Буржуй ищет таланты

Глава 2

Проснулась Веро посреди ночи, оттого что кто-то тыкался в нее мокрым носом.

– Буржуй! Прямо в шею! Фу-у-у…

– Фу не фу, – сонно пробормотал пес, – а я не виноват, что тут тесно.

Развалившись, он занимал полкровати, подмял под себя одеяло и все время толкался. Веро приподнялась, потрясла головой и тупо уставилась на собаку.

«Надо бы его подбросить к Принчипессе».

Буржуй довольно заурчал и перевернулся на другой бок. В темноте он казался особенно крупным.

«Ладно, – поморщилась Веро. – Схожу сначала водички попить».

Кое-как одевшись и натыкаясь в потемках на углы, Веро поплелась туда, где в череде обрывочных воспоминаний Хорошая искала курицу. Сделав несколько шагов, она поняла, что толком ничего не помнит, налетела в темноте на дверь, распахнула ее и оказалась на улице.

В лицо тут же дунул теплый ветер. Веро зажмурилась от удовольствия из заулыбалась. Это была чудесная ночь. Такая дивная ласковая ночь, какая бывает в середине июля, когда переполняет счастье оттого, что впереди еще половина лета и много-много теплых дней.

Веро вдруг очень захотелось с кем-то поговорить. Душа просто жаждала поделиться счастьем и, значит, надо было кого-нибудь разбудить… или попытаться справиться с легким нетерпением оттого, что всем хорошо, все спят и не ведают бессонных мук… В общем, надо было кого-нибудь разбудить.

Размышляя так о жизни, Веро медленно спустилась со ступенек и неожиданно наткнулась на Лошадь. Поджав под себя ноги, Лошадь мирно спала у крыльца, возвышаясь недвижимо и величественно, как скульптура благородного скакуна. Веро даже остановилась полюбоваться, так контрастировал ее прекрасный образ с хамоватой кобылой накануне.

– Лошадь! – обрадованно распахнула объятия Веро и, немного опьянев от воздуха, почти свалилась на нее со ступенек, – Лошадь!

– Я сплю… – недружелюбно отозвалась Лошадь и недовольно подергалась.

– Да ладно тебе, сплю, – Веро тут же улеглась рядом на траву и посмотрела в небо, все небо было усыпано звездами. – А ты проснись! Смотри, какая ночь! А может, тебя почесать? Вон, у тебя шерсть на гриве скаталась.

Лошадь открыла один глаз, и этот глаз был непоколебим.

– Меня нет.

И стало ясно, что если Веро поднажмет и Лошадь откроет второй глаз, то приятная беседа все равно не завяжется. Образ скакуна развеялся, и оказалось, что это та же недавняя Лошадь, та, что не тратит время на реверансы и еще недавно без стыда жрала клубнику на хозяйской грядке.

«Клубника!» – с восторгом подумала Веро и, поднявшись, стала старательно вытирать руки о штаны.

– Слушай, дорогая, ты бы помылась, а? Я бы не сказала, что от тебя розами пахнет. Хочешь, помогу? Шланг принести?

Лошадь закрыла глаз. Разговор был окончен.

«Клубника, клубника! – воодушевленно огляделась Веро, и ей показалось, что даже в воздухе запахло чем-то сладким. – Кажется, клубника была за домом».

И став на цыпочки Веро тихонечко обошла дом.

За домом действительно зеленели грядки. Веро несколько раз прошлась туда-сюда, высматривая клубнику. На грядках симметрично были высажены саженцы деревьев – однолетних, что поменьше ростом, и двухлетних, что заметно крупнее. Клубники не было. Зато лежало ржавое ведро. Веро перевернула его и села, подперев голову. В задумчивости сорвала и зажевала петрушку. Яркая полная луна как фонарь освещала огород. Теплый ветерок обдувал лицо. Где-то в кустах ненавязчиво трещали цикады. Лучше бы Росомаха телят разводила – однолеток или двухлеток – их хотя бы по загривку приятно потрепать, они в ответ руку лизнут, вот уже и общение, а что толку в саженцах… И, подумав еще раз про загривок, Веро мысленно передала привет Лошади и снова вытерла руки о штаны.

Вдруг рядом за кустом сирени раздались какие-то шорохи. Словно кто-то что-то ел, и ел с большим аппетитом. Стараясь не шуметь, Веро поднялась на цыпочки, раздвинула ветки и замерла, гоня прочь досадные слова, которые тут же в очередь выстроились.

Очертания были неточные, но образы заманчивые. За кустами росла роскошная ветвистая яблоня, а на ее пригнутых к земле ветках висели большие сочные яблоки. А досада была в том, что пахло не то сеном, не то навозом, и под деревом стоял теленок и с умиленьем объедал ветки. И что тут скажешь? Яблоню он первый нашел.

«Двухлетка, – сразу мелькнула в Веро мысль, – или однолетка. Но крупная. Как сердце чувствовало. Скотина… Аж глаза закрыл от удовольствия».

Теленок был здоровый, упитанный, с блестящей черной шерстью и белой звездой на лбу. По звезде Веро определила, что парень одаренный и место у яблони просто так не уступит.

«Гаденыш, – обиженно шмыгнула она носом, – пока он себе брюхо наполнит, утро наступит».

Но впечатления на этом не закончились – земля задрожала, кусты заходили ходуном, и откуда ни возьмись теленку навстречу выскочили два маленьких пони. Пушистых и ужасно милых, словно пара белых рукавичек.

«Здесь очередь!» – взревела душа, но взывать к справедливости было некому. Храбрость вместе с Веро в кустах сидела.

Лошадки воровато огляделись, закивали головами, приветствуя теленка, и тихонько заржали. Теленок тут же насторожился, пошевелил ушами и сказал лошадкам:

– Тс-с-с…

Те примолкли, подбежали и с довольным чавканьем стали подбирать разбросанные по земле яблоки. Тыкались носом в траву, фыркали от удовольствия и боками задевали теленка. Тот начинал ворчать, как старший брат, радел за дисциплину, но самые спелые яблоки незаметно в их сторону откатывал.

Теплый летний воздух стал прохладнее, скоро должно было светать, но никто и не думал расходиться. Веро, зевнула, и, решив, что ей пора возвращаться, стала осторожно пятиться назад, Но вдруг земля снова ходуном заходила. Лошадки насторожились. Из-за кустов наперевес с ружьем выскочил, видно, хозяин этих лошадок. Веро так решила, потому что он быстро всех оглядел, признал, что да, свои, сдвинул брови и прошипел строго:

– Та-а-ак!..

Грозно сложив на груди руки, Лошадник незаметно бросил взгляд по сторонам. Он не то чтобы их ругать собирался, он беспокоился, чтобы тут их всех вместе облава не накрыла.

– Я сказал – та-а-ак!.. Вы совсем обалдели?! Позорите меня, по чужим огородам шастаете! А если кто увидит?!

Лошадки оторопело на него уставились, видимо, не ожидая нагоняя, а потом вдруг взвизгнули как барышни и, задрав юбки, прыгнули в кусты. Решив, что он навел хоть какой-то сносный порядок, Лошадник одобрительно хмыкнул и вопросительно перевел взгляд на теленка. Теленок даже не шелохнулся. Так и стоял, продолжая жевать яблоко. Откровенно чавкал, ничего не боялся, и на морде у него было написано явное обожание к Лошаднику. Он у хозяина в любимчиках ходил, это сразу было видно. Они даже в чем-то были похожи. У Лошадника была такая же крепкая, как у теленка, шея, небрежная щетина и бесстрашный взгляд голубых глаз. Такой знакомый взгляд, словно Веро его еще у кого-то видела.

– Не стыдно, Григорий?! – донеслось до Веро. – Сам-то поел, а вернешься, как подругам-коровам в глаза смотреть будешь? Думаешь, они не узнают, по каким ты огородам шатался?! Это же женщины! Так что жуй не жуй, а хотя бы по яблочку девушкам насобирать надо.

После этих слов, Лошадник достал из кармана мешок, хорошенько его встряхнул, и еще раз оглядевшись, принялся яблоки собирать.

…И хоть очень спать хотелось, Веро не смогла сдержать улыбки. Ей вспомнилось, как однажды в конце дня на кухню заявилась Хорошая. Постояла, оценила обстановку и также деловито достала мешок. В углу стоял ящик с залежалым хлебом, его по вечерам со всем мусором выбрасывали. И вот тогда Хорошая, не смущаясь, подошла к этому ящику, села на корточки и стала этот хлеб в мешок перекладывать.

Веро как сейчас видела: Робертино только что последнюю сковородку на полку поставил. Заметил Хорошую, снова взял эту сковородку, победно по ней ударил и, сам не веря, что так удачно случай подвернулся, направился к Хорошей. Та уже почти полностью мешок набила, когда ей Томми испуганно посвистел. Хорошая тогда быстро вскочила, прижала мешок к груди и бесстрашно взглянула на повара.

– Это уткам… – сказала она.

Робертино, уже почти замахнувшись сковородкой, замер. Губы его дрогнули, сковородка выпала из рук. Цзын…

– …уткам на пруду, в парке, – не опуская взгляд, угрюмо повторила Хорошая. – Их там целый косяк зимует. Худые все.

Робертино молчал, наверное, еще секунд тридцать. Потом, чтобы не терять лицо, неодобрительно хмыкнул, поднял сковородку и с силой зашвырнул ее в мойку. Снял фартук, хлопнул дверью и пошел домой, ни с кем не прощаясь. А потом каждый вечер на лестнице оставлял пакет с остатками хлеба, на котором было написано «Для уток и любой другой живности» и всегда страшно ругался, когда говорили, что это он…

…Еще раз улыбнувшись, Веро сделала шаг назад. Ждать, когда теленок будет сыт и коровам гостинцы насобирают, уже не было никаких сил. К тому же Лошадник достал второй мешок и стал набивать его без видимых угрызений совести, и, как там дальше дело пойдет, и не станут ли они после этого деревья выкапывать, Веро не знала. Засыпая на ходу, она медленно стала пятиться назад, ухмыляясь про себя, что яблоки с чужих огородов для всех одинаково сладкие, и, потеряв бдительность, неосторожно наступила на железное ведро.

Ба-а-ах!!!

Это прозвучало таким громом, что у всех собравшихся душа ушла в пятки. Особенно теленок перепугался – он сел на задние лапы, выронил недоеденное яблоко и в ужасе сказал «Му-у-у…».

Первым в себя пришел Лошадник, у него все яблоки из мешка высыпались, ему все по-новому надо было начинать. Он был страшно зол.

– Белки, – жестко бросил он, выхватил ружье и перезарядил ствол.

«Мама…» – сразу вспомнила Веро адрес, куда все бросаются в минуту кризиса. Но в испуге она еще больше растерялась, заметалась, и запутавшись, рухнула в траву. Мгновения не прошло, как над ее ухом раздалось какое-то сопение.

«Фу-у-у… – успела подумать Веро, – запах такой же, как от Буржуя».

Дыхание стало ближе. Веро обхватила голову руками, но это ее не спасло. В ту же минуту по ее затылку, по волосам смачно прошелся мокрый шершавый язык.

– Григорий, нельзя!

Веро сильнее обхватила голову, не зная, как расценивать этот, в общем-то, дружественный жест, и только затылком чувствовала, что на нее смотрят. А так как тишина стояла звенящая, то мысли в этой тишине в голову лезли всякие, например – благополучно ли она упала и культурно ли лежит.

«Надо вставать», – уныло подумала Веро и медленно приподнялась. При этом Веро беспрерывно моргала, кажется, падая, она глазом на сук налетела.

Лошадник терпеливо ждал.

Сложив на груди руки, очень строго, так же как недавно с лошадками разговаривал, Лошадник готовил вопросы, и Веро не торопилась подниматься, понимая, что на эти вопросы отвечать придется.

Наконец, Веро подняла голову и оказалась нос к носу с Лошадником.

Оглядев друг друга порядочно, оба поняли, что ситуация щекотливая и объяснения избежать не удастся. Лошадник смотрел на Веро своим прямым светлым взглядом, и Веро тоже хорохорилась и изображала независимость, но глаз с каждой минутой припухал все сильнее, и, пока дело не дошло до фингала, надо было побыстрее сворачивать беседу.

– Ты кто? – успела первой спросить Веро. Как правило, она приличия блюла и с незнакомцами на «ты» не переходила, но волосы от Григория еще не просохли, а с Лошадником, понимая обстоятельства, они все так же говорили шепотом. Все это сближало.

К тому же теленок не собирался оставаться незамеченным. Он неуклюже топтался, шумно и застенчиво обнюхивал Веро и прижимался к ней, стараясь произвести впечатление.

– Григорий, фу!!!

Лошадник вдруг поднял с травы яблоко, вытер его о рубаху и, словно извиняясь за теленка, а может, давая шанс возникшему доверию, протянул Веро.

– Попробуй, какое вкусное… – сказал он, как будто это все объясняло.

Веро не стала ждать, когда второй раз предложат, это же не замуж зовут, и с благодарностью взяла с ладони яблоко. Торопливо его надкусила, почувствовала, как сок брызнул во все стороны и пальцы тут же стали липкие. Она невольно закрыла глаза от счастья – да, это были те самые яблоки, те, что растут только по ночам и только в чужих огородах.

– А ты сама-то кто будешь? – услышала Веро и вновь спустилась на землю. Вытерев ладонью подбородок, она открыла глаза и уставилась на Лошадника. Тот же, пока Веро яблоко жевала, взгляда с нее не сводил.

– Я… – запнулась Веро и задумалась, не зная, как объяснить понятнее, – я… Мы здесь, в общем, забор красим.

Лошадник на минуту замер, будто себе эту картину представил, а потом с шумом вздохнул, опустился на траву и с удовольствием вытянул ноги.

– Какое облегчение, – пробормотал он с расслабленной полуулыбкой, и было видно, что он действительно рад.

Веро потопталась для приличия и тоже села.

Оказалось, что Лошадник приходится Росомахе родным племянником и живет неподалеку. У него большое имение, в хозяйстве почти сто голов скотины, а Григорий у него что-то вроде собаки.

При этих словах Григорий приподнял ухо и согласно кивнул. Он уже наелся, попривык и лег за разговорами подремать, положив свою большую голову на колени Веро. Веро сначала не знала, как к этой голове подступиться, но потом приноровилась и применила тактику, которая Буржую нравилась, – стала ухо теленку трепать. Ухо у теленка было холодное, жесткое и забавно загибалось, Веро его разгибала, а оно снова загибалось – Григорий от такого внимания млел и уже был готов за Веро на край света идти.

А Лошадник тоже никуда не торопился – он прилег на траву, мечтательно запрокинул голову в небо, и ему было в охотку поболтать с кем-то.

– Она меня неделю назад попросила забор покрасить, а я не могу, у меня три коровы должны отелиться.

«О, это к нам… – подумала Веро и тоже в небо посмотрела. – У нас тоже, чтобы не работать, на все есть причина».

– Она же мне и мать и отец, – продолжал рассказывать Лошадник, – она меня с детства одна растила. Как ей сказать, что я не могу ее забор красить?

– А почему ночью-то?.. – напомнила Веро про яблоки. – Своих, что ли, нет?

Лошадник взял яблоко, посмотрел на него с уважением и, подбросив вверх, ловко поймал.

– Свои-то есть, но эти яблоки – чистый мед. Мне завтра скот на дальнее пастбище надо перегнать, и, чтобы коровы в пути не упрямились, я им лакомства на дорожку беру. С этими яблоками они у меня долго будут послушными. Но забор-то я не покрасил, и смотреть тетке в глаза днем мне стыдно… А ночью не так стыдно. Да, Григорий?

Григорий снова кивнул. Веро уже научилась разбираться в настроениях теленка и понимала, что Григорию не стыдно. Он просто так кивнул, чтобы хозяина поддержать.

Веро зевнула.

К ошейнику теленка был прицеплен блестящий камушек. Он висел как медалька, и, чтобы не уснуть, Веро, играясь, все время этот камушек теребила. На камушке была выгравирована цифра один.

– Зачем это? – снова зевнула Веро, ее все больше начинало клонить в сон.

– Так племенной же, – удивился Лошадник, – первый, самый главный. Я ему недавно этот номер повесил. Хотелось его чем-то особенным порадовать, а мне как раз тетка камушек подарила. А так у меня у каждой коровы медаль с номером. У нас после конфуза в королевской семье это свято – всем детям при рождении медали вручают.

Веро, чтобы не заснуть, решила съесть еще яблоко, но ей до яблока было не дотянуться, на ней недвижимо лежал Григорий.

– А что там в королевской семье произошло? Ну, что? Ну, не местная я…

Лошадник, принимая объяснения, удовлетворенно кивнул, поднял яблоко и, вытерев о рубаху, протянул Веро. Он был так рад, что забор красить не придется, что подробности не расспрашивал, все больше сам рассказывал.

История, рассказанная Лошадником

Однажды темной ночью, накануне лета,

Дождь с небес обрушился и затопил полсвета.

Дождь шел весь понедельник, лил с ночи до утра,

Размыл мосты, дороги, везде была вода.

А в старом знатном замке накануне лета

Король бродил по залам без сна и без обеда.

Не знал, за что хвататься. Как раз в ночь с понедельника,

Ни раньше днем, ни позже днем, он ожидал наследника.

И даже мышки тихо, тоже без обеда,

Были полны сочувствия к королевским бедам:

Ведь повитуху где-то в дороге затопило,

У Короля от страха в груди передавило,

В опочивальне выше жена его кричала,

Король налил в стакан коньяк… И сразу полегчало…

Он пил во тьме со свечкой – еще одна из бед.

В замке той же ночью выключили свет.

…И только громко-громко дождь стучал по крышам,

И было даже страшно королевским мышам…

Все слуги разбежались, и лишь на кухне где-то

Кухарка добросовестно жарила котлеты.

Король налил по новой, хлебнул на ход ноги и ринулся на кухню.

Там только пироги кухарка собиралась поставить на дрова.

Всплеснув руками, вскрикнула, увидев Короля.

Все пироги упали (и мышки были рады).

Король изрек суть дела, пообещав награды.

Кухарка не сдержалась, воскликнула: «Как я?!

Я жарю вам баранину, пеку вам трюфеля.

Но принимать же роды?! Тому я не обучена!!!»

Король сказал: «Иди наверх, научишься по случаю».

Сказал и пошатнулся… рука его дрожала…

Там этажом повыше жена его рожала.

Как ни клялась кухарка, но было все без толку —

От Короля разило, хоть полезай на елку…

…Тот метод снятия стресса ей был совсем не чужд —

Она взяла бутылку для кулинарных нужд,

Хлебнула из бутылки. Никто не ожидал —

То был не ром, не бренди, а виски «Чивас Регал».

Она взяла бутылку в покои Короля,

Себе еще налила (и мышкам налила).

Потом закрыла двери и через два часа

Пустила в эти двери обратно Короля…

…Он истомился очень, и больше он не пил.

И только очень-очень судьбу благодарил.

А, подойдя к кроватке, откинул полотенце:

Там вместо одного лежали два младенца.

«Как два?! – вскричал, хватаясь за голову, Король.

– А кто из них наследник?! Ты мне сказать изволь!»

«Я в счеты не вступала! Не знаю, кто наследник!

Я знаю, что с утра был точно понедельник!»

И громко хлопнув дверью, ушла к своим котлетам.

Пришла к себе на кухню и там упала где-то…

…Король вздохнул печально в тот странный понедельник:

«Кто первый? Кто второй? И кто теперь наследник?»

Веро вежливо помолчала. Подумала, как она завтра все это своим пересказывать будет.

– А что, своими словами нельзя было? Обязательно в стихах надо?

– Это у нас фольклор такой, – объяснил Лошадник, – при пересказе обязательно рифма требуется. Чтобы точно было понятно, почему у нас в Королевстве традиция всем младенцам медальки с номером вешать. А я еще дальше пошел: у меня и коровы, и гуси, и овцы пронумерованы. Но это больше для того, чтобы, когда Главный Министр в наши края наведается, я точно знал, сколько он у меня скота угонит. Он к моим коровам особенно неравнодушен, недели не пройдет, чтобы не явился. Скотина… И так пьет и ворует без меры, а все мало, никак не может мимо чужого добра пройти.

– А что, сильно пьет? – переспросила Веро, но уже больше из вежливости. Ее беспокоил Григорий, его пора было будить, животное не подавало никаких признаков жизни.

– А ты что, его не видела никогда? Ничего, посмотришь. Он как раз завтра собирался приехать, я потому скот на дальнее пастбище и гоню. Как увидишь глаза опухшие – считай, пред тобой Главный Министр.

Веро тоже незаметно глаз потрогала. Она вдруг вспомнила, как спасаясь недавним бегством, сама, падая, на сук налетела. Еще было незаметно, но кажется, глаз стал немного припухать…

Расстались они, уже когда соловьи запели.

Лошадник проводил ее до дома, и Веро даже помнила, как он сказал ей на прощание, чтобы она лед к глазу приложила. А до этого еще пришлось долго обниматься с Григорием и обещать ему, что да, конечно, она его не забудет.

Последним воспоминанием была Лошадь. Это Веро точно запомнила. Лошадь стояла у крыльца недовольная и почему-то запряженная, а вокруг нее бешено скакали белки. И вот, глядя на белок, Веро стало по-настоящему страшно. Она подумала, что уже дошла до той черты, дальше которой ходить просто не надо.

Веро потрясла головой, поднялась по ступенькам, зашла в дом. Плотно затворила за собой дверь. Глубоко вздохнула. Сделав несколько шагов вслепую, нашла комнату, потом кровать, нащупала там Буржуя и рухнула рядом.

Обняла собаку в благодарность, что он хоть немного подвинулся.

И уже засыпая, в открытое окно Веро услышала голос Росомахи.

Та, кажется, с белками говорила…