Родина

11. Наводнение

Три дня шли проливные дожди – просто библейский потоп, что называется. Ночью, лежа в постели, Хошиан с тревогой прислушивался к яростному стуку водяных струй по крыше и по асфальту. А оказавшись у себя в литейном цеху, в течение рабочего дня то и дело выглядывал наружу и только качал головой со все растущим отчаянием. Потоки воды как завесой закрывали ближние горы и сулили разлив реки. А огород? Что будет с его огородом, мать вашу так и разэдак? Хлещет и хлещет. Потом еще целых три дня лило без передышки.

На сам-то огород наплевать. Посажу все заново. Деревья? С ними ни черта не случится. Орешник? Тому все нипочем. Хошиана больше беспокоило, что будут испорчены садовые инструменты и что поднявшаяся вода снесет ограду и зальет клетки с кроликами. Он обсудил это с товарищем по работе.

– Забор надо было делать из цемента, тогда тебе ничего не было бы страшно.

Хошиан:

– Да черт бы с ним, с этим хреновым ограждением. Беда еще в том, что река наверняка унесла кучу земли. Как пить дать, там уже образовалась огромная яма. А то и целый овраг. И кролики, они точно утопли. А уж про виноградник лучше не говорить.

– Это из-за того, что ты устроил огород на самом берегу.

– Потому что там, мать твою, земля родит лучше.

После конца работы он прямо с завода отправился к себе на участок. А дождь? Лупил как бешеный. Пока Хошиан спускался вниз с холма – под зонтом, в сползшем набок берете, – увидел, что полиция перекрыла движение на мосту. Вода уже поднялась почти до парапета. Картинка что надо! А уж коли вода едва не залила мост, то что же она сотворила с его огородом? Он ведь расположен гораздо ниже. Хошиан пошел кружной дорогой. Одно дело, когда река разливается, и совсем другое, когда она не только разливается, но еще и вырывает все с корнем, утягивает за собой, разрушает. Хошиан надавил на кнопку звонка, потом сказал что-то, почти вплотную прижав рот к панели домофона, и ему открыли. И вот он уже в квартире своего друга, на балконе, выходящем на реку.

– Ты только погляди, туда-растуда! Ну и где он теперь, мой огород?

Стволы деревьев были похожи на тонущие лодки, их ветви то погружались в воду цвета кофе с молоком, то снова высовывались наружу. Проплыл, крутясь и подскакивая, ржавый бидон. Неслись с дикой скоростью пластиковые бутылки, а еще от взбесившегося потока поднимался жуткий запах – запах ила и взбаламученной гнили. И тогда друг, наверное, чтобы пригасить жалобы Хошиана, указал пальцем на противоположный берег:

– Вон, смотри, там мастерская братьев Аррисабалага. Эти теперь уж точно разорятся.

– Мои кролики, мать твою…

– Братьям это обойдется в копеечку.

– Сколько труда я туда угрохал. Ведь даже клетки сам делал. А сколько времени потратил!

Прошло еще несколько дней, ливни прекратились, вода спала. Хошиан шел по своему участку, и резиновые сапоги по середину голенища проваливались в раскисшую землю. Выдержали деревья, теперь покрытые грязью, и орешник тоже выдержал. И виноградник – благодаря чуду или своим крепким корням. Все остальное – хоть плачь. Забор, отделявший огород от реки, исчез вовсе, будто его и не было. Ничего не осталось ни от помидоров, ни от лука-порея. Ничего. С нижней части участка, примыкавшей к воде, унесло массу земли вместе со всем, что там росло, с кустами малины и красной смородины, погиб и уголок, засаженный каллами и розами. У сарая с одного бока не хватало досок, на крыше – шифера. Кролики так и лежали в своих клетках – облепленные тиной, раздувшиеся, мертвые. Куда подевались инструменты, один бог знает.

Теперь в свои свободные часы Хошиан сидел на диване, уперев локти в колени и опустив голову на руки. Статуя, воплощающая скорбь. Если его о чем-то спрашивали, он не отвечал.

– Дать тебе газету?

Молчание. Наконец Мирен не выдержала:

– Знаешь что, если ты так горюешь из-за своего огорода, пошел бы да и начал приводить его в порядок.

Хошиан послушно встал. Как будто не ожидал, что кто-нибудь велит ему сделать что-то подобное. Уже на следующий день он выглядел чуть более оживленным. Во всяком случае, снова пошел играть в карты со своими приятелями в бар “Пагоэта”. Из бара пришел довольный, почти в эйфории. Друзья присоветовали ему поставить между огородом и рекой бетонную стену.

– Слышь, это ведь и стоить тебе будет сущую ерунду, а?

За ужином – морской угорь в соусе и большой кувшин вина, разбавленного газировкой, – он рассказал Мирен, почесывая себе правый бок, как Чато сам предложил привезти ему грузовик земли, чтобы заменить ту, что унесло во время наводнения.

– И земля будет, надо полагать, хорошая, а? Из Наварры. Он использует свой грузовик и ничего с меня за это не возьмет.

Но прежде надо было возвести стену. А еще прежде – очистить участок. Слишком тяжело для него одного. А главное – когда? После работы?

Мирен:

– Ну, это уж ты сам соображай.

Потом посоветовала поговорить с сыновьями – может, они подсобят. Поэтому Хошиан не ложился спать, дожидаясь Горку, и сказал ему: Горка, воскресенье, сад, нужна помощь, ты с твоим братом – и так далее. Сын ничего не ответил. Очень уж он вялый, нерешительный. Отец, чтобы подбодрить его:

– А потом мы втроем отправимся в сидрерию и каждому закажем по чулетону. Ну что, договорились?

– Ладно.

И больше ни слова. Наступило воскресенье. Солнечное, но не жаркое, река опять спокойно текла в своем русле. Хошиан отказался от участия в очередном этапе соревнований по велотуризму, потому что если велосипед для него и много значит, то огород все-таки важнее. Огород – это религия. Именно такие слова он как-то раз произнес в “Пагоэте” в ответ на шутки друзей. Дескать, когда он помрет, пусть Господь не суется к нему со всякими там райскими кущами и прочей ерундой, пусть даст ему огород – такой, какой есть у него сейчас. И все засмеялись.

На улице:

– А ты сказал Хосе Мари, чтобы пришел к девяти?

– Нет, не сказал.

– А чего ж так?

И тогда сын ему сообщил, пришлось сообщить, другого выхода не было:

– Брат уже две недели как не живет в поселке.

Хошиан остановился, и вид у него был огорошенный.

– Так он же ничего нам не сказал. Мне, по крайне мере, нет, не сказал. Про мать не знаю. Или вы с ней были в курсе? А я один ни сном ни духом? И где же он теперь живет?

– Мы понятия не имеем, aita. Думаю, уехал во Францию. Меня уверяли, что, как только появится малейшая возможность, он нас известит.

– А кто это тебя, интересно, уверял?

– Друзья из поселка.

Остаток пути до огорода они прошли молча. Но как только добрались до места, Хошиан вдруг спросил:

– Нет, ты мне все-таки скажи, ежели он теперь во Франции, то как, черт возьми, на работу ходит?

– Он бросил работу.

– Но ведь еще и срок обучения не кончился…

– Вот так.

– А гандбол?

– И его бросил.

Короче, трудиться им пришлось вдвоем, каждому в своей части огорода. Ближе к одиннадцати Горка сказал, что ему пора уходить. И на прощанье даже обнял отца – вот уж удивил! Они никогда с ним не обнимались, и вот теперь – с чего бы это?

Хошиан остался на участке один и не расставался с лопатой до обеда, убирая грязь и мусор. Тут и там помыл что-то из шланга, положил добытые из грязи инструменты сушиться на солнце. Франция? И какого хрена этот дурень потерял во Франции, скажите на милость? А если он не работает, то чем кормится?