Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава IV. На той стороне
Внезапно наступившая тишина после двух дней суматохи и беготни, в течение которых они сидели в доме, насторожила Рудольфа. Он вышел на безлюдную улицу Пскова, засыпанную снегом и будто застывшую в ожидании чего-то непредсказуемого и тревожного. Никаких приготовлений красногвардейцев к обороне города Рудольф не заметил; мало того – нигде не было ни солдат, ни матросов, ещё совсем недавно толпившихся повсюду.
«Неужели защитники покинули Псков?» – подумалось ему.
Со стороны вокзала донёсся, всё более нарастая, резкий звук скрипящего снега, заглушавший покашливание и позвякивание, исходившие от сотен идущих вместе людей.
Заскочив в дом, Рудольф стал внимательно наблюдать за происходящим через окно.
Из-за угла показалась колонна в знакомой форме.
«Уланы! – определил он. – Как славно!»
И вновь вышел наружу, крикнув, когда идущий впереди офицер поравнялся с ним:
– Привет уланам!
Офицер повернул голову и внимательно посмотрел в его сторону. Потом, не сбавляя шага, обернулся и что-то приказал идущему позади солдату, видимо ординарцу. Тот подбежал к Рудольфу.
– Командир приказал узнать, откуда вы так хорошо знаете немецкий.
– Передай, что я лейтенант фон Краузе. Два года находился в плену у русских.
Солдат козырнул и вернулся к своему командиру. Колонна уже наполовину прошла мимо, когда ординарец вновь подбежал к Рудольфу.
– Господин лейтенант! Командир просит вас зайти к нему в штаб после того, как мы разместимся в одном из подходящих помещений.
– Да, интересную историю вы рассказали, лейтенант… Наверное, единственную в своём роде. Видимо, вам неплохо жилось в русском плену, если вы успели жениться, – командир германских улан улыбнулся. – Вы должны быть благодарны тому русскому офицеру. Согласитесь, он сделал для вас очень много.
– Жилось неплохо, – улыбнулся в ответ Рудольф. – А тому офицеру я буду благодарен до самого конца, он спас мне жизнь. Его сестра стала моей женой.
– Понимаете, барон, мы прибыли сюда по железной дороге, но русские не стали оборонять город и оставили его. Нас тут всего двести человек. Восточный фронт, в отличие от Западного, развален. Мне кажется, сейчас, двигаясь только по железной дороге, мы сможем захватить пол-России.
– Меня это тоже удивляет, капитан. Здесь, в Пскове, находился штаб Северного фронта русских и поэтому сосредоточено огромное количество складов с боеприпасами и продовольствием. Так позорно бежать?.. Эти русские совсем непохожи на тех, с которыми мы воевали в шестнадцатом году.
– Люди те же самые, просто распропагандированные. В них отсутствует боевой дух, не говоря уже о дисциплине и организованности. Революции даром не проходят: в такие смутные времена своих убивают не меньше, чем чужих. Я отправлю вас на ближайшем поезде в штаб дивизии, выдам необходимые документы и напишу рапорт начальству, чтобы было меньше вопросов. Младшие офицеры теперь в цене: слишком большая убыль за эти три с половиной года.
Вена встретила их ясной и сухой погодой, резко отличающейся от холодно-снежного Петербурга.
– Куда мы сейчас? – Катя по привычке куталась в шаль, её знобило больше от волнения, чем от холода.
– Тут мой дом, который оставили покойные родители. Ну, то есть тот дом, где я вырос, – поспешил уточнить он, чтобы жена поняла, о каких именно родителях идёт речь. Однако на девушку это не произвело никакого впечатления.
– Там живёт кто-нибудь?
– Думаю, что нет.
Катя осталась ждать Рудольфа у больших, тяжёлых наглухо закрытых дверей. Вскоре он появился с какой-то пожилой женщиной, которая пребывала в радостном возбуждении.
– Ой, мы совсем вас не ждали! Вас так давно не было, Рудольф!
– Познакомьтесь, фрау Эльза, это моя жена.
– Кэт, – представилась Катя.
– Рада, очень рада! Покойный батюшка Рудольфа, когда уже сильно болел и чувствовал приближающуюся кончину, попросил меня присмотреть за домом, – рассказывала Кате словоохотливая женщина. – Сейчас открою! Прислугу пришлось рассчитать, но в доме всё в порядке.
Катя кивала, но в голове крутилась только одна мысль: поскорее бы зайти, умыться и отдохнуть. Первые месяцы беременности существенно сказывались на её самочувствии.
Часа два пришлось затратить, чтобы привести спальню и кухню в жилой вид. Только после этого девушка смогла лечь и заснуть, а Рудольф пошёл в банк, где отец оставил ему солидную сумму.
– Кэти, они мне дали две недели отпуска! А потом, скорее всего, на фронт.
Рудольф встал на учёт в Военном министерстве и был рад даже такой малой отсрочке от войны.
– Может быть, ты вообще демобилизуешься? Я думаю, война скоро кончится, – с надеждой спросила Катя.
– Сбежать во время войны считается предательством! Это против моих принципов! Пока есть отпуск, отдохнём, погуляем по Вене, а там время покажет.
Всю неделю молодые гуляли по улицам и площадям старинного города, любовались необыкновенными зданиями, дворцами и соборами, вдыхали насыщенный историей воздух Вены. Рудольф оказался прекрасным гидом, восторженным и увлечённым, Катя слушала его объяснения с большим удовольствием.
До Хофбурга они добрались в последнюю очередь, хотя зимняя резиденция Габсбургов находилась в центре города и посетить её можно было гораздо раньше.
– Вот это тот самый Хофбург. Помнишь, я тебе рассказывал, что служил в его охране в последний год жизни отца?
– Да-да, помню.
Катя любовалась огромным корпусом, охватывающим полукольцом площадь, высоченной колоннадой второго и третьего этажей и величественным портиком главного входа.
– Сейчас, если повезёт, попробуем попасть внутрь.
Подхватив жену под руку, Рудольф направился к узорчатым воротам. Путь ему преградили два охранника:
– Сюда нельзя!
– Понимаете, я служил в охране дворца в шестнадцатом году…
Охранники недоверчиво посмотрели на молодого человека в штатском.
– И что? Здесь многие служили.
Рудольф понял, что пройти, по-видимому, не удастся, но всё-таки решил попробовать ещё раз в надежде, что кто-то из тех, кто знал его, продолжают нести здесь службу.
– Я воевал на Восточном фронте. Вы не могли бы пригласить начальника караула?
Солдаты переглянулись и недоверчиво пожали плечами.
– Позови, – наконец предложил один другому.
Тот отошёл к столику, где стоял аппарат внутренней связи, снял трубку и через несколько минут доложил:
– Сейчас будет.
Вскоре в глубине большого вестибюля показалась фигура офицера.
– Где он?
– Здесь, господин капитан.
Офицер приблизился к стоящим у входа мужчине и женщине и пристально всмотрелся в Рудольфа.
– Никак лейтенант фон Краузе?..
– О! Лейтенант Берг!
– Ха, уже капитан! – сказал Берг, крепко пожимая руку Рудольфа. – А ты, я вижу, уже не служишь?
– Был в плену у русских. Сейчас пока в резерве.
– Вот как… – В глазах Берга блеснуло любопытство. – А к нам зачем?
– Хотел жене показать дворец.
– Ты уже и жениться успел! – теперь капитан пожирал глазами Катю. – Выбор твой одобряю. – Он весело рассмеялся и обратился к солдатам: – Запишите, лейтенант фон Краузе с женой. Я провожу их.
– Интересно, что тут изменилось за два года? – спросил Рудольф, когда они поднимались по широкой мраморной лестнице.
– Да почти ничего, – ответил Берг. – Разве что сменился хозяин главного кабинета. А вы откуда, фрау? – не останавливаясь, обратился он к Кате. – Ой, виноват, забыл представиться – Генрих, Генрих Берг.
– Кэт, – коротко ответила Катя. – Я из России.
Берг даже запнулся.
– Так вот в чём дело… Стоило попадать в плен, чтобы привезти домой такую красавицу! Возможно, там у вас ещё такие же есть?
– Конечно есть, Генрих! Перед вами все дороги открыты. Езжайте, сдавайтесь в плен, пока война не кончилась, – ответила девушка в своей наступательной манере: ей не понравился тон офицера. – Правда, очередных званий там не присваивают.
Берг остановился и внимательно оглядел её.
– Вы не только красивы, Кэт, но ещё и остроумны. Руди, я тебе безумно завидую!
– Зависть плохое чувство, Генрих. Расскажи нам лучше о дворце. Я помню, ты был замечательным рассказчиком.
Следующие два часа они бродили по зданию, а Генрих повествовал и показывал. Перед Катей, как в сказке, открывались бесконечные роскошные анфилады, галереи старинных портретов августейших особ, разноцветные гостиные, зимние сады и танцевальные залы.
– А это Испанский манеж! – воскликнул Рудольф, показывая на большое круглое помещение внизу. Они стояли на обрамляющем его балконе. – Здесь производят выездку знаменитых испанских лошадей.
– Вот бы Мишеля сюда! Он был бы в восторге, – сразу откликнулась Катя.
– А кто это, Мишель? – поинтересовался Генрих.
– Брат Кати, кавалерийский офицер Кавалергардского полка, ротмистр, – ответил за неё Рудольф.
– О! – с уважением посмотрел Генрих на Катю, как будто она была кавалерийским офицером. – Ну, война скоро кончится, он приедет, посмотрит. Возможно, ему и выездку доверят.
Они вошли в огромный трёхсветный зал, сводчатый потолок которого терялся в вышине. Генрих зажёг хрустальные люстры на сотни свечей, которые заменили сейчас электрические лампочки. Откуда-то донеслись звуки венского вальса. Кате представилось, что по сверкающему паркету кружатся пары, развеваются пышные платья дам, мелькают начищенные штиблеты кавалеров.
– Кэт, вы танцуете?
– Да, конечно, Генрих. Я обещаю вам следующий танец, на этот я уже приглашена.
Она повернулась к Рудольфу, который церемонно склонил голову, взял её под руку и повёл в центр зала. Катя положила руки ему на плечи, он обхватил её талию, и волшебная мелодия закружила их. Всё, что было вокруг, исчезло, всё, что случилось за последнее время, отошло вдаль, вся их жизнь до этой минуты, до этой встречи в чарующих касаниях танца показалась лишь прелюдией к тому настоящему, что свершается лишь сейчас. Они взлетали в ритме, плыли по воздуху, едва касаясь пола. Они ощущали друг друга каждой своей частичкой, каждой клеточкой, они слились в единое целое так, что казались одним неразрывным существом. И две головы приникали друг к другу, соприкасаясь губами, или откидывались назад, увеличивая кружение. До боли… до хрипа… до потери дыхания.
Единственный зритель не мог оторвать глаз от необычной пары. Множество партнёров повидал он за годы своей дворцовой службы, но таких… Нет, таких не было никогда.
Музыка смолкла. Мужчина и женщина остались стоять, прижавшись друг к другу. Их тела всё ещё вибрировали в такт смолкнувшей мелодии.
Громкие одиночные аплодисменты вернули их к реальности.
– Господа, вы были великолепны! Кэт, Руди, я восхищён! Мне доставило огромное удовольствие смотреть на ваш танец. Уверен, лучше, чем вы, никто не сможет станцевать! Поэтому я пас. А вообще, рад, что встретился с вами.
Рудольфа тянуло к знакомой приёмной.
– Генрих, я хотел бы посетить апартаменты отца.
– Какого отца? – Генрих вопросительно взглянул на бывшего сослуживца.
– А… это я так про себя императора называл, – быстро поправился Рудольф. – Он же нам всем был как отец.
– Да-да, – недоверчиво согласился Генрих. – Только мы дальше приёмной не пойдём, сейчас там новый император. Но сначала мне нужно договориться с секретарём.
Вскоре все трое вошли в приёмную императора.
«Ничего не изменилось, – отметил про себя Рудольф. – Здесь я последний раз видел отца и предчувствовал, что никогда больше не увижу его».
На обратном пути Генрих проводил их до выхода и сказал на прощанье:
– Рудольф, дружище, давай не терять друг друга! Кэт, разрешите вашу руку. – Он приник к ней губами. – Вы чудесная женщина!
– А вы, Генрих, мастер по части комплиментов! Что, знаете ли, приятно каждой женщине.
– Я хочу посетить ещё одно место, прежде чем снова уйду воевать, – объявил Рудольф Кате, когда они покинули Хофбург.
– Что ты имеешь в виду?
– Могилу императора, – просто ответил он.
– Это далеко отсюда?
– Нет, только дойти до площади Нового рынка.
– Ну, тогда вперёд.
Вскоре они стояли у входа в маленькую церковь монашеского ордена капуцинов. Здание было возведено в эпоху барокко, но имело строгую архитектуру без башни и лепных украшений.
– Это церковь Богородицы Ангелов, – объяснил Кате Рудольф. – В её подземельях покоятся останки ста сорока членов династии Габсбургов. Столько их было за сотни лет.
Катя зябко поёжилась:
– А нас пустят? Там не холодно?
– Пустят! Недаром я с Генрихом уединялся. Не бойся, там постоянная температура, хотя и сыровато.
Дверь была заперта, и пришлось долго стучать и звонить, пока заспанный голос не спросил:
– Кто там?
– Мы по поручению императора откомандированы охраной Хофбурга для молитвы на могиле императора Франца Иосифа, – ответил Рудольф.
– А у вас имеется предписание? – откликнулись из-за двери. – Мы сейчас никого не впускаем.
– Да, имеется, – подтвердил Рудольф.
Дверь отворилась, и их взору предстал пожилой монах.
– Я буду сопровождать вас, – предупредил он вместо приветствия.
Долго шли подземными помещениями мимо мест последнего пристанища царственных особ и их высокородных жён. Роскошные барочные саркофаги сменяли простые гробы. В подземелье царила тишина, нарушаемая только шаркающими шагами идущего впереди монаха. Становилось страшновато.
– Посмотри, – шепнул Рудольф Кате, – это двойной саркофаг Марии Терезии, матери Марии-Антуанетты, королевы Франции – жертвы Французской революции.
– Да-да, я помню, – ответила Катя. – Ей, кажется, отрубили голову на гильотине. Давай задержимся, посмотрим.
Михаил окликнул монаха, и тот вернулся к молодой паре. Перед ними возвышалось настоящее произведение искусства – огромный саркофаг, окружённый по периметру человеческими фигурами с трубачом, стоящим на крышке на одной ноге. На передней части располагался череп, увенчанный короной, а вместо костей – скрещённые меч и копьё.
– Кэт, посмотри, перед её саркофагом стоит простой гроб с крестом на крышке. Интересно, кто там покоится?
– Это эрцгерцог Иосиф Второй, сын Марии Терезии, – неожиданно заговорил молчаливый монах.
– А почему у него такой невзрачный гроб по сравнению с роскошным саркофагом матери? – не удержалась от вопроса Катя.
Рудольф пожал плечами и повернулся к монаху:
– Вы можете помочь нам?
Монах немного помолчал, как бы раздумывая, ответить или нет, и заговорил:
– Эрцгерцог был весьма аскетичным человеком и требовал того же от всех своих подданных. Это ему принадлежит идея гроба для неимущих, дно которого сделано на петлях. Покойника в нём торжественно опускали в могилу, потом гроб вытаскивали, нижняя крышка открывалась, и покойник оставался в могиле. А гроб заново использовали для следующего покойника.
Катя и Рудольф стояли ошеломлённые.
– Такая экономия граничит с крайней скупостью, – наконец нашёлся Рудольф.
– За это подданные и не любили римского кайзера Иосифа, – подтвердил монах.
Наконец они подошли к последней крипте, и Рудольф внутренне напрягся. В центре большой комнаты с панелями из чёрного лабрадора на мраморном постаменте стояли три гроба. Центральный гроб возвышался над двумя другими. Для него был сделан отдельный белоснежный постамент, на котором были выведены имя «Франц Иосиф» и годы жизни. Два других – изящных, резных, абсолютно одинаковых – были безымянны. Перед каждым стояли цветы.
Опустившись на колени перед гробом отца, Рудольф прочитал молитву.
– Прости, отец, ты хотел исправить то, что сделал в начале моей жизни – лишил меня твоего имени. Ты хотел, чтобы я согрел своим присутствием твои последние дни на этой земле. Но я в своей обиде и гордыне предпочёл покинуть тебя и уйти на фронт. Ты умер, не согретый присутствием близких, в холодном, равнодушном одиночестве. Империя, которой ты отдал жизнь, разваливается, женщина, которую ты любил, убита, единственный законнорождённый сын, которому ты прочил наследование, ушёл из жизни. Ты признал меня – пусть и незадолго до смерти, но Господь дал мне другой путь. У меня нет на тебя обиды, ты всё равно остаёшься моим отцом, хотя об этом никто не узнает. Ты уже там, за чертой, но я люблю тебя…
Катя стояла в стороне, прижимая руки к груди. Глаза её были полны слёз. В другом конце комнаты их ждал монах. Он, конечно, слышал исповедь сына императора… Что думал он? Лицо его было неподвижно, глаза прикрыты.
Поднявшись, Рудольф подошёл к гробу, стоящему справа от гроба отца.
– Простите, Елизавета, что я не стал вашим сыном. Господь дал мне другую мать, но мы оба любим одного человека – вашего супруга и моего отца. Вам выпала нелёгкая доля – быть женой императора, вы пронесли её с честью, приняв все страдания, которые дал вам Господь. Вас убил подлый человек, но вы хотели, вы жаждали этой смерти, и высшие силы смилостивились над вами. Через маленькую ранку в сердце унеслась на небеса ваша истерзанная душа. Я признателен вам за то, что вас любил мой отец и вы любили его. Сейчас вы за пределом страданий и обрели долгожданный покой, вы, свободная и счастливая, соединились с мужем за чертой жизни.
В последнюю очередь Рудольф подошёл к гробу, стоящему слева.
– Прости меня, Рудольф… Я знаю, что меня назвали твоим именем, но я не стал тобой. Я совсем другой. Отец хотел видеть тебя наследником престола, но ты отказался, ты не был готов стать императором и предпочёл жизнь простого гражданина, что погубило тебя. Видимо, Господь перепутал нас: ноша, которую он тебе предназначил, не была твоею. И ты не нашёл другого пути, как покончить с собой.
А я? Мне это тоже не нужно. Я, как и ты, хотел умереть, но Господь сберёг меня и назначил жить. Я ничем не виноват перед тобой, не мы распределяем роли в этом мире. Наша задача всего лишь исполнить своё предназначение. Я верю, что мы встретимся в той, другой жизни. И подружимся.
В сопровождении монаха Катя и Рудольф направились к выходу. На улице их встретил солнечный весенний день, так контрастирующий с погребальной тишиной подземелья.
– Руди, почему ты никогда не рассказываешь о матери и не выражаешь желания встретиться с ней? – поинтересовалась Катя, когда они уже ужинали.
Рудольф прожевал кусок мяса, запил бокалом вина и промокнул рот салфеткой.
– Она для меня чужой человек. Я даже не чувствую к ней признательности за то, что она раскрыла мне правду о настоящем отце. Она не хотела, чтобы я знал о ней, и добилась своего.
– Но ведь эта женщина действовала из благих побуждений, поэтому определила тебя в богатый дом.
– Какими бы ни были её побуждения, я не могу себя пересилить. Моей приёмной матери я не помню: она умерла, когда я был ещё совсем мал. А человек, которого я считал отцом, был очень добр ко мне, но, к сожалению, уже доживал свою жизнь. Старый, больной, проводящий время в кресле или постели – что он мог мне дать? Я вырос на доблести и славе австрийских воинов, на верности Отечеству. Когда отец умер, меня, тринадцатилетнего, отдали в кадетскую школу. Это что-то вроде вашего Пажеского корпуса, где учился Мишель. Потом было военное училище.
Рудольф задумался, глубоко уйдя в себя, и, казалось, забыл о внимательно слушающей его жене. Но Катя была не из тех женщин, о которых можно забыть.
– Какою бы ни была твоя мать, о ней надо помнить всегда, потому что она дала тебе жизнь!
– Думаю, если бы я не знал о том, кто мои биологические родители, мне было бы легче. Так что её откровения я не считаю благом. Она хотела избавиться от меня, чтобы облегчить себе жизнь, поскольку император никогда бы не признал своё отцовство. И ещё, самое главное – я не хочу быть сыном проститутки, пусть и продающей себя за большие деньги государю!
Кате показалось, что Рудольф даже осунулся за последние часы, лицо его заострилось, в глазах залегла глубокая печаль. Несмотря на это, она всё же решила высказать то, что, по её мнению, должна была сказать:
– Ты слишком жесток к своей матери, Руди…
Рудольф пристально посмотрел ей в глаза.
– Кэт, у меня есть ты, любимая женщина, которая мне дороже всего. Я не хочу, чтобы между нами возникало какое-то недопонимание, какое-то напряжение из-за того, что случилось в прошлом, ещё до нашей встречи. Давай договоримся, что мы больше не будем касаться этой темы. Закончился один этап, когда мы не знали о существовании друг друга, и начался другой, когда мы соединились навсегда.
Он встал, поднялась и Катя. Рудольф подошёл к ней, обнял и прижался щекою к её щеке.
– Ах, какая прекрасная эта твоя Вена!
После целого дня, наполненного прогулками по одному из красивейших городов Европы, Катя с Рудольфом блаженно валялись на софе у камина в доме отца, который перешёл ему по наследству. Перед их глазами всё ещё мелькали чудные здания, столь неожиданно возникающие за каждым перекрёстком.
Сегодня они ездили в лес, который окружал город со всех сторон. Весна раскрасила нежно-зелёным цветом деревья и кусты, и травка, почуяв тепло, вырвалась из земли, дружно потянувшись к солнцу. На поляне, где они расположились, было тихо и уютно, шелест листвы и ещё какие-то неясные звуки рождали в душе Кати мелодию «Сказок венского леса».
Судьба в лице Главного резервного управления предоставила им полноценный медовый месяц. Рудольф получил отпуск, но чувствовал, что вызов не заставит себя долго ждать. Вся обстановка на Западном фронте складывалась так, что Австрию и Германию ожидало поражение в войне. Но Рудольф не помышлял о том, чтобы избежать вступления в боевые войска. Долг, предписывающий защищать Отечество, был внушён ему с детства.
И вот в конце мая Рудольфа призвали в 25-ю пехотную дивизию, которая готовилась к отправке на Итальянский фронт.
– Руди, мне так не хочется оставаться одной в чужой стране без родных и знакомых! – Катя полулежала на софе, положив голову на плечо мужа. – Знаешь, я иногда ловлю себя на мысли, что мы зря решили бежать на твою родину. Может быть, лучше было остаться в России?
– В России сейчас ад! Восстали миллионы озлобленных крестьян и рабочих, в руках у них оружие. Я видел, как они убивают офицеров и просто образованных людей. Там вот-вот начнётся страшная, непримиримая гражданская война. Не завидую я Мишелю и Даше.
– Михаила не только не убили, он даже возглавил отряд восставших солдат и рабочих!
– А завтра чернь узнает, что он княжеского рода, и распнёт его. Я прихожу в ужас от одной только мысли, что они могли сотворить с тобой, останься мы там!
– В России много людей дворянского рода. Всех не распнут.
– Россия – варварская страна, тебе это известно не хуже, чем мне. Прослойка образованных людей невелика, в лучшем случае их выгонят из страны, а в худшем… лучше и не думать. Ты знаешь историю Французской революции, но российская будет намного кровавей.
– Ладно, что нам об этом горевать, если мы уже не в России. Я думаю только о том, чтобы с тобой ничего не случилось. Через четыре месяца родится малыш, – Катя взяла руку Рудольфа и положила себе на живот. – Знай, что мне будет очень не хватать тебя, если ты к этому времени не вернёшься!
– Я думаю, что война скоро закончится: все страны выдохлись, их экономики разрушены, миллионы людей убиты или ранены. Германия и Австро-Венгрия не смогут победить, как это ни печально. Слишком малый промышленный и людской потенциал по сравнению с нашими противниками, даже и без России.
– Только бы с тобой ничего не случилось, – повторила Катя, обняла Рудольфа и прижалась к нему. – Я так боюсь за тебя!
– Со мной ничего не случится, потому что я знаю – ты меня ждёшь.
Они обвили друг друга руками, губы их слились, и старенькая софа, тоненько скрипнув, приняла их на своё ложе.
Австрийское командование наметило нанесение двух главных ударов на Итальянском фронте. Они должны были последовать на реках Брента и Пьяве. Соответственно были созданы две ударные группы. Одна из них, под руководством фельдмаршала Бороевича фон Бойна, занимала рубеж для атаки от небольшого городка Астико до Адриатического моря. Батальон Рудольфа фон Краузе, входивший в 5-ю армию, получил задачу решительным наступлением прорвать оборону итальянцев, переправиться через реку Пьяве и захватить плацдарм.
Рудольф обходил позиции, беседовал с солдатами.
– Ну как, ребята, готовы к наступлению?
– Мы-то готовы. А вот как артиллерия? Без неё конец нам…
– Артиллерия поддержит.
– Ну, тогда и мы пойдём. Итальянцы не русские, так драться не будут.
– А что, ты был на Восточном фронте? – спросил Рудольф солдата, с которым беседовал.
– Был, конечно. Да вот и он, и он, – солдат показал на окружавших его товарищей. – У нас многие были.
– А где? В каком году? – уже заинтересовался Рудольф.
– На Буковине, в шестнадцатом. В 7-й армии.
У Рудольфа чуть было не вырвалось: «И я тоже!», но он вовремя сдержался.
– Жарко было?
– Не то слово, господин лейтенант! Раздолбали нас как котят. Бежала вся армия. Мы ранены были, да не тяжело, иначе нас бы уже в живых не было. Кто двигаться не мог, тех бросали. Наши целыми ротами и батальонами в плен сдавались. Мы сразу в тыл ушли, чем и спаслись. А потом немцы пришли и помогли, иначе мы бы до самой Австрии катились.
– Зато теперь вы стреляные воробьи! Знаете, как у русских говорят? За одного битого двух небитых дают.
– Это правильно. Только бы итальянец о начале нашего наступления не узнал да не подготовился, иначе пощёлкают нас на проволоке.
– Об этом уже начальство позаботится. А как проволоку резать под огнём, вы уже знаете, – успокоил их командир. – Да и плавсредства инженерно-сапёрный батальон подготовил.
Однако итальянская разведка всё-таки рассекретила дату начала наступления австро-венгерских войск. На рассвете 15 июня 1918 года австрийские войска провели мощную артиллерийскую подготовку. Взлетела красная ракета, и Рудольф передал команду:
– Вперёд!
Солдаты выскочили из траншеи и быстрым шагом двинулись к реке. Вскоре они уже занимали места в лодках и на плотах. Вода кипела от разрывов снарядов, пули свистели над головами. Солдаты выскакивали на берег и сейчас же шли врукопашную, прорывая укреплённую оборону итальянцев. К полудню батальону, несмотря на ожесточённое сопротивление, удалось вклиниться в оборону противника, однако дальнейшее продвижение успеха не имело.
Рудольф приказал окапываться. Захваченный плацдарм был невелик, и через несколько часов последовали яростные атаки итальянцев. Однако все их попытки были напрасны: батальон зарылся в землю и оставлять позиции не собирался.
Ночь прошла неспокойно. Рудольф почти не спал; посовещавшись с командирами рот, обходил расположение батальона. Наконец вестовой напомнил ему, что завтра ожидается трудный день и нужно отдохнуть.
Утром итальянская артиллерия обрушила на маленький плацдарм целый град снарядов. Итальянцы пошли в наступление. Но дружный точный огонь солдат батальона почти полностью уничтожил их. Атаки в этот день возобновлялись трижды, но наступающие откатывались, оставляя трупы.
На следующий день повторилось то же самое. И ещё день, и ещё… Люди в окопах почернели, ощущалась острая нехватка боеприпасов и пищи. Переправить их на другой берег не было возможности, поскольку река Пьяве текла широким потоком с гор и в это время как раз начинался паводок.
Прошла неделя. Батальон дрался фактически в окружении, не имея никаких ресурсов. Рудольф настойчиво искал выход, поскольку отойти без приказа он не имел права, но и воевать в таких условиях больше не было возможности.
Наконец 22 июня поступил приказ покинуть позиции и отойти за реку. Оставив небольшое прикрытие, которое должно было отступить последним, батальон спустился к реке и начал переправу. Сейчас же появились итальянские самолёты, артиллерия открыла шквальный огонь по переправлявшемуся батальону. Потеряв значительное число бойцов, батальон занял прежние позиции. Наступление, стоившее больших жертв, оказалось напрасным. 5-я армия была разгромлена. Уже ступив на твёрдую почву, Рудольф почувствовал, как что-то толкнуло его в левое плечо. Рукав сразу наполнился жидким и тёплым.
«Кровь», – подумал он.
– Вы ранены, господин лейтенант? – подбежал к нему вестовой.
– Да, в плечо, надо перевязать, – проговорил Рудольф. Голова его закружилась, и он мягко осел на влажную землю.
Прошло уже три месяца после разгрома 5-й армии. Фронт стабилизировался, но чаша весов в войне всё более склонялась в пользу союзников. Командование союзных войск требовало от итальянцев наступления, однако те медлили. За лето на Западном фронте союзники добились больших успехов, и оттягивать сроки наступления итальянская армия больше не могла. Основной удар итальянцы наметили в районе возвышенности Монте Граппа, между реками Брента и Пьяве, с целью расколоть австрийские войска.
Собственно, к началу наступления итальянцев австро-венгерские силы были уже небоеспособны. С фронта ушли венгерские, чешские и хорватские части, да и сама империя разваливалась на глазах. Ещё 26 сентября Чехословацкий национальный совет, находящийся в изгнании в Париже, объявил создание государства Чехословакия. 4 октября был сформирован Национальный совет сербов, хорватов и словенцев, который должен был объявить о создании новой державы. В конце октября немецкоязычные депутаты австрийского парламента провозгласили присоединение Австрии к Германии.
Рудольф, которому присвоили звание обер-лейтенанта, получил приказ о передислокации в район Граппы, где, по сведениям разведки, на 10 октября намечалось наступление итальянской армии. Батальон состоял в основном из австрийцев и готовился сражаться. Тамошняя холмистая местность была хорошо приспособлена для обороны.
Зарядили ранние осенние дожди, небо заполонили тёмные тучи. Хорошо, что батальон успел зарыться в землю, подготовить огневые позиции и перекрыть землянки и блиндажи брёвнами. Расстеленные по крышам плащ-палатки позволяли помещениям оставаться сухими. Итальянцы тоже не рискнули наступать в такую погоду и только спустя две недели, 24 октября, когда немного разъяснилось, начали с утра артиллерийскую подготовку. Они бросили на батальон отборные части – нещадно дымя, на траншеи двигались танки. Австрийские орудия вначале поддерживали батальон, но вскоре были подавлены. Рудольф заранее сформировал из наиболее опытных бойцов команды подрывников, которые выдвигались навстречу танкам и подрывали их гранатами. Вскоре холмы перед батальоном были усеяны трупами итальянских солдат и горящими танками. Соседи батальона слева и справа тоже отчаянно сопротивлялись. Так что в этот день итальянцам не удалось добиться успеха.
Спустя сутки Рудольф послал связного с просьбой о помощи: батальон истекал кровью, но резервов у австрийского командования уже не было. При этом из-за активных действий англичан и французов снять подразделения из района реки Брента было невозможно.
Через три дня левее батальона Рудольфа итальянские части переправились через бурную от дождей реку Пьяве, захватили плацдарм и начали наступление в глубь территории, занятой австро-венгерскими войсками. К 28 октября тридцать дивизий из шестидесяти отказались сражаться. В армии остались только несколько австрийских дивизий, которые продолжали борьбу.
Поступил приказ об отступлении, но для батальона Рудольфа он запоздал. Фронт отодвинулся уже далеко, австрийская армия отступала по всему фронту. Итальянцы пока не шли в атаку на батальон, видимо, не хотели терять людей. Наступило затишье, замолкла канонада, батальон остался в глубоком тылу врага.
3 ноября с итальянской стороны к австрийским окопам направились два итальянских офицера с белым флагом. Солдаты приникли к прицелам. Рудольф передал команду «Не стрелять!».
Офицеры попросили провести их к командиру. В сопровождении австрийских солдат их доставили к Рудольфу в блиндаж. Когда старший из офицеров представился и солдаты сопровождения вышли, он заговорил:
– Сегодня, третьего ноября, наши войска высадили десант в Триесте, австро-венгерская армия разгромлена и капитулировала. Перемирие подписано в Вилла-Джусти. И хотя боевые действия должны закончиться завтра в пятнадцать часов, я предлагаю вам от имени командования во избежание ненужных жертв почётную сдачу. Офицерам и солдатам будут предоставлены достойные условия содержания и гарантировано возвращение на родину.
– Я должен подумать, – ответил Рудольф. – Каким временем я располагаю?
– В вашем распоряжении три часа.
После ухода парламентёров Рудольф собрал экстренное совещание офицеров и унтер-офицеров.
– Господа, какие будут мнения? – спросил он, передав предложение противника.
Все молчали. Понимая, что первым никто не решится озвучить то, о чём думают все, Рудольф сказал:
– Лично я считаю, что мы честно выполнили свой воинский долг и сражаться, когда армии уже не существует, не имеет смысла. Для того чтобы сохранить жизни наших солдат, предлагаю сдаться.
Через два часа из траншей, оставив винтовки, вышли все солдаты. Они построились в колонну по четыре и двинулись к итальянским позициям.
