Простые истории

Часть 1.

Маг внутри

Жил-был человек с красивой пуговицей в форме не то штурвала корабля, не то полотна с древними рунами, написанными по кругу. Он вёл пиратскую жизнь: бороздил моря и океаны в поисках пищи и быстрой наживы. Воровал с соседних кораблей припасы, а на берегах его звали Хваленым Ролли, но настоящего имени, кажется, не знал никто, даже он сам. Хвалили его за многое: за быстроту рук, что ловко выхватывали монеты из карманов собеседников; за хитрые речи, что словно гипнозом заговаривали уши прохожих; да за милый вид, из-за которого ему прощали первое и второе.

Хваленый Ролли не был глуп, и был очень богат, но не золотом, а душой. Поговаривали, он знал смысл жизни, а потому всю её проводил со смехом и катаясь на волнах. Говорил, шум прибоя его успокаивал, ведь он означал, что начинается новое плавание. Ролли отвязывал корабль, громко победно кричал и пускался в путь, в поисках приключений. А их у него было, надо признать, не мало.

Все любили Ролли, даже русалки. Он спас однажды одну из них, и с тех пор, говорят, они души в нем не чают. Приглашают в гости каждый раз, что он проплывает мимо, и по-настоящему расстраиваются от его отказов. Все хотели забрать Хваленого Ролли к себе домой, да он не хотел, он не искал дома, даже чужого. Он искал приключений, и каждый раз их находил.

Я встретил его на восьмом круге по большому морю, что теперь зовут океаном. Я плавал и на юг, и на север, но не мог отыскать то, что было пророчено судьбой, а именно, таинственного древнего мага. Ведунья сказала, не найти мне покоя на этой земле, пока я его не отыщу. Сбежав с суши на море, я объездил разные берега, и везде, словно глупец, спрашивал: вы не знаете таинственного мага? А что оставалось делать, ведь это все, что у меня есть. Юная светлая Алессандра на южном острове, где все ходят босые, тайно шептала мне имя Хваленого Ролли, ведь он прекрасен во всем, а, стало быть, и в таинственном колдовстве.

Ролли нашёлся не сразу. Земляне не врали: он быстр как ветер, резок как надвигающийся шторм, и непредсказуем как песни луны. Их слышат русалки, от чего им часто уносит головы, но это уже другая история.

Я ездил по следам Ролли не год и не два, и стоило только мне потеряться, сбиться с привычного курса, как я тут же увидел его корабль: яркий, могучий, с крупным блестящим штурвалом, сияющим с его пуговицы. Мне он сразу понравился своей простотой.

Ролли принял меня как себя: с распростертыми объятиями, горячем чаем на самом носу морского судна, с брызгами освежающего океана, с запахом сладкого пота, что бывает у путешественников, с длинными багровыми от солнца усами и янтарными волшебными глазами, сияющими от радости и волшебства. Я знал: таинственный маг – это точно он, и оказаться здесь – моя судьба. Надо сказать, я не ошибся. Но только на половину.

Мы долго болтали, пока совсем не стемнело, и русалки не утащили солнце за горизонт, на самое дно. Он предложил мне остаться на его корабле, и я не мог отказать. Горели свечи, пахло морскими консервами, и мне казалось, я счастлив, а ведь именно это я искал, обращаясь к ведунье.

Хваленый Ролли оказался еще лучше, чем я его себе представлял. Такой холёный, загорелый, пышущий жизнью, он с безграничным добром относился к каждому существу, и ему можно было простить все: украденную мелочь из моих пыльных карманов, выдуманные истории, что из его уст звучали как настоящие (а вдруг?), все обещания, которые он раздавал. Хотелось верить в то, что он и правда видит столько, сколько говорит, и возьмёт меня с собой туда, куда пожелает. Поддавшись порыву чувств, я рассказал ему про себя все. Он внимательно слушал с огромной понимающей улыбкой, задавал вопросы, грустил, где нужно, и смеялся ровно в том месте, где я шутил. А потом вдруг резко стал гораздо серьезнее, когда я дошёл до момента нашей встречи. И печально сказал, что я совсем заблудился. Ведь он совсем не маг, и уж тем более, не тот самый таинственный маг, которого я искал.

Радость предвкушения сняло с меня как волной отрезвления. Мы замолчали, прислушавшись к шуму волн. Они печально шипели в такт повисшей в воздухе разбитой надежды. Оба мы знали, что совместное путешествие не состоится, и оба готовились прощаться друг с другом, как только настанет рассвет. Он долил мне во влажную кружку кисловатого пива и блеснул в холодном свете луны своей красивой пуговицей, что отражала морскую гладь. И если в свете солнца она издалека светила ярким штурвалом могучего корабля, то ночью узор её походил на полотно, исписанное по кругу причудливыми узорами, словно древними рунами.

«Ролли, скажи мне, а что написано у тебя на пуговице?», – я бережно попросил его, когда тот наклонился долить мне напитка.

«Здесь написано: ‘маг внутри’», он многозначительно глянул мне прямо в глаза. Я увидел в его янтарях блеск игривого мальчика, который застукал меня за чем-то, что хочется скрыть.

«Это значит, – я не верил своим ушам, – это значит, что маг – внутри меня? Это значит, я искал самого себя?»

«Не глупи, мой юный друг, – он издевательски-нежно потрепал меня за волосы, – это значит, что ты можешь дотронуться до моего волшебного артефакта, и узнать, что будет дальше. Не многим разрешено носить на людях талисманы древностей. Но я ведь Хваленый Ролли, мне многое прощают». Ролли улыбался очень искренне и обаятельно, и я даже не чувствовал злости, хотя понимал, что она должна была где-то там проскочить. Повоевав с самим собой, я все же протянул руку к светящейся медной пуговице, боясь, что Ролли шутит, и дёрнется в последний момент, больно и по-мальчишески схватив меня за нос. Но он не отводил от меня взгляда и ждал, будто знал, что случится дальше. Я дотронулся до артефакта и ощутил тепло, разливающееся по моему продрогшему телу. Оно заполняло меня до самых краев медленно и гладко, словно мёд. Я с торжеством наблюдал, как исчезаю, зная, что это ещё не конец.

Апельсиновая корка

Долгий наваристый кофе получается очень чёрным и обжигающе-горьким. Его приятно пить под луной, когда та приливами и отливами настраивает трапезу на новый лад. Ночью и только ночью древним людям приносят поднос со сладкими апельсинами и острыми как бритва ножами, которыми так удобно разделять круглые цитрусы на почти равные полумесяцы. В растущую Луну дольку берут правой рукой, а в убывающую – левой, чтобы отдать дать уважения то выпирающей части букве «р», а то «с», а то есть, форме месяца на темно-синем и звездном небе. Что приходилось делать древним людям в полнолуние и затмение – оставалось загадкой, пока не случилась одна история, которая и пролила свет на особое событие, что происходило ночью с кофе и апельсиновой коркой в руке.

Жила-была девушка по прозвищу Серебряная Хельга с прозрачной сияющей кожей, золотисто-зелёными глазами и дерзким нравом. Ногти ее всегда были длинными, а волосы, как вы могли догадаться… Обычные русые волосы. С холодным отливом на солнце и тёплым под яркой луной. Она ела шоколад руками, облизывая персиковые пальцы, украшенные серебром. Ах да, Хельга носила только серебряные украшения, от чего и получила однажды такое прозвище. Ее любили и пылко желали и мужчины, и женщины, а она любила исключительно шоколад до того самого дня, когда впервые попробовала горький наваристый кофе с апельсиновой коркой в чашке. Говорят, девушка с криками и песней взлетела в воздух и пылала белым огнём, но я этого не видел, и предпочитаю думать, что обняв кружку с напитком и соединив все пальцы вместе, солнце отражалось от серебряных колец Хельги с новой силой, не виданной ранее жителям ее небольшой, но богатой деревни.

Я познакомился с Хельгой во время своего третьего длинного плавания. Моя команда и я сильно исхудали от голода и жажды, и корабль Серебряной Хельги сиял для нас спасительным маяком в огромном море. Они быстро приняли к себе, накормили, напоили пивом из серебряных кубков (или они только выглядели как серебро?) и начали провожать, но я не сдержался и завязал разговор с Хельгой, что, по виду, сильно спешила. Она потирала пальцы как сытая муха, подставляя солнцу свои украшения, и долго сопротивлялась нашему разговору, но в итоге сдалась. Мы сели в каюте внутри корабля. Нас легко качало на волнах, и я подумал о том, что самое глупое, что я могу сделать, это влюбиться в беспечную путешественницу, которую вижу впервые в жизни.

Хельга почти не интересовалась моим путешествием, зато много болтала о своем, было видно, что ей такое длинное плавание даётся не просто. Кажется, она вообще не привыкла к долгой качке и морским существам. Но стоило только ей заговорить о кофе и апельсиновой корке, как глаза ее засияли ярче Луны, и я почти поверил, что она и правда могла петь песни и гореть белым пламенем от восторга. Хельга улыбалась, трогала лицо руками, описывала неведомый мне вкус словами, что мне незнакомы, и все, что я мог, это разглядывать ее бесчисленные украшения и медленно влюбляться в образ, который сам я себе создавал. Она так пылко говорила о своей цели, что только дурак не начнёт мечтать, чтобы так однажды стремились к нему, как Хельга стремилась найти тот самый рай, где по ночам под луной пьют горький напиток и едят сладкие пахучие апельсины.

Поддавшись порыву, я взял её за руку, Хельга дернулась и замерла, а я ощутил знакомое чувство: по моим ногам стало разливаться тепло. Девушка разглядывала наши руки, и я тоже опустил взгляд. На указательном пальце её руки была надета красивая серебряная печатка-лев, которая, я теперь уже знал, оказалась таинственным артефактом. Серебряная Хельга виновато и с печальной улыбкой молча смотрела мне прямо в глаза, а я исчезал и думал: теперь я, конечно, в неё влюблюсь. И мы обязательно однажды встретимся снова.

Сказочник Волк

Моего деда звали Сказочник Волк. Он жил недалеко от берега, куда приплывали большие судна, и где любили отдыхать пары, что приезжали к нам на остров. Дед Волк рассказывал сказки всему свету, ведь весь свет приплывал к нам прятать ноги в песок, исследовать местность и слушать его истории. Значит, вы тоже слышали как минимум одну из них, даже если не знали, что рассказывал ее однажды мой родной дед – Сказочник Волк.

Я редко бываю дома, я больше вплавь. Но в детстве, когда мы с братьями и друзьями собирались утром кидать камни в море, всегда боковым взглядом следили, не вышел ли из своей лачуги старый Волк, чтобы поймать себе рыбы на завтрак. И тогда, пока он ставил ловушки и сети, мы подбирались к нему, обступали со всех сторон и узким кругом сужались, зажимая его в тисках детских наивных глаз. Все любили Сказочника Волка за его истории, но никто не любил его так, как я, ведь я верил, что когда деда не станет, я унаследую его таинственный дар рассказчика и искателя приключений – именно так по секрету мне и моим друзьям рассказал мой дед. Хорошо, что он не особо планировал умирать. С возрастом мои надежды унялись, и я занялся собственной жизнью: совершал ошибки в общении с женщинами, получал кулаками от не тех мужчин, но абсолютно точно спелся с единственной девушкой в моем сердце: бескрайней водой, что зовётся морем, а иногда, океаном. Я вышел в море, когда мне было 17, и не вернулся на сушу. Спускался иногда на неё ногами, но сердцем всегда только плыл и плыл. Мне хотелось успеть за жизнь хотя бы десятую часть тех приключений, о которых рассказывал дед. Мне хотелось увидеть, как русалки выпускают Солнце с рассветом, как поёт песни Луна, как духи выходят из леса и становятся отражением глади воды, как сокровища сверкают под океаном, как живут монстры и таинственные существа на другом краю земли, как пророки предсказывают будущее в северных странах, как голые нимфы танцуют под мелодию дня. Надо ли говорить, что я увидел это и даже больше, а потом узнал, что Великий Сказочный Волк подглядел все во сне? Меня это удивило сильнее всего, ведь мне ни разу не снился сон, и я мечтал хотя бы краем глаза узнать, какого это: бродить в сновидении. Моя мечта осуществилась однажды, когда я сам не заметил, как оказался выше самих облаков.

Меня, как и мир, перевернуло с ног на голову, и я бродил вдоль коричнево-серых домов под туманным небосводом, не чувствуя, что нахожусь на другой стороне земли. Я гладил окна руками, скрипел тяжелыми дверьми и поднимал с пола камни – они казались такими же тяжелыми, как у нас, хотя я точно ощущал себя в длинном и плотном сне. Деревья делали вид, что растут, листья, что падают, а я не знал, где мы, в моей голове или в голове моего старого деда. Из сна меня выдернул жалостливый крик – вороны сказали, что Сказочника Волка не стало, а я унаследовал его древний дар, и жизнь моя теперь только должна начаться. Я лежал на своей деревянной кровати, раскачиваясь на волнах, взволнованных не меньше моего, и думал, с чего же её начать.

Ещё через неделю до меня донесли официальную весть – на темной, пахнущей тиной и домом бумаге мне говорили о смерти родственника, что я давно услыхал голосами животных через весь мир. Мне приложили записку от деда и плетёную нить. «Для бус», – сказал мне последние слова старый проказник-рассказчик. И стоило мне намотать жесткую толстую нитку, что сплёл, несомненно, мой добрый знакомый, на палец, как залаяли и завыли волки где-то на берегу. «Суша рядом», – подумал я и направил на неё курс своего корабля.

На берегу меня встречали чьи-то женщины и их дети, и я неловко отметил их уставший и сонный вид. Казалось, будто я разбудил весь остров своим появлением, и жители по-змеиному с тихим шепотом наползали на берег словно туман. Среди них я отметил статную рослую девушку с огромными темными глазами, что переливались бирюзой. Она была старше меня, казалось, намного, и потому, когда она поманила меня рукой, я почти на цыпочках плавно поплёлся следом, будто провинился, хотя еще не понял, за что. Каменная Уна получила своё прозвище из-за минерала, чьим цветом отдавали её глаза, и из-за сурового тяжелого нрава, который падает на людей, как камень за шиворот. Она усадила меня на холщовый ковёр и отошла в другой угол своего маленького темного дома. Несмотря на почти полное отсутствие света, в нем пахло ясным свежим воздухом, будто рассвет задул ветер с моря, и хотя окна были закрыты, я отчетливо видел сквозняк, не поддающийся объяснению. Я, человек моря, привык доверять парусам и ветру, но здесь меня застали врасплох, будто у неё гуляли другие ветра, мне не знакомые.

Каменная Уна уронила и на меня свой взгляд за шиворот, и я резко поднял голову, чувствуя ее присутствие. Девушка ласково улыбалась, разглядывая мое лицо. Мне было странно, но интересно.

«Значит, это ты его внук, внук Длинного Эла?», – она смутила меня вопросом, ведь я не знал, кто такой Эл. «Мы зовём его Сказочник Волк за дар рассказчика и серый загривок, как у диких волков. Если ты, конечно, говоришь о дедушке, которого я знал». Девушка улыбалась: «Как мило, рассказчик. Твой дедушка был путешественником ночи. Он мог смотреть самые длинные сны, многие из которых были длиннее всей его жизни. И теперь, Внук Длинного Эла, ты унаследовал его дар искателя, но путь твой будет другим. Ты – странник дня. И тебе не дано видеть сны. Ты увидел один, который перед своей смертью успел показать тебе дед, и увидишь еще, но не ночью, а днем. И не найти тебе покоя в этой жизни, пока не отыщешь свою конечную цель. Ту, за которой гнался ночами Великий Эл, и ту, которую теперь суждено искать и найти именно тебе. Где-то ждёт тебя таинственный маг, он и укажет дальнейший путь. Но пока ты его не нашёл – боюсь, не будет тебе покоя. Думаю, ты уже сейчас чувствуешь, как волнуется море в твоём сердце и шумят ветра в голове. Песни их будут только усиливаться, так что стоило бы поспешить».

Я видел заботу в ее глазах и любовь, что сияла в них при разговоре о моем деде. Она стояла очень близко к моему лицу, и я разглядел морщины вокруг ее губ и на длинной шее.

«Вы были счастливы вместе?» – выпалил я, пожалев мгновением позже. Уна отошла, но я успел заметить недовольство вопросом в ее глазах. «Мне бы хотелось найти счастье, прекрасная Каменная Уна, – увёл я тему быстро, как мог. – Я долго брожу по морям, надеясь испытать хотя бы часть радости приключений, что запали мне в душу в далеком детстве из рассказов родного деда. Но скользя по морю я чувствую, что чуть-чуть не доплыл, а доходя до берега, ощущаю, что уже потерял то, что искал.»

Каменная Уна кинула несколько камней мне за пазуху, и я знал, что заслужил этот взгляд. Тем не менее, она ответила тёплым медовым голосом, шепча правду мне почти мимо ушей, прямо в душу: «Ты найдёшь счастье, что ищешь, когда пойдёшь по пути того, что хочешь найти. Счастье – лишь знаки, как волны язык морей, а сквозняки – ветров. Так и чувства лишь знаки судьбы, её язык, на котором она с тобой говорит. Ты еще много изучишь языков, ведь путешествие твоё, Дневной Сын, только собирается начаться.»

Я чувствовал предвкушение, какого давно не было на моей памяти.

«А что за нить мне прислал Сказочный Волк после смерти?» – резко опомнившись, спросил я, ища по карманам посмертный подарок деда.

«Это для бус», – сказала она и улыбнулась, а я немного опешил, потому что еще не успел ничего про него рассказать.

Машинально я перевёл взгляд на шею Каменной Уны, где что-то блеснуло. Я разглядел множество безделушек, собранных воедино на длинной цепи. Кажется, среди них даже была старая пуговица, явно не с этих земель. Мы попрощались, и я последовал на свой корабль, не заметив, как стемнело. Удивительно, что спать мне совсем не хотелось, и я решил тут же продолжить путь.

День и ночь

Ночью вороны ложатся спать, и просыпаются птичьи сны. Я вижу их, когда во тьме скольжу по острой соленой глади воды, и они прилетают на мой корабль как в гости. Часто молчат, ходят по палубе бесшумной поступью и развлекают меня своей смешной головой. Она дергается, когда слышит, как сон другой птицы тоже прилетел ко мне на борт, но не видит ее, пока та не позовёт ее к себе в сновидение.

Многие монстры днем спят, а ночью выходят глазеть на мир. Они уже привыкают ко мне, ведь весть о Дневном Сыне разошлась во все части света. Но я не могу сказать, что уже к ним привык. Мы все еще учим языки друг друга и просим помощи у морей и ветров – стражников, что тоже, как и я, никогда не спят. По ночам в особо глубоких морях поют свои песни сирены, и я люблю слушать и даже иногда подпевать, ведь невозможно усыпить человека, а значит, и утащить к себе. Но не думаю, что сирены пытались. Они глазели на меня также вдохновенно, как и я на них, распуская шутки про то, что однажды возьму одну из них в жены. Юморные русалки плескались соленой водой и шутили, что сами отрастят ноги и будут танцевать со мной на борту и ночью, и днем. Мы дружили. Хорошо понимали друг друга. Я чувствовал счастье и продолжал путь.

Иногда у меня бывали видения. На глаза попадались блики солнца, которых не могло и быть под луной, они освещали пыль, кружащуюся в воздушном вальсе. Свет попадал на человека, что был рядом, мы даже общались, но стоило блику пропасть, как я четко осознавал, что все это лишь грезы. Ветер шептал, что так выглядят сны Дневного Сына: видения мне посылает само солнце с глубины океана. Я пообещал себе, что однажды приплыву к нему и обо всем расспрошу. Солнце, как известно, ночует в домах у русалок, что утаскивают его за горизонт ближе к закату, а потому я радовался своей дружбе с ними, и иногда будто случайно спрашивал, что там у них – внизу. Меня грела надежда на тайный город, о котором ходят легенды, в котором много сокровищ, древняя магия в артефактах и, главное, бесконечный запас кислорода. Меня интересовало и первое, и второе, и третье. Но больше: тяга к приключениям и желание побывать наяву там, где не был мой дед даже в своих снах. Я представлял себя сказочником, рассказчиком или даже писателем, что может вечно болтать о мире, о котором так долго молчали русалки. А еще иногда, когда случайно отвлекался, тихо представлял себя жителем подводного царства. Шепотом мечтал о том, что море примет меня и сделает своим пасынком, отобрав у могучего солнца. Или они вместе будут заботиться обо мне как самые любимые опекуны и наставники.

Я мечтал, а вороны начинали кричать – значит, просыпались, и начинался день.

Свечи длинными руками из воска стекли под стол и давно погасли, на них сквозь мутное круглое окно наползало солнце и рисовало на стене тенями причудливые узоры. Одна свеча была картой, а вторая компасом, что кивал головой под морскую качку ровно на север. Еще одна была указателем на спиритической доске, и если подставить к стене алфавит, она тенью выводила приветствия дню на всех языках природы. Я направлялся на юг, и с каждым часом солнце светило все жарче. Уже издалека я почувствовал запах свежих цитрусов, ветра принесли мне его с вестью о том, что суша совсем рядом. Я натянул паруса и вдохнул поглубже, надеясь разобрать запах кофе, хотя и не знал, что искал.

Остров казался совершенно пустым, и я радостно брёл вглубь, разглядывая шелковый песок под ногами. Он искрился и отсвечивал пуще любых зеркал.

Начинался дождь. Я давно не видел дождя, обычно обгонял его на поворотах, течение было в моей команде – мы вместе ускользали от дождя с силой ветра. Здесь же, на острове, я был совсем один. Ветер затерялся в листве, а течение скучало где-то далеко позади, там же, где остался корабль и вся моя жизнь. Дождь смеялся и падал мне на лицо. Наконец-то мы встретились. «Здравствуй».

Кто-то пошевелился между деревьев. Вгляделся: я был совсем один. Или не один вовсе, но людей рядом точно не было. Я мало что знал о лесных существах, так как редко бывал на суше. Если ты ходишь по земле и не проводишь 90% жизни в море, нам будет сложно вести разговор. Говорят, моя речь уже походит на шумы волн: земные люди слышат ритм в моей речи, что напоминает им монотонное общение большой воды с берегом. Говорят, их качает взад и вперёд, будто щиколотки глотает большая волна, а потом утягивает на дно сор из-под твоих пальцев. Говорят, я сам качаюсь, когда говорю, и по моему ритму можно понять, спокойно ли сейчас море.

Я ничего не знал о лесных существах, но слышал, что они черпают энергию из самой земли. Обнимают деревья, шепчут им вопросы, а другие земные люди получают ответы на другом конце бескрайнего леса. К счастью, я оказался во фруктовом саду. Здесь я мог встретить разве что смикту – хитрую любительницу сладкой ягоды и сочных плодов. Именно она и виляла между стволами как в самом хитром лабиринте. Еще бы, это ведь её дом.

«Как тебя зовут, хитрая смикта?» – я улыбался, ведь, кажется, уже был с ней знаком.

«Ты знаешь, мой милый, ты знаешь, – хихикая и прячась говорила она. – А вот я, видимо, должна познакомиться с тобой заново, да, Дневной Сын? Так тебя теперь зовут?». Смекалистая и острая на язык она ловко подбирала слова. «Ты можешь звать меня как захочешь, родная. Это всего лишь звание, которое я получил в наследство от деда», – мы были знакомы с Умной Литой практически с самого рождения. Смикты не сразу получают свой дар невидимости, он долго пробуждается в них, вместе с тем, как растёт тягость к сладкому. И если сладким для них окажутся фрукты и ягоды, они становятся смиктами, светлыми духами садов, а если шоколад и орехи, то кейрами – темными зельеварами и заклинательницами, что умеют шепотом менять материю и свойства напитка. Деление на светлых и тёмных условное – как деление на день и ночь. Так, мой дед Сказочник Волк был приверженцем ночи: Луна отвечает за чувства, эмоции, она лелеет наши сны и надежды. А я – Дневной Сын, мне Солнце даёт энергию, силу, такую, что позволяет обходиться без сна. Правда, я ещё тогда не знал обо всем, что даёт мне мое новое имя. И если тёмные кейры под руководством ночи управляли материей, могли заполнять воздух своим запахом и проникать им в умы, то дневные смикты получали возможность растворятся в воздухе, быть видениями, бликами солнца, случайно пробежавшими по лицу. Они слышали сладость плодов и могли издалека ткнуть на самое вкусное яблоко на всем острове.

«Да, мне мои деды таких наследств не оставляли, Маленький Рык, – это ее шутливое прозвище еще с самого детства, когда я защищал Умную Литу (а тогда – просто Литу) от нападок собственных старших братьев, – хотя, пожалуй, оставили многое другое. Например, возможность сделать это, чтобы никто не заметил». Она солнечным бликом-ладонью коснулась моей щеки и я обнаружил на губах ее тёплые губы по вкусу как гранатовый сок. Моргнул и быстро схватил её за руку, пока та не успела скрыться. Моя реакция стала куда лучше, либо это Лита не пыталась уйти. Мы смеялись, нас слишком многое связывало вместе.

Мне было хорошо рядом с ней, даже редкий дождь не печалил, а напоминал мне родное море. Он казался соленым, будто это были слезы Литы от радости встречи или неотвратимого расставания. Мы долго бродили по её саду и ели самые спелые фрукты. Я видел, что она отдаёт лучшие мне, хотя знал, насколько важно смиктам пробовать свой урожай. Мы болтали обо всем, что удалось упустить, пока не дошли до финальных глав моей жизни и путешествия, в котором я нахожусь. Лита вдруг стала серьезной и понизила голос.

«Мне кажется, я слышала про тайного мага от тёмных кейр. Мы редко пересекаемся, знаешь, но там, где эти колдуньи варят свои бобы, происходит много земного колдовства. Ночные больше трогают магию, чем все люди дня вместе взятые. Тебе ли это не чувствовать».

В мире людей не так сильно подчеркивали разницу между магией дня и ночи, как это делали смикты и кейры из-за своего разделения. Тем не менее, многие говорили мне о том, что наше колдовство отличается. К своему сожалению, я еще не успел увидеть это на практике, редко кто выбирает одно направление. И редко кому выпадает такая доля, как мне или Лите – когда природа решила сама за тебя.

«Маленький Рык, – она улыбнулась, вспоминая мои наивные попытки кричать на братьев, чтобы ее защитить, – я хочу, чтобы ты продолжил искать ту девушку, влюблённую в кофе, и поэтому я дам тебе самый сладкий, самый сочный и спелый апельсин во всем моем огромном саду. Я чувствую, тебе хочется найти её и влюбить в себя так же, как… Как она любит кофе и апельсиновые корки. А еще я чувствую, как ты сам хочешь отведать того напитка, о котором так много разговоров не только в твоих морях, но и у меня на суше. Возьми. Уверена, с этим фруктом кофе будет максимально вкусным. Только прошу, когда будешь пить его, а возможно, вместе с Серебряной Хельгой, подумай обо мне», – и она легко чмокнула меня в губы слегка солеными, видимо, от дождя, губами. «А еще у меня для тебя кое-что есть, – Лита сорвала с ближайшей вишни цветок. – Держи. Это тебе для бус».

Я на секунду замешкался, не до конца понимая, о чем она говорит, но машинально взял цветок из её рук и почувствовал знакомое тепло. Я медленно исчезал, прощаясь с дорогой моему сердцу Умной Литой, чьи светлые зеленые глаза так красиво подчеркивали белые цветы на деревьях и прозрачное салатовое платье, разлетавшееся в разные стороны как небольшие хрупкие крылья бабочки.

Дом кейры

Гулом по огромному котлу раздавались удары о стенки длинной деревянной ложки. Она тянула за собой густую темную жидкость и монотонно укачивала каждого, кто споткнулся глазами об это зрелище. За здоровенным темным котлом в мало освещенной комнате сложно было разглядеть тонкие полупрозрачные руки кейры, которые не то брались за ложку, не то гладили её и отправляли в путь для самостоятельного путешествия. Я зашёл тихо, незаметно и встал в углу. Свет из окна с фиолетовым закатом изредка попадал на девушку, но обходил меня стороной. Мне не хотелось мешать, я видел, как кейра улыбается, шепчет секреты и танцует телом в такт танцу ложки по гигантскому тяжелому котлу.

Она наклонилась и откуда-то из-под полы достала две круглых светлых чашки. По очереди она налила ложкой как половником тягучую сладкую жидкость в каждую из них. «Возьми», – она протянула одну мне, не глядя. Я хмыкнул и подошёл. Я чувствовал себя дураком, простояв как тень в углу, узнав, что она заметила меня сразу. Но другая часть меня радовалась, что у меня не получилось напугать темную кейру, ведь это была моя первая встреча с магическим существом, таким якобы властным в ночное время и получающим энергию исключительно от Луны.

В моей чашке было что-то густое и чёрное. Я знал, что кофе описывают именно так, и с предвкушением сделал маленький глоток. По языку прошёлся приторный вкус и насыщенный запах терпкого шоколада. Я и забыл, что кейры варят какао бобы. Меня мало волновало, что именно нашептала она на наше зелье, хотя даже после маленького глотка успел почувствовать легкую дрожь. Посмотрел на девушку и продолжил пить. Мы молчали. Я стоял, она сидела у большого котла, улыбалась, облизывала губы после каждого глотка и гладила себя тонкими прозрачно-белыми руками то по шее, то по лицу, то по ногам, одна из которых виднелась сквозь разрез в длинном полу-облегающем платье. Я был заворожен. Ложка продолжала мешать напиток в котле, и ритм моего сердца подстраивался под её стук о тяжелые жестяные стенки. Мы продолжали молчать. Я слышал, как девушка дышит. Глубоко, спокойно и с наслаждением. Я мечтал дышать также. С каждым глотком я все меньше слышал шум волн в голове, море успокаивалось и разливалось вокруг меня как бесконечный спокойный океан, которого я едва касаюсь самой поверхностью ладони. Он лижет меня так, как она облизывает свои губы – медленно и с наслаждением. Я забыл дышать, я забыл, как разговаривать и произносить звуки. Воздух вокруг меня замер, я впал транс. Это была та самая лунная магия.

Ночью энергия состоит из чувств, эмоций, интуиции. Маги ночи провожают эти силы сквозь себя и могут шептать их, соединяясь воедино. Кейра сварила для нас горячий шоколад, который полностью изменил меня на короткое время, стоило только сделать глоток. Будучи Сыном Дня, ночь вытеснила меня из меня и я стал самым волшебным существом во всем мире, самым могущественным, самым сильным и непобедимым. Я стал никем. Это было прекрасно. Кейра наслаждалась этим, я видел, как её глаза блестят от удовольствия.

Через какое-то время (а я не знаю, сколько прошло, ведь само понятие времени потеряло для меня смысл) я вспомнил, как говорить. Долго думал, с чего начать разговор.

«Это очень вкусно, спасибо», – на её манер облизал губы, надеясь, что получилось не сильно нелепо. «Я рада. Мне понравилось, как ты смотрел на меня все это время, – девушка была спокойна, но глаза ее улыбались. В них отражалась ночь. – Мое имя Нока. Темная Нока. Но ты, наверное, и так это знаешь, да, Дневной Сын? Ты ведь искал меня».

Ночи и дни напролёт я плыл по бескрайнему морю в поисках тайных домов кейр. Ночь умеет прятать их от людей и монстров, она вызывает блики звезд, чтобы запутать случайных путников и сбить со следа любопытных мореплавателей. Но со мной ночь была нежна, и сама однажды показала нужный мне путь.

Когда я плыл по ярко-синей воде и слушал песни ветров, одним вечером услышал среди них голос мне незнакомого ветра. Он дул особенно холодно и как-то пронзительно, раньше я такой не встречал. Выстроил курс по его узорам в темнеющем от наступления ночи воздухе и обнаружил, что вижу в воде его отражение. Длинной черной тенью он напоминал каскад рыб, которых мешали в море как в огромном котле невидимой ложкой размером с землю. Ночь говорила со мной на своем языке – это были видения, которые отправляла мне не то интуиция, не то древняя магия, с которой я еще тогда не был знаком.

Дом Темной Ноки светился от ласковых лучей заката и совсем не походил на таинственный мрачный замок, который представляло мое воображение. Я знал, что в домах у них пахнет травами и сильными зельями и боялся попасть в атмосферу гнилого палисадника, где мне станет дурно от едких ароматов и духоты. На деле же я попал в мир специй, тягучих сладостей, пряных свечей, которые манят ласковыми запахами-руками, гладят по лицу и расслабляют. Перешагнув порог, я телом почувствовал другую реальность – мое сердце стало биться реже, мысли пропали, а в голове возникла распирающая пустота. Я бродил по этажам не час и не два, разглядывая витые дверцы шкафов, сундуки и склянки, аккуратно трогая витражи на окнах и свечи из разного по плотности воска. Иногда я останавливался и рассматривал предметы вокруг, забывая двигаться и дышать. Казалось, здесь это было совсем не нужно. Я находил двери, которых секунду назад не было, и будто под невидимую песню двигался, обходя этажи. В какой-то момент мелодия кончилась, и я обнаружил себя на пороге комнаты со скошенной крышей и огромным котлом в самом центре. Эта комната была самая магическая и красивая из всех, что я видел внизу. И именно здесь, за котлом и восседала полупрозрачная белая Темная Нока.

«Или это ты меня искала? Я шёл по знакам долгие дни. Знакам, напоминавшим жидкость в твоём котле; по запахам специй, что ты сыпала в него; шёл под тихую песню, которую, кажется, здесь было некому петь кроме тебя.»

Нока отставила свою чашку и встала. Ее небольшая грудь слегка просвечивала сквозь длинное темное платье. Девушка была достаточно высокого роста, когда она подошла, мы почти сравнялись. Я не отводил глаз от ее прямого мягкого взгляда.

«Останься. Я чувствую, как ты вечно бежишь. Что ты стоишь, потому что думаешь, что скоро продолжишь путь. Что я скажу тебе что-то или дам очередной артефакт, и ты побежишь дальше. В неизвестность, искать что-то, чего не знаешь, где-то, где даже не представляешь. Тебе надо остановиться. Этой ночью я тебе ничего не скажу. Мы можем проговорить до утра, танцевать и иногда молчать. К рассвету я усну. Ты не спишь, а потому будешь хозяйничать в моем доме, как сам того себе разрешишь. Но учти: дом слышит твои мысли и будет тебе на них отвечать. Сплю я не долго. Утром ты можешь спросить меня то, что захочешь. Солнце придаст тебе сил».

Она не предлагала, а просто рассказывала, а потому не ждала ответа. Меня забавляло то, что я видел. После долгих лет скитаний по морю, я впервые остался один на один с собой. Мы болтали всю ночь о людях, которых встречали, о еде, что заставляет смеяться от радости, о танцах, о песнях птиц, о магии, о колдунах. Она смеялась, танцевала руками, когда говорила, катала по ладоням камни и травы, иногда просила меня ей помогать. Мы мешали горячий шоколад, пили его всю ночь и не заметили, как начало наползать утро. Впервые за долгое время я был этому не рад. Нока слегка потянулась, провела рукой по уставшим глазам. «Мне пора спать, ты можешь в моем доме делать все, что захочешь», – девушка плавно проплыла к двери, улыбнулась мне напоследок и исчезла. Я не заметил, куда. Из окна подул ветер, и погасли все свечи. Это утро пробралось ко мне и прогнало ночь.

Куда же мне стоит пойти?

Жара и песок

Как-то раз на шумном базаре, где люди вечно трогают тебя за руки и воруют мелочь даже из самых плотных карманов, я затерялся среди чужих. Меня приняли за местного из-за того, что я был слишком сильно одет. Балахон, штаны, несколько слоев рубашек. На юге приезжие ходят голыми, подставляя облезающие плечи раскаленному солнцу. Я же слишком устал с моря, чтобы щеголять конечностями у всех на виду. Не заметил, как вышел на берег в том, в чем кутался всю ночь, обдуваемый ледяными ветрами. Жар песка раскалил мои ступни сквозь сандали настолько, что я серьезно забылся. Горячий воздух обжигал легкие, и я понуро сквозил мимо популярных мест прямо к рынку, где надеялся отыскать нужного мне человека. Приезжих здесь видно издалека: они сверкают глазами, деньгами и надеждами. Сюда съезжаются все любители затерянных кладов, тайных пещер и опасностей. Конечно, ни того, ни другого, ни третьего здесь не найти, если не считать ловких местных, профессионально обманывающих и обирающих до нитки, опасаться здесь нечего. Зато можно вдоволь насладится диковинкой: обжигающем кости песком, на котором плавятся пальцы ног. Весело и с шумом приезжие бегают по нему, а потом еще с большей радостью возвращаются в море к своим парусам. Надо ли говорить, насколько сильно я хотел вернуться к своим?

Тем не менее, укрывшись с головой в балахон от обезумевшего солнца, я продолжал путь. Мимо сотни тел вглубь шума, криков, уговоров, стрекота обезьян и треска птиц я плечами не глядя проминал себе дорогу, пока не обнаружил, что толпа куда-то исчезла. Гулкая улица осталась позади, а я стоял рядом с группой местных, перекладывающих из руки в руку что-то красно-оранжевое. Я аккуратно приподнял капюшон балахона и подошёл ближе, чтобы не было видно моего лица. Люди направились к узкому проходу между пустынных домов, я последовал за ними. Мы долго шли аккуратной группой – человек 6-7, не больше. Я старался запомнить повороты, глядя себе под ноги, потому как не решался поднять голову и оглядеться, я знал, что меня случайно приняли за своего. Через минут 20 моя группа остановилась, я не успел сдержать дистанцию и налетел на одного из них, наши капюшоны упали, мы встретились глазами, у него из рук выпал спелый апельсин. «Чужак», – закричал он, яростно запутываясь губами в своих чёрных усах, и меня быстро обступили со всех сторон. На меня накинули мой же балахон так, чтобы закрыть лицо и, кажется, даже задушить. Через пару минут я выключился от нехватки кислорода. Жара и так слишком долго ждала, когда же я сдамся.

Когда в следующий раз я открыл глаза, балахона на мне не было, а горячее солнце нагревало мне грудь до спелой малины. Солнце садилось и становилось песочно-красного цвета. Воздух был еще жарче и гуще, чем прежде. «Он проснулся», – услышал я позади неприятный голос. «Иди, зови его», – один из незнакомцев ловко проскользнул в дом, будто пролетев над землей. Я слышал шёпот. Солнце слепило в глаза, и у меня не было возможности рассмотреть окружение, но я чувствовал под ногами песок и бетон, а позади меня люди, видимо, сидели, судя по звукам, которые они издавали, когда приходилось вставать. Думаю, над ними также был навес, я слышал, как он легко хлопает от горячего ветра. Южный воздух раскалён настолько, что считается отдельным видом ветра. Из-за его густоты он не может мешаться со сквозняками с морей или других стран. В нем не выживают северные ветра, они разворачиваются, стоит только дойти до упругой заслонки и увидеть раскалённый песок. А потому здесь мне никто не подсказывал, никто не шептал в уши ответы, и я чувствовал себя совершенно одним. Похожее чувство было лишь раз – когда я пил шоколад в доме у кейры Ноки. Но если тогда действие шоколада заканчивалось, то здесь меня все больше сдавливала по бокам чужая земля с бесконечной песчаной сушей.

В проеме дома появился высокий человек с невероятно широкими плечами, казалось, они могут вот-вот застрять в косяке. Он наклонил голову, разглядывая меня. Его фигура едва различима была из-за солнца, что было мне прямо в глаза. «Кто ты?», – человек говорил спокойно, но не без интереса. Я не знал, что надо на такое ответить: назвать своё имя или прозвище, сказать, зачем я прибыл, или соврать? Что может спасти меня здесь – в месте, в котором ни одна сила природы не знает меня и не может меня защитить. Я молчал. Человек подошёл ближе, но все еще стоял в паре метров от меня, привязанному к стулу. Я потирал руки, ощупывал веревку, она царапала мою кожу и была очень колючей и тоже горячей, как и все вокруг. Ему поднесли мой балахон и что-то шепнули на ухо. Человек ощупал его и достал из кармана апельсин, что дала мне Лита. Он повертел его в руках, посмотрел, как солнце бликует на кожуре, будто это что-то ему говорило, и понюхал, а потом резко отдернул руку и оставил её прямо перед собой. «Откуда у тебя это?!», – не то спрашивая, не то восклицая произнёс человек. Я сощурил глаза и постарался его разглядеть. На руке, что нежно, но уверенно, держала мой апельсин, я увидел длинные тёмные ногти, его загорелое тело было настолько коричневым, что отдавало холодной синевой. Я не верил своим глазам. «Так ты… Джинн?, – глаза пульсировали от солнечного ожога, но уловили его вскинутую от удивления бровь, – Серебряная Хельга рассказала мне о вашем секрете, что приснился ей однажды ночью, и я долгие годы искал того, кто сможет мне его показать. Не знал, что всем заправляет Джинн, но теперь я понимаю, что это логичнее всего». Джинн все еще недоумевал, хоть и делал вид, что все понимает.

Я думал, слова «сон», «секрет» и «Серебряная Хельга» подействуют на него как пароль, но оказалось, что я тоже знал далеко не все. Джинн снова понюхал апельсин и подошёл ко мне еще ближе. Рослый широкий мужчина всем своим видом излучал силу и могущество, за такими хочется идти не глядя, отказавшись от собственных мыслей и слов. За них хочется отдавать в жены своих дочерей, их хочется иметь в правителей, за ними хочется прятаться и скрываться, чувствуя себя в безопасности. «Откуда у тебя это?, – повторил он свой вопрос, – Это не из наших краев. Но я еще не встречал северных апельсинов такой спелости и такого вида». «Мне отдала его смикта Лита. Смикты умеют выращивать самые сочные фрукты на всем белом свете». «Как тебя зовут, говоришь?», – спустя минуту молчания и размышлений спросил Джинн. «Дневной Сын», – я увидел улыбку на его лице. Джинн махнул пальцем с длинным когтем одному из мужчин, что сидели позади меня, и я почувствовал, как кто-то стал развязывать веревки, связывающие мои руки.

«Дневной Сын… Сын дня, сын солнца, что питает наши земли и раскаляет наш волшебный песок. Сын самого магического и мистического светила на свете. Что же ты сразу не сказал? Ты самый желанный гость нашего мира. Не удивительно, что именно у тебя, посланника света, в карманах лежит редкий красный апельсин с косточками из самого золота. Ты правильно сделал, что привёз его сюда, ведь только наш раскалённый воздух способен расплавить их и смешать с мякотью, что на вкус как кусок божества», – заворожённый, я слушал и поглядывал на фрукт у Джинна в руке, стараясь сделать вид, что совсем не удивлён его словам. Мое имя не просто спасло мне жизнь, но и в секунду сделало самым важным гостем на богатейшем пире. Пока солнце садилось, люди Джинна накрывали на стол под шатрами, подносили мне напитки и укрывали голову дорогими тканями. Запахло шафраном и кардамоном, повсюду языками пламени развивались шелка, и с приближением ночи разгоралась музыка – протяжная и чарующая. Я слышал звон монет и треск костров, но не видел их, будто это была песня самой ночи. Я видел алмазы в золотых чашах, видел узоры, рождающиеся тенью и силуэты – не бегущих, нет – парящих над землей людей. Они готовили столы, рассыпали орехи, мололи чёрные зерна и перекатывали сотни апельсинов, подготавливая их к трапезе. Я был околдован этим местом, цветами и запахами, и почти не двигался с места, стараясь впитать в себя все, что я вижу и чувствую, чтобы не забыть.

«Ты готов?», – Джинн выглянул из-за шатра и поманил меня рукой. Я последовал за ним. Выйдя из-под освещенного навеса и пройдя сотню метров по пустыне, я обнаружил, что на улице чёрная-чёрная ночь. Горячая, словно день, она пылала песком-костром, облизывая мне ноги. Мы шли минут десять, пока совсем не скрылись шум и огни трапезы, которую готовили для нас. Мы прошли еще столько же, и остались один на один с пустыней. Я заметил на горизонте еще людей, мы подошли к ним молча и сели в круг, как и они. На горячем песке перед каждым из нас стояла витая железная чаша, по форме напоминающая кувшин, но ручка была у неё длинная и деревянная, смотрящая вбок. Люди рядом слегка шатались, будто под единую мелодию, я увидел, как Джинн закрыл глаза, и повторил за ним. Густой воздух нажал на мои веки и прошёл сквозь них прямо в голову, я услышал ритм. Он зачаровал меня, я стал легко качаться по кругу, когда открыл глаза, обнаружил, что попадаю в такт с остальными. Другие мужчины, а здесь, кажется, не было женщин, сыпали что-то в свою чашу, добавляли воду, наклоняли сосуд и возили его по песку, я повторял, запахло чем-то жженым, но очень приятным. Напиток в чаше поднимался, тогда его поднимали за деревянную ручку, ждали, пока он опустится, и ставили назад. Так несколько раз. Потом переливали его в чашку – густой, чёрный, пахучий и кипящий от песка, который почему-то совершенно не обжигал мне ноги. Через пару минут нам принесли апельсины. В ночи я не видел, но мне показалось, будто их спустили с неба, я лишь почувствовал, как грубая ткань коснулась моего лица и улетела прочь. Мы раскрывали их будто неведомые плоды – разламывая пополам и глотая сок, текущий по рукам и локтям. Мне достался мой апельсин. Я чувствовал вкус золота: медовый и цветочный, как липа. Далее половины мы резали на полукруглые дольки. Оставляли их на тарелке, одну руками разбирали на мякоть и кожуру. Кто-то мякоть съедал, а кто-то убирал назад, к остальным частям апельсина. Но все до единого бросали корку в еще горячую чашку. Нюхали, закрыв глаза, и делали первый глоток. Музыка усиливалась, но никто и не смел подпевать. Горький кисловатый кофе уколол мой язык и нежно разошёлся по нёбу. Я глотнул и пустил яркий запах кофейной цедры в нос. Пряный обильный аромат сшиб бы с ног, если бы я уже не сидел, подтянув колени и мечтательно обхватив их руками. Порция была небольшой. За пару маленьких, но таких ярких глотков я дошёл до гущи – чёрного молотого зерна, что осело на чашке. Я посмотрел на её дно и увидел море. Оно двигалось туда, куда я его наклонял. Приливы, отливы зависели только от меня. Когда я пил этот кофе, все стихии были в моих руках. По крайней мере, мне так казалось.

Ближе к концу трапезы все начинали приходить в себя. Начинались разговоры, а музыка в голове затихала. В какой-то момент Джинн наклонился ко мне и сказал: «Ты знаешь, что мы не умеем исполнять желания, но, надеюсь, сегодня исполнится одно из твоих, – он был как никогда прав, хоть и не знал, что я так долго мечтал о кофе с апельсиновой коркой. Я напряг уши, чтобы услышать, что же он имеет в виду. «После ужина я покажу тебе вход в пещеру, освещаемой горячей луной, которая находится на самом верху вон той горы, – он указал синеватым пальцем с длинным коричневым ногтем куда-то вдаль. Я вгляделся и увидел её невооруженным глазом. – Там ты найдёшь и сможешь забрать себе кое-что редкое и крайне волшебное. Я хочу, чтобы это было именно у тебя». Я перевёл взгляд на Джинна, потом на пещеру, потом снова на него, немного недоумевая. Ведь я видел её даже под тусклым светом Луны, а мы были не далеко от города. Должно быть, толпы приезжих бывают там день за днем. «Ты прав, – сказал он, будто прочитав мои мысли, – днем там всегда кто-то есть, но не ночью. А я знаю, что Дневной Сын может не спать всю ночь, это правда?». «Да, – медленно протянул я, все еще прибывая в недоумении, – Но разве днем там нет того, что ты хочешь, чтобы я забрал? Ты уверен, что приезжие еще не забрали это? Или твои люди, что тоже, кажется, не спят под луной. Если там что-то такое редкое и волшебное, почему оно лежит совершенно нетронутым?». Мне хотелось доверять Джинну, но по его улыбке я не мог понять, поставил ли я его своими вопросами в тупик. Он огляделся по сторонам, наблюдая исподлобья за тем, подслушивает ли кто наш разговор, а потом аккуратно засунул длинные чёрные ногти себе куда-то между тканей балахона в районе груди. Он вынул оттуда золотой ключ с ярким желтым камнем посередине головки. «Оно до сих пор там, потому что открыть его может только это. И я отдаю его тебе. Само солнце доверило мне его однажды, и, кажется, я понял, кому я должен его передать. Ты выпил с нами нашего зачарованного напитка, а значит, ты теперь один из нас», – он шептал искренне, нежно, самозабвенно. Мы чувствовали себя частью огромного замысла. Я радостно и с предвкушением размышлял, когда лучше отправиться в поисках клада, и сколько ещё суждено мне остаться здесь, среди жарких песков. Сколько еще чашек кофе с апельсиновой коркой я успею выпить, и будет ли следующая так же прекрасна, как эта. Я улыбался, мы с Джинном глядели друг другу в глаза, я протянул руку и получил от него свой ключ. Ноги перестали чувствовать тепло. Магия на фоне обжигающего песка казалась прохладной. «Эх, надеюсь, мы еще встретимся, Джинн», – сказал я, медленно исчезая и растворяясь в ночи.

Дом кейры 2

Рассвет наползал через щели в окнах на мои руки. Приносил запах сена и не раскрывшихся бутонов своим холодным дыханием пробуждающегося дня. Я сидел под самой крышей ее дома и с любопытством наблюдал, как меняется всё с наступлением утра. Вместе с Нокой из комнаты вышла Луна и дурманящая энергия ночи. Комната поменяла своё лицо и будто преобразилась, мне под стать. Я видел, как рассветные лучи скользят по бесконечным полкам на стенах как прожектора в уличном театре, водя мой взгляд на место событий. Мне открылись картины с узорами, напоминавшими фигуры в тени, опустевшие чашки с остатками напитка внутри, сосуды, что только ждали, когда их наполнят, льняные мешки с бобами и специями, деревянные ложки и палки с круглыми наконечниками, маленькие мешочки с травами, керамические тарелочки разных форм с камнями и минералами, с щепками паленого дерева и украшениями. Я аккуратно смотрел, боясь прикоснуться не то от ощущения магии, пропитывающего каждый предмет, не то от страха испортить, прогнать след хозяйки, передвинув что-то не так, как оно лежало до этого.

Мне нравилось, как светилась пыль. Тяжелые деревянные оконные рамы пахли влажностью, когда, пропитанные росой, нагревались солнцем. Я слышал, как просыпаются птицы. В глухой тишине отдавался шорох их крыльев и легкий писк, которым они обозначали, искали друг друга. Мои ноги скрипели по старому полу, я видел на нем царапины, символы мелом, видел латунные круглые ручки в нескольких местах комнаты, но не решался потянуть ни за одну из них. Когда в воздухе повис шум очнувшейся природы, я решил спуститься вниз. Я не знал, сколько спят кейры, и старался не думать, хочу ли я, чтобы она подольше не просыпалась.

Темная деревянная лестница показалась мне бесконечной. Узкая, она шла между двумя стенами, и не было пути, кроме как вперёд или назад. Мы петляли то влево, то вправо, иногда ходили кругами, я не мог вспомнить, чтобы я проделал такой путь по пути туда. Наконец, я увидел свет. Спустился и аккуратно повернул. Передо мной открылась длинная просторная гостиная с книжными шкафами, террасой с панорамными окнами чуть поодаль и небольшой кухней в самом дальнем углу. Под потолком и во всех углах комнаты неправильной формы восседали растения в песочных горшках. Где-то они вились вдоль стен, а где-то свисали почти до самого пола. Уголок с кухней был обвит больше всего.

Как и во всем доме, пахло деревом и сушеной травой. Тягучие пряности, специи и запах горячего шоколада вытянуло из окон с рассветом. Я шёл аккуратно, стараясь не шуметь, ведь я не знал, где находится комната, где спит Нока. Хотя что-то мне подсказывало, что у меня не получилось бы её разбудить. Я ходил по гостиной и гладил мебель руками, проводил пальцами по книгам, трогал столы и диваны, все в этом месте казалось необыкновенным и будто скрывающим тайный смысл. Из полукруглой зоны с панорамными окнами вид выходил на ярко-зеленые деревья, они слегка качались на ветру и создавали тенью приятный полумрак. Кухня освещалась отдельным окном и выглядела яркой персиковой точкой на карте, будто вся жизнь проходила именно там. Мне казалось, ящики слегка жужжали и гудели, а внутри шкафов что-то двигалось, но совсем слегка. Я подошёл ближе, солнце стало светить мне в затылок. Я уронил тень на верхний узенький ящик, и он замер. Круглая ручка из необработанного светлого дерева была на удивление прохладной. Я потянул. И расплылся в улыбке, хотя сам не до конца понял, почему. В ящике было несколько секций с заботливо распределенными вещами. Сбоку у каждой секции на перегородке виднелись наклейки и небольшие красивые рисунки-символы от руки. В одной – со схематично, но так красиво и тонко, изображенным кристаллом – лежали цветные камни. Гладкие, круглые и с дырками посередине, острые и с множеством маленьких кристаллов. Был даже длинный, прозрачный, с сияющим дымом внутри, напоминавший запертый в камне свет самой ночи. Камень слегка трясся в моих руках. По кругу его змеей обвивала серебряная нить, заканчивающаяся небольшим кольцом, будто это был крепёж для цепочки.

В другой вытянутой секции в ряд лежали сушеные травы. Стебли не путались между собой. А в секции меньше – бутоны. Я узнал садовые розы, ромашку, колокольчики ландыша и лепестки оранжевого лилейника, свернувшиеся в трубочки.

В соседней длинной секции лежала мраморная серая ступка, а в отделении вытянутого ящика ближе к ручке, за которую я держался, находились самые трогательные элементы всей коллекции: маленькие витиеватые чайные ложечки, одна краше другой. Золотые, серебряные, металлические. С узорами на ручке, с витой ручкой в виде узора, с камнями, с малюсенькими картинами великих художников, с колдовскими символами, с магическими рунами, в виде магических рун. Они были чистыми, отполированными, но, было видно, что горячо любимыми и часто используемыми. Кажется, взятых во всех возможных местах планеты и из всех возможных миров. Коллекция заворожила меня, и я не заметил, как на кухню плавно вошла Нока.

«Мне сегодня снилась гроза. Она сверкала вдали во время белого неба. Ее было слышно во всех снах, даже в соседних», – кейра потягивалась, улыбаясь спросонья, и потирала глаза. Она заметила, как я разглядываю содержимое ящика и улыбнулась. Поманила рукой меня сесть за стол. Я оглянулся и как впервые обнаружил позади себя круглый деревянный стол с несколькими стульями. На каждом из них лежала тонкая льняная подушечка с сушеными травами. Под лучами солнца они нагревались и наполняли воздух ароматами лета. Я сел на тот стул, что позволял мне смотреть за Нокой. Она начинала свой утренний ритуал. Из одного из жужжащих шкафов ловко достала вытянутый железный чайник из двух частей. В нижнюю налила воду, сверху положила сито и насыпала несколько трав из разных мешочков. Каждый был в своем шкафу, и с каждым она тихонечко разговаривала, после чего они переставали шуметь. В воздух периодически пылью поднимались травы, что она брала щепоткой и смешивала кончиком пальца в сите. Она шептала что-то на них, периодически поднимая на меня глаза и улыбаясь. Я доверял. Мне было интересно, что за зелье прекрасная Темная Нока пьёт по утрам. Кейра прикрутила к чайничку верхнюю часть – многогранную и с крышечкой – и поставила её на огонь. Вместо плиты в доме у Ноки были большие широкие свечи с медным каркасом вокруг. Пламя зажглось от ее дыхания, в чайничке легко начинала шипеть вода.

Я сидел на ее маленькой кухне, залитой светом как прозрачным цветочным мёдом. Нока присела рядом и подогнула одну ногу под себя. Длинными руками ловко достала из соседних ящиков тёмные сине-серые чашки с потрескавшейся глазурью. Круглые они походили на маленькие ведьминские котлы. Кейра отставила их в сторону и растянула руки вперёд по столу.

«Эта гроза не давала мне покоя, – как ни в чем не бывало, продолжила девушка, – Я гналась за ней сквозь сновидения, но так и не успела поймать. Такое со мной впервые». Мне нравились ее длинные пальцы с золотыми кольцами, на одном из них виднелась Луна, а на другом чей-то профиль. «Ну, знаешь, мне вообще никогда не снятся сны. Я видел лишь один, когда умер мой дед, и передал мне свой дар», – девушка хитро улыбалась, будто зная что-то, чего не знаю я, или просто делала вид. «И что же в нем было?» Я напряг память: «Кажется, я был выше облаков, на оборотной стороне земли. Но все выглядело так, будто ничего и не переворачивалось. Камни падали в небо, потому что оно было внизу, также охотно, как и на нашу землю. Вокруг был туман, и скрипели двери. Я мало что помню. Во снах так всегда?» Она сделала паузу и кивнула: «Да, сны идут в другом ритме, чем жизнь. В них смешано время, в них другие границы возможного. В них ты мало что контролируешь, особенно, если пытаешься делать это привычным способом». Кейра оглянулась на звук бурлящей воды и мыслью потушила свечу. «Тогда я рад, что они мне не сняться, я бы не смог так жить. Не понимая, что происходит и почему». Улыбаясь, она встала, взяла чайничек и стала наливать из него нам в кружки своё утреннее зелье. Благодаря магии, оно уже оказалось не в нижней половине чайника, а в верхней, там, где есть крышечка и специальный носик. Меня зачаровывало её колдовство. Кейра Нока открыла ящик, который я успел изучить, и достала оттуда одну из маленьких ложечек. Размешала каждую кружку по очереди, из-за чего напиток в чашке становился светлее и светлее, пока из чёрного не переходил в песочный, под цвет светлого дерева и цветочных горшков. «Молоко уплотняет потенциал трав», – сказала она и блеснула ложечкой в воздухе, та испарилась, а на мизинце у девушки появилось новое тоненькое кольцо.

«Выпей, тебе должно это помочь», – девушка подтолкнула ко мне одну из чашек. «Помочь с чем?», – я недоуменно нахмурил брови и понюхал напиток. Он пах сладким молоком, цветами и чёрным перцем. «Ты был оторван от мира на целую ночь, остался один на один с собой. Ничего не ощущаешь внутри?», – я прислушался и почувствовал дыру в груди, что разрасталась огромной тоской. Чувство наполняло меня как волна или как головная боль, что медленно просачивается сначала плохим настроением, потом раздражительностью, и вот ты уже не заметил, как трёшь глаза, не в силах напрячь их от жуткой пульсирующей боли. Я находился где-то на второй стадии. Меня напугало это состояние, но в то же время оно напоминало занозу, что только что вынули из пальца. Хорошо, что нашлась. «Выпей, выпей, это тебя успокоит и немного взбодрит, – Нока заботливо сложила мои пальцы на ручке чашки, – Так будет проще расправиться с этим чувством. Оно давно сидело у тебя в груди. И выползало наружу во снах». «Но я не вижу сны», – я тёр себя костяшками пальцев по грудной клетке, будто пытаясь нащупать эту зияющую пустоту. «Видишь, просто не помнишь. Гораздо чаще видишь, чем думаешь. Выпей. А то остынет». Я сделал глоток тёплого зелья. Горьковатого, молочного, пряного и сладковатого от трав. Оно легко разошлось по горлу и телу, а потом приятно расслабило голову. Она опустела. Я будто смотрел на себя со стороны. Такого пустого и глупого на контрасте с такой умной кейрой. Казалось, она знала все. Была спокойна, непоколебима, расслаблена. Я увидел волны, идущие от неё. Время замедлилось, я успевал смотреть в несколько мест одновременно. Я потрогал эти волны – такие упругие и уверенные. От меня исходили совсем другие, я будто рассеивал тусклый свет. Я напрягся, старался сделать этот свет ярче, но он гас, как только набирал силу – пропадал в щель, что красовалась у меня прямо посередине груди. Я ощупал её, она была такой родной. Кажется, я привык к ней за долгие годы.