое лицо, пытаясь найти в себе что-то от них. Она ведь тоже Оливейра, хоть и наполовину, должно же быть фамильное сходство.

Иногда казалось, оно есть. Чаще – что это совсем чужие женщины, а она – просто самозванка, кукушонок, подброшенный в богатое гнездо и разоривший его.

«С чего начался упадок поместья? Почему захирел род, о котором я знаю мало, но достаточно, чтобы понимать: несколько поколений семьи Оливейра были богаты и влиятельны? Что произошло: сокрушительный удар, например, мое рождение? Или я пришла в этот мир, чтобы увидеть руины, оставшиеся от былого величия?»

Анна не знала этого и не пыталась узнать, приучая себя к мысли, что «Ласточка» – просто старое здание на участке запущенной, давно не знающей заботы земли. Одергивала каждое «мой-моя-мое»: не привыкай, не привязывайся, все равно придется расставаться. Так, наверное, говорили себе рабыни, родившие детей и знающие, что их в любой момент могут отобрать. Но сердцу не прикажешь, и Анну, как магнитом, тянуло в этот странный дом земляничного цвета, где обитали полупомешанный старик, летучие мыши и призраки прошлого.

Она так глубоко погрузилась в свои мысли, что не услышала, как заскрипел под чьими-то шагами гравий. Зато услышал Рыжий. Вздрогнул, высунул голову из-под куртки и выпустил когти.

– Офигел? – тихо прошипела Анна. – Я тебе что, Святой Себастьян?

Кот рвался из рук, и разумно было бы его отпустить. Но Анна вцепилась в него изо всех сил: потерять Рыжего отчего-то стало казаться ей катастрофой, сравнимой с потерей «Ласточки».

– Хорошо, что ты маленький, – пыхтела Анна, сражаясь с котом. – Угомонись, придурок, скоро домой поедем. Сиди, кому говорю.

В пылу битвы она не сразу увидела белую фигуру, плывущую мимо ее убежища по направлению к кромлеху. А когда увидела, горло перехватило от утробного ужаса, и руки разжались сами собой. Рыжий спрыгнул на землю и скрылся в темноте.

Существо, идущее по дороге, несомненно, было женщиной. В скупом свете нарождающейся Луны Анна увидела длинные светлые волосы и тусклый золотой блеск широкого ожерелья. Высокая, стройная, облаченная в белоснежное одеяние до пола, перехваченное в талии широким поясом, женщина шла медленно и совершенно бесшумно. Она не смотрела под ноги, четкий профиль ее был обращен к небу. Дорога явно ей хорошо знакома.

Анна смотрела на нее как завороженная. Из-за белой одежды и гривы светлых волос казалось, женщина излучает сияние и оставляет его шлейф подобно комете. Шлейф действительно присутствовал, или, скорее, свита – несколько фигур, идущих на почтительном удалении от первой. Анна насчитала восемь женщин, и каждая несла в руках что-то вроде горящей лампады. Обычные живые женщины… Под их ногами скрипел гравий, а одна, меньше и толще других, даже тихонько закашлялась.

Процессия прошла мимо Анны и скрылась между менгирами. Спустя несколько секунд оттуда донеслось тихое стройное пение на незнакомом языке.

Анна сидела под дубом, абсолютно опустошенная от увиденного. Обжигающий ужас первых мгновений погасил панику, как лед гасит приливную волну. Она просто сидела на траве и смотрела перед собой. В голове ни единой мысли. Словно странное существо в белых одеждах одним своим присутствием лишило ее способности испытывать хоть что-то.

Сознание Анны следовало за тихим пением покорно, как дитя за дудочкой Гамельнского крысолова. И это пение неудержимо влекло ее туда, где выстроились кругом древние камни. В самый центр этого круга.

Она встала, отряхнула джинсы от налипшей травы, лизнула глубокие царапины на тыльной стороне руки, с усилием раздвинула живую изгородь и вышла на дорогу. Молодой месяц висел над оливами, впереди дышали вечностью мегалиты, и песня, что пели в кромлехе существа в белом, звучала как начало всех начал. Словно прямо сейчас там, между древних камней, зарождалась сама жизнь.

Эта песня была ей странно знакома – не разуму, но инстинктам. И она будто говорила: «Иди к нам, иди, иди, иди…» Все в Анне откликнулось на этот зов, обещающий счастье и покой, и она пошла вперед, туда, где темные камни и белые женщины, словно фигуры на шахматной доске мироздания, играли свою бесконечную партию.

– Остановись!

Анна вздрогнула всем телом и обернулась так резко, что шею пронзила острая боль. Эта боль вернула ее в реальность, как укол иглы возвращает людей в сознание.

Пение внезапно оборвалось. Ночь потемнела еще больше, и какой-то человек протягивал ей руку. Из кустов неторопливо вышел рыжий котенок, подошел к Анне и по-хозяйски уселся у ее ног.

– Анна, ты меня слышишь? Понимаешь, что я говорю?

Она взяла на руки кота, глубоко вздохнула.

– Я понимаю, что ты говоришь. Я не понимаю, какого черта ты здесь делаешь, Леандру.

* * *

– Хотите сказать, она ушла с места встречи? – спокойно уточнила Магистр, и в этом спокойствии он безошибочно уловил предвестие бури.

– Я хочу сказать, она где-то там. Найти ее будет несложно.

– Никто не станет ее искать! Смысл именно в том, что она должна быть в определенном месте в определенный момент времени.

– Вы сказали, временной отрезок – три часа. Я обеспечил ее присутствие рядом с кромлехом на этот временной отрезок. Если вы хотели, чтобы ее привязали к менгиру, вам следовало дать более четкие инструкции.

Магистр молча дала отбой.

«Похоже, это увольнение, – подумал он. – Что ж. Так и было задумано.