Сказ о древнейших временах (О земле Сибирской слово)

Евсеева заимка

Недалече от нашей деревушки сельцо было, вдвое меньшее. Там кузнец у них знатный жил. Евсеем звался. Супружница у него, Авдотья, ему под стать попалась. Высокая да статная и хохотушка, каких поискать! Деток они настрогали мал мала меньше. А старшой самый, Авдей, в отца пошёл и статью и характером. Дюжинка лет ему исполнилась, а на вид так все шестнадцать давали. Девки уж на него заглядывались, а он только улыбался задумчиво да молчал. В молчунах, то бишь, числился. С малолетства в одного любил бродить. Все детки гуртом и его кличут, а он токмо глянет да мимо пройдёт.

Кузнец тот, вишь, и поохотиться любил, потому заимку себе сгоношил у озерка. Не так, чтоб далече, версты три пёхом. Раз как-то пошёл на уточку осенью и пропал с концами. Искали, конечно, как без этого. Но сыскать не смогли. То ли утоп, сердешный, то ли ещё какая беда приключалась. И остался Авдеюшка за главного. Поскольку у отца в помощниках ходил, то по кузнечному делу и продолжил махать молотом. С поначалу горе мыкали, иной раз, и хлеба в избе не было. А годка через три два последыша подросли, в кузнице веселей застучало, и семья их малость вздохнула. Авдея сперва Евсеечем окликали, а после и вовсе Евсеем прозывать стали. Ну, Евсей так Евсей, парнишка и не супротивился. Ещё годков несколько пролетели уточками, уж девчоночки-сестрёнки заневестились, братья Евсеевы в дом невесток привели, а он, как есть, бобылём оставался. Бывало, мать его станет урекать, а он покивает да в кузницу спровадится. Так и жил, пока четвертак не стукнуло.

Тут уж маманя к нему приступом: «Женись, дескать, и всё! А не то за вдовицу окручу!» Евсей малость поартачился, а потом и высказал, что мила ему Алёнка, Потапова дочка. Матерь так рот и разинула.

– Так ещё ж недолеток она!

– Вот и подожду, – кивает в ответ сын, – а другую никакую брать не хочу!

Сказал, как отрезал и в кузне опять же скрылся. Ну, ладно. Авдотья сватов спроворила, Потап не отказал, да и девчоночка хоть и скраснела, а моргнула согласно. Сговорились через два годка свадебку справить, на том и порешили. Евсей, когда никогда на двор к Потапу захаживал – то одно, то другое об-ручнице да́ривал. В один раз протянул ей браслетку, на руку нацепил да в глаза смотрит, по душе ли пришёлся? Алёнка на подарок загляделась. Так и есть на что! Сробил Евсей диковинку – в палец шириной тонкого серебра змейка. Хвостик с головкой встречаются, но слегка повернуты друг от дружки. А по спинке узор невиданный, цветочный! У змеек такого отродясь не бывало! И одни глазок закрыт, спит вроде, а другой широко распахнут. Подивились родные Алёнкины, покачали головами – мол, чего токмо не измыслит Евсей. Позадумывались ещё, где серебро взял, да сосед сказал, что заезжий мужичок за подковки расплатился с кузнецом.

Туточки вскорости наладился Евсей на озеро, утиц пострелять. Ну, собрался, значит, доложился, что дня на три и ушёл. Братовья без него справляются, постукивают в кузнице, три дня прошло, не идёт Евсей, не кажется. Забеспокоились, собрались на заимку, а он и воротился. Правда, ещё молчаливее стал. Слово одно-два в день бросит, а то и менее. Чуть погодя, опять на охоту намерился, да и повеселел, вроде. Авдотья говорит:

– Ну, что ж, нехай проветрится, по бережку походит у воды.

Алёнка услыхала разговор тот, но у неё свои думки! Что-то редко обручник заглядывает, а она уж прикипела к нему. Решила, вроде как за ягодкой отпроситься, да за Евсеем проследить. Ну, одну-то, знамо дело, никто не отпустит. Так она подружаек кликнула, ватажкой и пошли. А куда идти осенью, как ни на болото за клюквой? Туда и направились. Алёнка покрутилась малость, да по-тихому к озеру свернула. Вышла она к заимке, а на крылечке Евсей сидит с какой-то девой ладной, да смеётся и разговаривает во весь голос! Обомлела Алёна, притаилась, подглядеть задумала, кто такая да откуда взялась. По виду не из нашенских, и говорок странный, ровно речка журчит, а как засмеялась, так ручейком раскатилась. Одета девица на особинку – платье, вроде простое, а то синим, то голубым посверкивает и волос светлый распущенный до земли стелется.

Опечалилась Алёнушка. Ну, где ж с такой красотой сравниться! Она-то простенького виду была – коса пшеничная до пояса, бровки, носик-пуговка, глаза синие. Ну, как и все их девчоночки на селе. А тут – боярыня. Взялась-то откуда, непонятно! Малость погодя, парочка к озерку подошла. Дева Евсея обняла, надолго припала к нему, а опосля в воду шагнула. Тут вкруг неё брызги поднялись, свечение яркое, превратилась она в рыбину, хвостом ударила и под водой скрылась. А Евсей закручинился и на камень присел. Алёнка к своим ягодницам воротилась тихохонько, на скорую руку клюквы набросала в туес, а сама себе на уме. Поняла, что Евсея приворожила Моряна. Ворочается в село с подружками и думки думает, как от Евсея беду отвести.

О Моряне той, слышь-ка, много чего не знали, так разговоры-сказки всякие. Но Алёнка настырная была, пошла к бабке-ведунье.

– Поведай, – просит, – мне, баушка, о Моряне. Разве не царевна она моря-океана?

– Так, – отвечает ведунья, – да имеет она силу над всей водой на земле и где хошь проявиться может. Хоть в ручейке каком, хоть в колодце.

И давай Алёнушке всё об той Моряне выкладывать. По виду она, что девица, волосом светлая, да пряди до земли спускаются. Одета просто, да так лишь кажется! Тут Алёнка перебила:

– Про обличье мне всё известно, баушка. Расскажи, как ворожбу её победить, любимого от беды отвести.

Старушка видит, дело сурьёзное, враз нахмурилась.

– Али виделась с Моряной?

– Не ручковались, врать не стану, а видать видала. На нашем озерке, где заимка Евсея.

– Охти мнеченьки! – запричитала бабка. – Так и есть – Моряна проявилась. Теперь жди мокроту да прохладу. У этой царевны, вишь, особинка есть такая – каждые семь лет берёт она к себе человека мужеского облика.

Губами пожевала, припоминая, и далее бает:

– Далеко от наших мест, туда, где солнышко встаёт, лежит земля неведомая, отделённая, на вроде острова, и похожая, так говорят, на большую рыбу. Вот там и есть дворец Моряны, пуще сказать – любимое местечко. Люди там роду не нашенского, тёмного обличия, а ей, видать, светленькое больше по душе. Так вот, ручейков и речушек на том острове тьма тьмущая! Когда рыбы в осень идёт по этим речкам, чтоб род продолжить, то плотно стоит – голова в голову! – и перейти в тот час можно с одного берега на другой, ровно по́ суху.

Алёнка рот разинула, внимает дивному, головой качает.

– Ну, скушно ей одной, молвить словом не с кем. Вот Моряна и обходит белый свет по озеркам да ручейкам, ищет какого белёсого паренька, а ни то мужика и уводит к себе! – ведунья завздыхала, головой завертела. – Не в добрый час Евсей заимку поставил. Вишь, самого сманила и за сыном воротилась.

– Как быть-то, скажи? – очухалась Алёнка от рассказанного. – Как от милого беду отвести?

– Есть способ, – отвечает та, – сети надо плести, непростые, с наговором. Да на каждый узелок травку завязать нужную. Вот-вот зима грянет, вся вода зальдится. Моряне то не по вкусу. Вряд ли приходить будет к Евсею. До весны должны поспеть мы с тобой. А по тёплышку, когда от месяца тонкий серпик останется, надо к озеру идти. На бережку развести костёр из можжевельника, сеть раскинуть, слова верные проговорить. Обскажу всё после, а пока вот тебе травка. Евсею в подарок снеси, пусть попьёт взвар, малость легче будет. Думки потаённые отступят.