Я отвернулась

Глава 11. Элли

В тюрьме разрешается иметь определенное количество личных вещей (при условии, что они не представляют собой угрозы), но вскоре я сдала свои часы на хранение, потому что постоянно смотрела на них и от этого ожидание становилось еще тягостнее. Я не предполагала, что рассмотрение дела займет столько времени.

Странная штука – когда ты ребенок, то запоминаешь не столько отдельные недели или месяцы, сколько сезоны. К тому времени, как нам установили центральное отопление – нарциссы отцвели, а мой младший брат Майкл уже умел улыбаться и хихикать при виде меня. Когда он научился переворачиваться – наступило лето, и если я была хорошей девочкой, мне разрешали катать его по саду в коляске, но только пока моя новая мать находилась неподалеку.

Я всегда старалась избегать неровных участков асфальта из-за трещин. Никак не могла избавиться от беспокойства – вдруг с моим младшим братом что-то случится. То же самое я испытывала по отношению к отцу и бабушке Гринуэй, и даже, кажется, к моей новой матери. В конце концов, моя настоящая мама умерла. Что, если смерть заберет и всех остальных, кого я люблю? А Майкл казался особенно уязвимым, потому что был очень маленьким.

Что еще хуже – я не могла отделаться от страха, что нечто плохое может произойти с кем-нибудь из них из-за меня. Я помнила, как расстроила маму, спросив, почему она не может завести еще одного ребенка. Вскоре после этого она заболела. Я не осмеливалась рассказать об этих страхах отцу или бабушке Гринуэй. Просто старалась быть самой лучшей сестрой и дочерью из возможных.

Моя новая мать, к моему восторгу, иногда позволяла немного помочь ей. Больше всего мне нравилось помогать купать маленького Майкла после того, как я возвращалась из школы.

– Смотри, чтобы ему в глаза не попала горячая вода! – говорила она, когда я с большим энтузиазмом намывала его губкой. Потом я поднималась наверх и проводила вечер с бабушкой.

– Правда ведь Майкл прелесть? – постоянно повторяла я.

Она фыркала.

– Он совершенно обычный, насколько это можно сказать о ребенке. Это не мой любимый возраст. И имей в виду, они не становятся намного лучше, когда подрастают.

Затем она поджимала губы и устремляла взгляд в телевизор.

– Ха! – комментировала она иногда. – Вот возьми хотя бы эту группу «Абба». Шведы, что ли. Совсем не та музыка, что в мое время!

Когда листья на деревьях стали золотыми, это произошло – Майкл пополз. Он был такой быстрый!

– Взгляни только, как резво он может перебраться с одной стороны комнаты на другую! – говорила я бабушке Гринуэй.

Теперь иногда нам обеим разрешалось присматривать за ним, пока моя новая мать готовит ужин.

– Не спускайте с него глаз ни на секунду, поняли? – говорила она нам. И мы не спускали.

Но однажды, когда я пыталась делать домашнее задание на деление столбиком, из кухни донесся крик:

– Помогите, кто-нибудь!

Я помчалась туда. Майкл издавал странные звуки. Его лицо покраснело.

– Я не знаю, что с ним! – кричала моя новая мать. Она была бледной и держала его на руках перед собой. – Что делать?

Я быстро выхватила его, положила себе на колени и похлопала по спинке. Но ничего не произошло.

– Он умирает, он умирает!

– Нет, он не умрет! – крикнула я в ответ. Я не позволила бы.

Я снова постучала его по спине, на этот раз всей ладонью, а не тремя пальцами. Он кашлянул, и из его рта вылетел маленький черный комочек.

Изюм.

Она пекла булочки. Должно быть, оттуда он и попал в горло Майкла.

Лицо братишки мгновенно обрело привычный цвет.

– С тобой все хорошо, все хорошо, – причитала моя новая мать, забрав его у меня и прижимая к себе. Майкл все еще широко раскрывал глаза от ужаса. – Откуда ты знала, что нужно делать?

Вот теперь, когда мой маленький брат был в безопасности, меня затрясло.

– Я санитарка в скаутском отряде, – пролепетала я.

Шейла расплакалась.

– Спасибо тебе. – Она высморкалась. – Наверно, изюм упал на пол. Тут нет моей вины.

Она выжидающе посмотрела на меня, будто думала, что я не соглашусь. Я промолчала. Так было проще.

В тот вечер, когда отец возвратился домой, он крепко и от души обнял меня.

– Сегодня ты спасла брату жизнь, – сказал он. – Мы очень гордимся тобой.

Когда после чая я поднялась в гостиную бабушки Гринуэй, то ожидала, что она тоже поздравит меня. Однако она даже не упоминала об этом, пока я не собралась спать.

– Ты сегодня совершила хороший поступок, дорогая. Но подобных случаев станет больше. Попомни мои слова.

Мне не хотелось выяснять у отца, что имела в виду старушка. У него все равно по вечерам оставалось не слишком много времени на меня. Когда входил в дом, он первым делом всегда целовал в щеку мою новую мать и спрашивал, все ли с ней «в порядке». Потом баюкал Майкла на руках, глядя на него так, словно не мог поверить, что тот действительно существует.

– Мой сын, – повторял он без конца. – Мой сын.

В последнюю очередь он мог взъерошить мне волосы и спросить, как у меня прошел день и была ли я «хорошей девочкой».

– Да, папочка, – отвечала я, вспоминая о домашнем задании, которое закончила перед чаем, и о том, как помогала своей новой матери купать Майкла; проверяла, что он достаточно сухой, прежде чем мы одели его в мягкую голубую пижаму, пахнущую детским стиральным порошком. А затем мы сидели с братишкой рядом, и я заводила ключом свою музыкальную шкатулку. Ему нравилось хлопать под музыку в свои маленькие пухлые ладошки с ямочками.

Позже, после происшествия, люди, присматривающие за мной, спрашивали: ревновала ли я. Правда в том, что нисколько. Я очень сильно любила Майкла, до боли в груди. Я бы сделала ради него что угодно. По сути, я теперь ходила за ним по пятам, чтобы быть уверенной – он больше не подберет изюм или что-то другое, чем можно подавиться. В скаутском отряде мне вручили нашивку на форму, когда узнали, что я спасла младшего брата. Я носила ее с гордостью.

– Она заслуживает того, чтобы быть его матерью, – а не ты, – сказала бабушка Гринуэй жене моего отца, когда я кормила Майкла завтраком. Он сидел на высоком стульчике, а мачеха подпиливала ногти за кухонным столом. – Малец мог бы помереть, если бы не Элли. Я уже говорила тебе раньше. Тебе надо обратиться к доктору насчет…

– Прекрати свои глупые бредни сейчас же! – перебила Шейла. На ее щеках появились два розовых пятна, как всегда, когда она злилась. – Ты сама не понимаешь, что говоришь, мама!

И она продолжила подпиливать ногти. Моя новая мать не желала, чтобы кто-то другой прикасался к моему младшему брату в первые дни. Но с того случая, как он чуть не задохнулся, она была более чем счастлива, когда я присматривала за ним.

– Она потеряла свою исключительность, – мрачно сказала как-то бабушка Гринуэй. – Теперь, если что-то произойдет, сможет обвинить кого-то другого.

Мой десятый день рождения прошел без особой суеты.

– Я слишком занята, чтобы устраивать ей вечеринку, – услышала я однажды вечером фразу своей новой матери, адресованную отцу. Это несправедливо! Я стану единственной в классе, у кого не будет праздника! Почему отец не заступился за меня и не настоял? Но у меня по крайней мере оставался Майкл. Он был лучшим подарком на свете.

К тому времени, как снова появились нарциссы, мой младший брат начал ходить. Это означало, что я ни на минуту не могла отвести от него взгляд. Он перебирался от одного предмета мебели до другого, часто падая и ушибая колени. А потом громко плакал, и жена моего отца, которая обычно «пыталась немного отдохнуть», тут же прибегала.

– Что ты с ним сделала?

– Ничего.

– Не смеши меня, Шейла, – говорила бабушка Гринуэй. – Дети всегда падают в таком возрасте. Если бы ты тоже иногда за ним следила, вместо того чтобы постоянно спать, – ты бы это понимала.

– Замолчи, мама! Перестань меня все время критиковать, а иначе можешь уйти и жить в другом месте.

Нет! Я не могла потерять и бабушку! Мы с миссис Гринуэй соглашались – спорить не имело смысла. Нам оставалось лишь сидеть тихо и ждать, пока уляжется гнев Шейлы.

Однако – и я знаю, что это прозвучит ужасно, – временами я задумывалась, насколько проще шла бы жизнь, если бы моей новой матери не существовало, а здесь были бы только я, папа, Майкл и бабушка Гринуэй…

Та женщина в детском доме говорила правду. Никто не хотел меня удочерять. Когда я снова попыталась убежать, меня отправили в заведение более жесткого режима. С решетками на окнах. Там мы тоже учились, но я не уделяла занятиям большого внимания. Все, чего я хотела, – поскорее вырасти и выбраться оттуда. И вот наконец мне восемнадцать! Я могу жить в хостеле. Делать то, что нравится, – и никто не будет указывать мне, что именно. Я устраиваюсь на работу в супермаркет, и это очень здорово, потому что смогу получать скидку на еду. Но самое классное – девушки, с которыми я вместе работаю, по-настоящему дружелюбны.

– Пойдешь с нами в клуб в эту пятницу? – спрашивают они.

Я не говорю им, что никогда раньше не была в клубе. Они начнут задавать вопросы, а я не хочу рассказывать, что бо́льшую часть жизни провела на попечении. Так что я спускаю свое жалованье на блестящее платье и туфли с высокой «платформой».

– Ого, как ты принарядилась! – говорит одна, и мне становится неловко, потому что все они просто в джинсах.

Когда мы приходим в клуб, музыка так гремит, что я не слышу, о чем говорят мои подруги. Затем они растворяются в танцующей толпе, и я чувствую себя глупо. Может, лучше пойти домой. А потом ко мне подходит этот тип. Он выглядит старше, чем большинство здешних парней, но, возможно, потому, что носит бороду и крупный, хотя и не толстый. У него на шее золотая цепь, и одет он тоже шикарно, ботинки сверкают под клубными огнями.

– Могу я угостить тебя? – предлагает он.

Я не говорю ему, что не особо люблю алкоголь, поскольку за это по-настоящему попадает, когда тебя застукают с выпивкой в детском доме. Просто прошу взять джин с тоником – мы его много продаем в супермаркете. Он приносит мне порцию, которую называет «двойной». Когда начинается последняя песня, он прижимает меня к себе и целует. Мой первый настоящий поцелуй! Некоторые из мальчиков в детдоме пытались, но мне они не нравились. На этот раз все иначе. Я чувствую всем нутром – это мужчина, а не мальчик. Меня это пугает и возбуждает.

– Меня зовут Барри, – наконец представляется он, когда ведет меня за руку прочь с танцпола.

Барри. Я верчу это имя на языке. Оно звучит дружелюбно.

– Хочешь, поедем ко мне домой? – непринужденным тоном спрашивает он.

– Хорошо, – отвечаю я, стараясь говорить спокойно. Джин с тоником дает приятное чувство отстраненности.

Он живет в отдельной квартире. Мне интересно, как он может позволить себе такую аренду, но затем он сообщает, что работает электриком и «зашибает хорошие деньги». Мое сердце стучит очень быстро, когда он меня раздевает. Это очень лестно, что он хочет такую, как я, – которая ничего из себя не представляет.

– Откуда у тебя шрамы? – интересуется он, когда снимает с меня лифчик и видит отметины на спине.

– А, папаша постарался, – отвечаю я так, будто это не имеет значения. – Давным-давно, когда я была еще ребенком.

Его глаза сужаются. Меня охватывает страх.

– Он до сих пор тебя обижает?

Я отрицательно трясу головой:

– Я не видела его уже много лет.

– Ну, если я когда-нибудь его встречу, он получит все, что заслужил.

Затем он гладит меня по груди. У него крупные руки. Умелые, будто они способны на все.