Спаси и сохрани

Глава 4. А всё так хорошо начиналось…

Вообще-то Доходягин Лаврентий Палыч был человеком сдержанным, рассудительным и справедливым. Возможно, сказывалось армейское прошлое. Но сейчас директор лагеря «Улыбка» рвал и метал. В прямом смысле – рвал ненужные листы бумаги и метал взоры, полные возмущения.

– Диверсия! Аншлюс! Перестройка! – Доходягин не стеснялся использовать самые грубые слова из всех, что знал. – Ерундистика творится на вверенном мне участке фронта! Евгения Александровна, глубоко уважаемый всеми нами педагог, пришла в расположение вашего отряда по рабочему вопросу, а у вас пусто, как в голове у противника. Ни детей, ни вожатого. Немедленно доложить причину отсутствия!

– Мы… эмм… – Михаил Валерьевич несколько замялся, сражённый таким напором. – Мы ходили купаться.

– Кто разрешил?

– Я. – Вожатый по-прежнему не понимал, из-за чего весь сыр-бор.

Лаврентий Палыч навис над молодым вожатым так близко, что его усы стали щекотать Михаилу Валерьевичу лицо – тот еле сдержался, чтоб не чихнуть.

– Кто разрешил вам? Чей был приказ? Покинуть диспозицию, позорно дезертировать всем личным составом к пруду, не поставив в известность командование. Без медсестры! Без огневой поддержки более опытных подразделений вожатых!

Директор замолчал и вернулся в кресло – немного успокоиться и оценить боевые потери. Первая атака прошла успешно.

– Ну… ребята сказали, что не хотят спать в тихий час. А вчера как раз хорошая погода была, вот и попросились на пруд. Вовремя успели – сегодня, видите, опять тучи.

– Отставить не хотеть спать! Слушать мой вопрос! Думаем чем умеем, отвечаем ртом: почему тихий час называют тихим?

Михаил Валерьевич пожал плечами:

– Вероятно, чтобы дети вели себя тихо.

– Так точно, товарищ вожатый! – Директор лагеря вновь приблизился. Его указательный палец застыл где-то у переносицы подчинённого. – Тихо, смирно, в полном составе и в переделах чётко обозначенного командованием радиуса квадрата. А не занимали иные объекты географи́и. Тут вам не там! Тут детский лагерь, понимаешь ли, а не детский сад. И тут не барышня в халате перед вами командует! Евгенисанна, пардоньте за мой французский. Я не допущу всяким салагам расшатывать порядок и дисциплину. – Палец превратился в большой красный кулак с синими прожилками. – Вопросы есть?

– Никак нет, товарищ командир!

– То-то же! – Лаврентий Палыч, удовлетворённый произведённым эффектом, забарабанил пальцами по столу. – Евгения Александровна, голубушка, – замурлыкал он совсем другим тоном, – вы же видите масштаб поражения.

– Вижу, товарищ директор, – согласилась Евгения Александровна, вожатая четвёртого отряда и по совместительству – и.о. старшей вожатой.

Всё это время молча стояла у другого края стола.

– Так, стало быть, значит… понимаешь ли… – Лаврентий Палыч неумело подбирал слова. Одно дело – отчитывать подчинённых, пусть и заслуженно, совсем иное – обращаться к ним с просьбой личного характера. – Подсобите. Окажите содействие. Поделитесь опытом. Возьмите, так сказать, на поруки. Организуйте шефство над более молодым и менее опытным коллегой. Сделайте из новобранца достойного члена зрелого общества!

– Не переживайте, товарищ директор. Будет исполнено.

Если б какой-нибудь художник взялся за портрет Евгении Александровны, ему пришлось бы променять кисти на чертёжный карандаш с линейкой. Настолько у неё были правильные и строгие черты лица. Гордо отточенная осанка. Деловой и цепкий взгляд. Крепко сжатые губы. Со стороны – прямой угол с золотисто-русыми волосами, а не вполне себе симпатичная девушка, как отметил Михаил Валерьевич, выйдя из кабинета начальства. Евгения Александровна работала в этом лагере не первый год и была примером для всех вожатых. Дети из её отряда никуда не убегали, не терялись на прогулках, не болели и всегда побеждали в соревнованиях.

– Ответственность.

– Что? – Михаил Валерьевич обернулся.

– Ответственность – первое и главное качество вожатого. – Евгения Александровна смерила коллегу настолько скептическим взглядом, что тот почувствовал себя товаром на полке с уценкой. – Если вы осознаете это, у вас всё получится.

«Мда, с такой будет непросто». И молодой вожатый решил максимально расположить к себе непредвиденную наставницу.

Не сказать, что Михаил Валерьевич часто влюблялся за свою недолгую студенческую жизнь, но приобретённого опыта хватило, чтобы вынести несколько важных уроков. Во-первых, девушкам нравится, когда им улыбаются. Во-вторых, девушки западают на плохих парней. В-третьих, девушки без ума от музыкантов. Для большинства из них серенада под окном – вершина романтики! Жаль, что играть так и не научился, хоть и захватил с собой в лагерь гитару, чтоб в свободное время подбирать «В траве сидел кузнечик».

– Сорян. Мама с детства жаловалась, что я та-акой безответственный… – Молодой вожатый опустил голову и изобразил вздох сожаления. – Но! Вашего опыта явно достаточно, чтобы научить меня. Как вы смотрите на то, чтобы я зашёл к вам сегодня после отбоя? Посидим, интересно пообщаемся, вы мне что-нибудь покажете… – Сверкнул обезоруживающей улыбкой, а затем ещё и подмигнул. Чтоб наверняка.

На лице наставницы не дрогнул ни один мускул.

– Зачем ждать так долго?

Михаил Валерьевич аж замер с занесённой для шага ногой:

– Вы хотите прямо сейчас???

Ого, как быстро подействовали первые два пункта! А представлялась твёрдым орешком.

– Во время ужина. Когда придёте с отрядом в столовую, я дам вам одну крайне полезную книгу по педагогическому мастерству.

– Книгу?

– Да, книгу. А что вы так удивляетесь? Рассчитывали на что-то другое? У меня нет времени общаться с вами тет-а-тет. Вдруг книга увлечёт вас больше, чем должностная инструкция, о существовании которой вы, судя по всему, даже не подозреваете.

С этими словами Евгения Александровна развернулась и на негнущихся ногах направилась к лестнице.

Последний раз молодого вожатого так отчитывали в детстве – когда без спроса съел целую коробку конфет, припасённую для похода в гости. Даже в универе обращались лучше, хотя причин для нагоняя было больше. Только представьте: благополучно отучился в педагогическом вузе, но так и не прошёл преддипломную практику. Поднялся скандал, поставили ультиматум: или отрабатываешь первую смену в любом детском лагере, или… Об отчислении без пяти минут выпускник и думать боялся. Куда сейчас без диплома?

Так Михаил Валерьевич стал вожатым. Первый раз в жизни.

– Чуть не забыла. – Евгения Александровна остановилась. – Поздравляю с пополнением в вашем отряде.

Вырванный из течения своих мыслей, Михаил Валерьевич не врубился:

– Неужели кто-то родил? Они ведь ещё дети…

– Я про новенького. Ваня Сусликов. Приехал вчера днём.

– А-а… Что ж, премного благодарен. С вашего позволения, пойду к себе в отряд. Надо же когда-то исполнять должностные обязанности.

– Моё позволение вам для этого не нужно. – Евгения Александровна скривила лицо – видимо, не любила сарказм, но тут же вернула себе вид серьёзнее, чем у кирпича, летящего в окно. – Дети – это наше будущее. Михаил Валерьевич, я очень вас прошу, поймите наконец, какое доверие оказало вам государство, вложив в ваши руки заботу о своём будущем! Судьба целой страны теперь зависит от вас!

Молодой вожатый не особо уловил связь между будущим России и своей скромной персоной, но в ответ согласно кивнул.

А всё так хорошо начиналось!

Например, Ваня закончил учебный год всего с одной тройкой. И то – по физкультуре. Конечно, кто-то скажет, что почти тринадцатилетнему пацану стыдно иметь такую оценку по физ-ре, но что поделать, если Ваня не умел подтягиваться? Висит на перекладине, как вечный двигатель – туда-сюда, туда-сюда. И отжиматься не любил. Мало того, что можно шлёпнуться подбородком об пол, так ещё и равновесие держать нужно. А у него то живот провалится – здравствуй, Марианская впадина! То зад слишком оттопырится – вот она, гора Эверест!

А уж футболы и баскетболы всякие Ваня вовсе терпеть не мог. Ошибёшься ты – проиграет вся команда.

Мама не ругалась из-за тройки. Только молча вздыхала и думала о своём, подолгу застыв у окна. А потом обнимала и целовала Ваню как маленького, но Ваня не обижался. Чем более примерного сына ты изображаешь, тем выше вероятность, что тебе что-нибудь купят.

А в первый день лета вернулся папа! Без предупреждения, просто позвонил в дверь и вошёл как ни в чём не бывало. В той же рубашке и в тех же брюках, только пах незнакомыми духами. Ваня заметил, но не хотел об этом думать – папа вернулся! Папа! Папочка! Подбежал, обнял. Не уходи от нас больше, слышишь?

Папа смеялся, был веселее, чем обычно. Вечером рассказывал допотопные анекдоты и обещал взять с собой на рыбку – три дня в настоящей резиновой лодке и ночёвки в палатке! Ваня как услышал про рыбалку, тут же примерил сапоги, что долгие годы пылились в углу кладовки. Выяснилось – достают почти до пупка.

Наутро отец исчез. Исчез вместе со всей своей одеждой, зубной щёткой, электробритвой, шампунем и некоторыми вещами. У мамы начался завал на работе. А потом ей сообщили: через несколько дней ехать в другой город. Ехать обязательно – крайне важная для работы командировка.

А всё так хорошо начиналось!

«Детский лагерь». Ваня вздрогнул. Это что такое? Полез в инет. Лагерь – это когда живёшь в одной комнате с незнакомыми людьми, ешь в общей столовой, причём не то, что хочется, а то, что дают. Отбой – когда скажут, подъём – когда скажут. Словом, вся жизнь по распорядку. Брр, жуть какая!

Правда, имелась ещё мамина двоюродная тётя Варвара Степановна, что жила в деревне. Образцово-показательная старушка: румяное лицо, белый платочек, телогрейка – летом! в жару! – и галоши на босу ногу. Старушка опрыскивала деревья, но услышала гостей ещё на подступах к калитке. Ловко спрыгнула со стремянки, добежала до крыльца, перемахнула через ступени и, как Двое из ларца одинаковых с лица, только в количестве одного лица, выросла перед мамой и Ваней. Ваня аж присвистнул – вот, кому нужно нормативы ГТО за него сдавать! Или на худой конец – в российскую сборную.

За столом долго расспрашивала про учёбу Вани и работу мамы, про совсем дальних совершенно незнакомых Ивану родственников, про жизнь в городе. Жаловалась на цены и экологию. Мама в ответ так же долго извинялась за причинённые неудобства, разводила руками и объясняла, что другого выхода нет. Пыталась дать денег – Варвара Степановна запричитала, заохала, деньги, конечно, взяла, однако нагрузила взамен целой хозяйственной сумкой солений и компотов.

Ваню чмокнули в щёку и попросили быть умницей. Так мальчик остался один на один с двоюродной маминой тётей, её домом, огородом и трёхцветной кошкой Анфисой.

Боевитую старушку сразу же сразила неведомая хворь. Варвара Степановна схватилась сначала за сердце, потом за голову и живот и уже через секунду лежала в кровати. Ваня собрался вызвать скорую – старушка заворчала про то, как травят людей всякими таблетками, и обвинила во всём магнитные бури. Опрыскивать деревья она теперь не могла по попятным причинам – сие почётное занятие перешло Ивану.

Стремянка дребезжала и качалась. Два раза Ваня чуть не навернулся. В первый раз на узкие ступеньки запрыгнула кошка. Прогнал, но удержался. Второй раз кошка залезла на дерево и рискнула познакомиться с гостем оттуда. Промахнулась, повисла на Ваниной штанине, лестница начала заваливаться. К счастью, мальчик успел ухватиться за ветку яблони и теперь болтался на ней, как на турнике. Кошка же плавно спустилась на лежащую на земле стремянку, хвост застыл в форме знака вопроса. Мол, чего это ты на дерево залез? Превращаешься обратно в обезьяну?

Глупое животное!

Варвара Степановна смотрела по телевизору политическое ток-шоу и ругала Америку. Ваня решил, что ей стало лучше, однако к вечеру «магнитные бури» разыгрались с новой силой. Мальчику пришлось поливать огород. Привязал к бревну ведро, крутанул ручку – ведро шарахнулось о дно колодца. Крутанул в обратную сторону – верёвка вернулась одна. Сбегал в дом, отыскал в своих вещах фонарик. Держась за край, начал шарить лучом света внизу. Именно в этот момент кошка зачем-то подкралась сзади и потёрлась об ноги, громко замурчав. Вероятно, намеревалась загладить свою вину и начать общение с чистого листа. От неожиданности Ваня вздрогнул и разжал пальцы. Всплеск – и фонарик разделил участь ведра.

Хорошо, что в сарае у Варвары Степановны нашлась старая, но крепкая удочка. Выловив ведро (три раза оно срывалось), мальчик привязал его крепче и всё-таки зачерпнул воды. Побежал к грядкам. Ледяной алюминий бил об ноги и расплескал всё содержимое. Ваня вернулся обратно к колодцу.

И так семь раз.

Но самая жесть началась на следующий день, когда ещё рано утром к хозяйке дома заглянула соседка Антонина Родионовна.

– От нынче молодёжь пошла! Совсем старших не уважають! – восклицала Антонина Родионовна, намазывая на хлеб малиновое варенье. – Мы вот в своё время-ти пионерами были, тимуровцами. Ходили по домам, по квартирам. Надо, не надо – а всё равно помогали. А от ентих разве чаво дождёсси? Один токмо мат-перемат!

– Ой, Родионна! И не говори-ка, – активно качала головой Варвара Степановна.

В эту минуту Ваня кормил кур. Птицы бестолково копошились и сталкивались друг с другом клювами.

– Они щас токмо о деньгах и думають, – продолжала соседка. – Даж не о деньгах, о деньжищах! Где б чаво урвать побольше. А енто всё гнилой капитализьмь виноват! Вот у нас никакого капитализьма не было, мы о деньгах-ти и не думали. Вообще ни об чём не думали, за нас партия всё решала!

– Ой, правду говоришь, Родионна. Ой, правду!

Соседка налила чай в блюдце, долго-долго на него дула, а потом начала отхлёбывать так жадно, что Ваня решил, будто включили насос. Сам он в это время полол грядки.

– А всё почему? Да патамушта идеалы у нас были! Идеалы светлого будущего. Коммунизьмь. И вера была, шо мы ентот коммунизьмь сумеем построить. Была вера-ти, а, Степанна?

– Ой, была вера. Ой, была. Вот те крест!

Ване предстояло доить корову. Упитанная Зорька – белая, с рыжеватыми подпалинами по бокам – лениво мусолила сено в своём загоне, не проявляя должного интереса к проблемам молодёжи. Ваня посмотрел на её рога, копыта и розовую бляшку вымени. Снова на рога, на копыта, на вымя. Рога. Копыта. Вымя. И пришёл к выводу, что процесс дойки слишком интимен для мальчика-подростка.

После обеда Антонина Родионовна подалась восвояси, а Варвара Степановна провалилась в спокойный и глубокий сон. Даже в объятьях Морфея она оставалась верна своим убеждениям и напевала мотив какой-то жизнерадостной комсомольской песни. Ну, или общалась морзянкой: один протяжный храп, два коротких, шумный вздох, лёгкий присвист и далее по кругу.

Ваня прокрался в сени. Случайно в темноте наступил на кошку, отпрыгнул, задел плечом вешалку, кое-как выпутался из-под накрывшей одежды и, обуваясь на ходу, вылетел за калитку.

Ну здравствуй, новый, неизведанный мир!

Ничего интересного в деревне, конечно же, не обнаружилось. Ну, речка на окраине – Ваня всё равно не умел плавать. Ну, лес вдалеке – что может быть скучнее, чем собирать грибы и ягоды? Тем более, после ночных кошмаров Ваня остерегался ходить в лес один. Ну, магазин – штукатурка облезла, мухи лениво жужжат под потолком на клейкой ленте. Видавший виды прилавок. На полках – всё подряд, от колбасы до одеколона, от детских игрушек до туалетной бумаги. Но всего почему-то по одной штуке.

Продавщица – томная женщина в халате с накинутым поверх рабочим фартуком. Смазывает губы ядовитого цвета помадой. Прям не губы, а перец чили! Голова приправлена одуванчиком из пшеничного цвета кудряшек.

– Мальчик, тебе чего?

– Ничего.

– Брысь отсюдва!

Зато в деревне имелась шпана. Разновозрастная и очень наглая. Любимое развлечение которой – приставать к нездешним. Сначала у Вани спросили закурить, потом мелочь, потом позвонить. А когда начали медленно обходить с разных сторон, Сусликов сообразил, что назревает драка. Голиаф вырастал пред Давидом. Вожаком, разумеется, был самый задиристый. Без его команды никто не нападал, но он пока молчал, лишь смотрел и приближался кругами. Остановился и смачно сплюнул на разбитый асфальт. Всё, сейчас начнётся! У Давида хотя бы праща была, а у Вани…

Мальчик наклонился, якобы завязать шнурок. Схватил горсть земли, резко выпрямился и зарядил ею вожаку в лицо. Пока возникло секундное замешательство, дал дёру.

Ваня улепётывал как никогда. В спину летели камни, палки и просто обидные слова, но Ваня ничего не чувствовал и не слышал. Нёсся к дому Варвары Степановны, перепрыгивая через всевозможные препятствия: высохший ров, колонка, чей-то пёс, что сморился на летнем солнце прямо посреди дороги, покосившийся заборчик, ещё один… Где-то рядом промелькнула знакомая калитка. Пальцы сами вцепились в дверную ручку, рванули на себя. Миг – и всё смолкло. Только частое-частое дыхание, словно в лёгких догорала птица Феникс.

Дрожащими руками выловил из заднего кармана телефон, с третьей попытки нашёл нужный номер.

– Алло?

– Мам, забери меня! Я согласен на лагерь!

А всё так хорошо начиналось…