Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
2
Труди держала одежду, в которой играла в софтбол – футболки и пару старых джинсов, в стенном шкафу своего кабинета. Вернувшись на работу в офис «Гаттенберг, Ферт и Патель», она первым делом переоделась. Потом сразу позвонила в полицейский участок. Рассказала о случившемся с ней патрульному Полу Антасси, с которым ее соединил дежурный.
Я Труди Дамаскус, – сообщила она, – и меня только что ограбили на Второй авеню.
По телефону голос Антасси звучал очень сочувственно, и воображение Труди незамедлительно нарисовало итальянского Джорджа Клуни. Не такая уж большая натяжка, учитывая имя Антасси и черные волосы и глаза Клуни. Наяву Антасси, конечно же, не имел ничего общего с Клуни, но, черт побери, кто ждет чудес и встреч с кинозвездами! Простые люди живут в реальном мире. Хотя… учитывая, что произошло с ней на углу Второй авеню и Сорок шестой улицы в час девятнадцать минут пополудни, ЛВВ…
Патрульный Антасси прибыл примерно в половине четвертого, и она начала рассказывать ему все, что произошло, с мельчайшими подробностями, включая онекалывающее покамение спины вместо покалывающего онемения и странную уверенность в том, что женщина готовится метнуть в нее тарелку…
– Так вы говорите, тарелка с заостренной кромкой? – переспросил патрульный Антасси, что-то записывая в блокнот, а после ее ответа: «Да», – сочувственно кивнул. Что-то в этом кивке показалось ей знакомым, но в тот момент она слишком увлеклась своим рассказом, чтобы вспомнить откуда. Потом, конечно, она никак не могла объяснить собственной тупости. Ведь точно такие же кивки она многократно видела в фильмах про рехнувшихся женщин, начиная со «Змеиной ямы» с Оливией де Хевилленд и заканчивая «Прерванной жизнью» с Вайноной Райдер.
Но в тот момент она слишком увлеклась своим рассказом. Расписывала патрульному Антасси, как штанины джинсов призрака ниже колен распластались на асфальте. А когда закончила, впервые услышала предположение, что черная женщина, возможно, появилась из-за автобусной остановки. А потом, вы будете смеяться до слез, другое, что черная женщина, вероятно, вышла из одного из маленьких магазинчиков, каких там тьма тьмущая. Что же касается Труди, то она тогда в первый раз заявила, что на углу нет никаких автобусных остановок, ни на той стороне Сорок шестой улицы, что ближе к Верхнему Манхэттену, ни на той, что ближе в Нижнему. А также резонно заметила, что после возведения Хаммаршельд-Плаза-2 на той стороне Сорок шестой улицы, что ближе к Нижнему Манхэттену, не осталось ни одного маленького магазинчика. Впоследствии она чаще всего сначала указывала на отсутствие автобусных остановок, а уж потом – маленьких магазинчиков, и вполне возможно, что со временем ей удастся рассказать все это в одной из программ в Радио-Сити.
Труди в первый раз спросили, что она ела на ленч перед тем, как увидела эту женщину, и она впервые осознала: ее ленч практически ничем не отличался, разве что приготовили его в другом, двадцатом веке, от съеденного Эбенезером Скруджем перед тем, как он увидел своего давнего (и давно умершего) делового партнера: картофель и ростбиф. Не говоря уже про горчицу.
Она напрочь забыла спросить патрульного Антасси, не хочет ли тот пообедать с ней.
Более того, просто вышвырнула его из кабинета.
Вскоре Митч Гаттенберг сунулся в дверь.
– Они надеются вернуть тебе пакет, Тру?..
– Отвали, – обрезала его Труди, не поднимая головы. – Быстро.
Гаттенберг глянул на бледные щеки, закаменевшую челюсть. И ретировался без единого слова.
