Добрая самаритянка

Глава 12

Пять месяцев и одна неделя после Дэвида

В конференц-зале деревенской ратуши в Грейт-Хутоне собрались примерно тридцать участниц Нортхэмптонширского женского круга. Они толпились у стола, на котором стояли поднос с бисквитами и термопот с горячей водой, и бросали чайные пакетики и ложечки растворимого кофе и сахара в разномастные кружки – большинство так, словно уже одной ногой стояли в могиле. Они пришли послушать, как мы с Мэри рассказываем о своей волонтерской работе в «Больше некуда».

Джанин отправила меня сюда вместе с Мэри исключительно по своей злобности. Она отлично знала, что моя зона комфорта распространяется только на общение с местными бизнесменами, получение грантов Национальной лотереи и организацию распродаж выпечки и поделок. И уж точно не на присутствие на сборище дряхлых развалин.

Мэри с ними было проще, чем мне. Чаще всего мне было не по себе в присутствии пожилых людей, словно мудрость и опыт, накопленные за годы жизни, давали им возможность видеть меня насквозь. Однако Мэри была исключением. Я могла оказаться маньячкой, которая перережет всех присутствующих в этом зале, но она все равно видела бы во мне что-то хорошее.

Мы сидели рядом в пластиковых креслах, стоящих перед аудиторией. Я смотрела на Мэри, а та при помощи цветных карточек запоминала, как именно зовут ту или иную женщину, к которой она хотела обратиться. Ее голос был уверенным, как будто ей было совершенно комфортно в обществе себе подобных, в то время как мне больше всего хотелось снова оказаться в нашем офисе и ждать следующего звонка.

Прошло больше пяти месяцев с тех пор, как я помогла Дэвиду, и мне уже не терпелось взяться за новую задачу. Стивен, как я полагала, соответствовал всем условиям, вот только он все еще не позвонил в третий, решающий раз.

В идеальном мире я выбирала бы только по одному кандидату за раз. Но иногда, словно разные автобусы к одной остановке, два кандидата могли прибыть одновременно, и работать с ними было утомительно. Так было с Майклом и Еленой из числа первых. Он был мужчиной средних лет и с последней стадией рака простаты. Вечером в понедельник он удушил себя при помощи пластикового пакета и контейнера с бензином. На следующее утро Елена приняла смертельную дозу обезболивающих. Ей было двадцать с чем-то лет, она завела роман с женатым мужчиной, отцом двоих детей, который постоянно приманивал ее обещанием бросить жену. Я, после того, как помогла ей увидеть, что ее смерть преподаст ему урок, сделала все, чтобы это действительно стало уроком: например, разместила в местной газете заметку в память Елены, подписав ее полным именем и фамилией этого мужчины и назвав умершую «прекрасной возлюбленной».

Мне повезло: похороны Майкла и Елены выпали на один и тот же день и проходили в соседних церквях. Я перешла с одной поминальной службы на другую, и мне еще хватило времени, чтобы прийти в офис вовремя, к началу дневной смены.

– А нужно долго учиться или можно начать сразу отвечать на звонки? – спросила женщина, сидящая в первом ряду. Лодыжки у нее были той же толщины, что и колени. Я хотела сказать ей, что придется пройти множество бессмысленных бюрократических процедур, которые научат тебя идти против инстинкта и слушать, а не советовать. Но я этого не сказала.

– Да, нужно пройти обучение, чтобы подготовиться к тому, что вы можете услышать, – произнесла я. – Иногда поступают звонки от действительно отчаявшихся людей, поэтому нам нужно быть готовыми к чему угодно.

После моего первого собеседования в «Больше некуда» я хорошо подготовилась к следующему и дала на все вопросы психометрических и личностных тестов именно те ответы, которых от меня ожидали. Спрашивали мое мнение обо всем, от абортов до слов смертельно больному другу, который не хочет продолжать лечение. Все это чтобы посмотреть, насколько я беспристрастна, либеральна и способна широко мыслить. Правда заключалась в том, что я пристрастна, но я пошла против своей истинной натуры, потому что от меня хотели не советов, а умения слушать. Только раз я оступилась и произнесла словосочетание «совершить самоубийство». Нам не следовало вообще использовать слово «совершить», потому что оно относится к преступлениям – а самоубийство таковым не является.

Я прошла отбор, а потом началось обучение – по одному дню в неделю в течение почти двух месяцев. Наставницу, Мэри, оказалось легко раскусить. Ее взрослый сын давным-давно покинул родной дом и страну, оставив ее и мужа, который предпочитал проводить время на поле для гольфа, а не с женой. Я чувствовала, что ей пусто, она не видит цели в жизни, и при иных обстоятельствах сразу записала бы ее в кандидаты.

Она заполняла время, оставшееся ей на этом свете, тем, что по-дружески выслушивала жалобы других людей. Фигура у нее была стройнее, чем моя, но Мэри прятала ее под свободной одеждой и следовала девизу времен Второй мировой: «Возьми и почини». Я видела, как она с тихой завистью смотрит на мои модные наряды, и решила рассказывать ей о том, где их покупаю и сколько они стоят.

Мэри почти не пользовалась макияжем, отчего выглядела еще старше, и все инъекции в мире не могли бы разгладить морщины на ее лице. Она даже не красила свои короткие серебристо-седые волосы, словно больше не видела смысла в том, чтобы прилагать усилия. Обдумывая какой-нибудь вопрос или просто глубоко погружаясь в свои мысли, она двигала челюстью влево-вправо, словно ставя на место ослабевший зубной протез. Я предпочла бы умереть, чем стать такой, как Мэри.

Вместе мы пустились в исследование гипотетических глубин отчаяния, чтобы проверить, как много я знаю о различных типах проблем, которые могут обнаружиться у клиентов. Не в моей натуре пытаться подбодрить кого-то или говорить, что я понимаю их чувства, поэтому не пришлось ломать подобную привычку.

Несмотря на преклонный возраст, Мэри легко обманывалась; в этом-то и проблема тех, кто видит в людях только хорошее. Мне было легко притворяться опечаленной, внимая рассказам о некоторых ужасах, которые она услышала от клиентов. Втайне я дождаться не могла, когда Мэри отпустит поводья, и я смогу стать непосредственной свидетельницей их страданий.

Когда настало время, мне пришлось подавлять свой восторг. Не каждый звонок, поступающий от кого-либо, содержал суицидальные помыслы, но когда я впервые ответила на такой звонок, то вынуждена была сжать кулаки, чтобы не захлопать ладонями по столу, словно морской лев. В течение первых восьми испытательных звонков Мэри сидела в наушниках, чтобы слышать мои разговоры с клиентами. Время от времени она передавала мне листок с запиской, в которой предлагала оптимальную линию разговора, а по завершении звонка проводила со мной беседу и делала конструктивные замечания. Ну, то есть это она считала их конструктивными. С моей точки зрения, это была чушь, не стоящая потраченного времени. В конце концов, когда мне удалось как следует запудрить ей мозги, она сняла с меня все ограничения и отпустила в свободное плавание.

У нас есть много правил, и даже сейчас я в основном следовала им. Нельзя сказать, чтобы я была согласна со всеми этими правилами, однако не было смысла пытаться нарушать их просто ради нарушения. Держись в рамках, и никто никогда не поймет, что у тебя на самом деле на уме. Чтобы обезопасить себя, я выждала три или даже четыре месяца, прежде чем начать играть по собственным правилам.

Я не забросила интернет-форумы окончательно. Я еженедельно заходила туда и отвечала на кое-какие вопросы или продолжала разговаривать с людьми, с которыми уже начала беседу. Но «Больше некуда» дал мне то, чего не могли дать форумы.

– О чем вы думаете, когда идете вечером домой? – спросила меня женщина, сидящая в дальнем ряду конференц-зала на собрании Нортхэмптонширского женского круга. – Вас беспокоит то, что стало с людьми, с которыми вы говорили?

Я не забываю ничьи голоса – и сразу узнала этот. Она звонила мне раньше, жалуясь на долги по кредитной карте. Однако явно потратила деньги не на то, чтобы привести в порядок свою внешность.

– Некоторые из них остаются с нами дольше, чем другие, – ответила я и подумала о Дэвиде. Его похороны и похороны той женщины, с которой я его свела, были единственными, на которые я не пошла. Даже не видела фотографий этих людей. И все же Дэвид оставил в моей душе куда более глубокий след, чем кто бы то ни было еще.