Глава 2. Поезд
1947-й год.
Поезд из Львова медленно трясется, приплясывая на стыках рельсов, выстукивает ритмичную задорную песенку.
Я надуваю щеки и потихоньку подпеваю своим веселым мыслям, от чего образуется смешное гудение-мычание, но кто его услышит в грохочущем вагоне? Жаль, что у меня нижняя полка. На верхней гораздо интересней! Можно лежа смотреть на мелькающие столбы и деревья… Можно повернуться так, чтобы они проплывали вверх ногами… Можно вцепиться в поручень и спать всю дорогу… Дядька сразу на верхнюю полку полез, хмурый такой. Не понимаю, отчего у человека может плохое настроение быть? Кругом столько интересного!
– Владимир! – важно представляется белобрысый крепкий паренек. – Тебе сколько сахара?
– Тома. Тамара! Две.
Хм, какой заботливый. Хорошо, что он принес стаканы с кипятком, вагон так качает, я бы точно разлила. Он насмешливо интересуется:
– Как тебя отпустили одну, такую малявку? Сколько тебе лет?
– Уже четырнадцать! Меня в комсомол весной приняли! Я в Горловку к бабушке еду. В Киеве пересадка.
– А я в Киев! По важным делам…
Позвякивает ложечка в стакане, наверху храпит его старший товарищ, а Володя страшным шепотом с намеками и недоговорками рассказывает мне о государственно-важной работе.
– Мне уже 18, но я в армию не пойду, у меня задачи поважнее… Смотри, не проговорись! Кругом враги! Всегда надо быть начеку!
Перед сном, как бы в подтверждение своих слов, он многозначительно хмурит аккуратные светлые брови, достает из внутреннего кармана пистолет и прячет его под подушку.
«О! Как интересно! Наверное, он военный, как мой отец. Нет, он намекал на КГБ. Это разведка! Он – разведчик. Ух ты! Один в поле воин. Это так романтично!»
Под равномерный стук колес мне снится весенний день 44-года… горы подтаявшего снега…крик бабушки… Маня… Іван прийшов додому… запах кожаного ремня, портупеи, начищенных сапог… звездочки на погонах… я обнимаю любимого папку…
Раннее утро тянется мимо окон гораздо медленнее, чем вечер. Он напишет мне письмо? Адрес дать? Конечно… Когда уже Киев?! Володя гордо поглядывает на офицерские часы и объявляет время каждые две минуты.
«Поезд Львов-Киев прибыл на четвертый путь первой платформы. 4 часа 15 минут», – вещает металлический голос из репродуктора. На перроне меня должен встретить дядя Витя Шаламов, друг отца. Мама мне строго-настрого приказала:
– Витя встретит тебя, купит билет на поезд до Горловки. Пересадку ждать 12 часов. На вокзале не болтайся, там всегда жуликов и воров полно.
Как я его узнаю? Последний раз я видела его в 39-м году, когда мне было шесть лет! Или он первый должен меня узнать? Волнуясь, расхаживаю по перрону. Толпы встречающих перецеловались с приезжающими, подхватили вещи и исчезли за стеклянными дверями вокзала. Что пошло не так? На десятом круге по привокзальной площади меня осеняет – я знаю, где он работает! Да я его запросто найду! Любой водитель троллейбуса подскажет, как проехать в Совнарком! Однако, огромное десятиэтажное полукруглое здание неприветливо встречает меня закрытыми дверями и темными окнами. Оказывается, министры в пять утра не работают, вот досада!
– Э-э. Ты чего сидишь на крыльце? – неприветливый дежурный, вышедший из здания, подозрительно посматривает на мой чемоданчик и простенькую одежду. Сбивчиво объясняю, какой ветер меня принес. После расспросов, перезвонов и выяснений меня, наконец-то, забирает личный водитель дяди Вити и привозит к нему домой. Тот радушно встречает меня на пороге:
– Томочка! Дочка! Выросла как! Эх, жаль, Ванька не дожил… Что ж мама телеграмму не дала? Посылала? В ворохе почты потерялась, видимо!
Их большое семейство усаживается завтракать. На белоснежной накрахмаленной скатерти в особом порядке выстраиваются ножи и вилки, тарелки с тонкими золотистыми узорами разнообразных размеров, бокалы на тонких ножках. О такой роскоши я читала только в дореволюционных романах! Украдкой оглядывая многочисленные ковры и хрусталь, я ощущаю себя Золушкой в ситцевом платьице, попавшей во дворец короля. Проглатываю всю порцию вкуснейшей картошечки с мясом и ароматной подливкой. С аппетитом съев два заварных пирожных из хрустальной вазочки, красующейся посредине стола, я замечаю, что дети уже разбежались, а оставшееся восхитительное пирожное так одиноко!
– Можно я его съем? – спрашиваю я у хозяйки.
Жена Виктора торопливо подбадривает:
– Конечно, конечно!.. Как вы там живете… без отца?
Мама никогда не жалуется знакомым на тяжелую жизнь, и я деловито объясняю:
– Мама полгода не работала, пока в органах документы проверяли. Жили у тети Нины, ее подруги. Ели картошку, вареную в мундирах. А по праздникам кильку с подсолнечным маслом! Теперь мама работает в Управлении железной дороги, нам комнату дали в коммунальной квартире, мы теперь можем макароны и сливочное масло покупать!
Виктор сочувственно кивает:
– Трудно было? Ты же понимаешь, детка, порядок такой. Вот если бы мать в оккупации не осталась! Из-за предателей и на честных людей подозрение падает. Ну, матери твоей бояться нечего, ТАМ компетентные люди сидят, все проверили и оправдали. Знаешь, как у Советской страны много врагов? Но главное, Гитлера мы победили, выстояли в такой страшной войне! Говорят, у вас во Львове неспокойно. Никак не хотят Советскую власть признавать.
Он ласково гладит меня по голове:
– Куда после школы учиться пойдешь, Томочка?
– Не знаю, мне все предметы нравятся… Только не врачом! Там лягушек резать надо!
– Мария как? Замуж не вышла? Красивая у тебя мать… Пара была – заглядение. Иван да Марья, как в сказке…
«Как бы решиться спросить у него, почему разошлись мои мама и папа?» – с досадой думаю я, и мои глаза слипаются, наверное, от съеденных пирожных…
– Та яка ж в мене онучечка доросла!
Моя бабушка Лена, как маленький румяный колобок, хлопочет около раскаленной печки. Мне так нравится, когда она открывает чугунную дверцу и поправляет пылающий уголь кочергой! Искорки рассыпаются в разные стороны, огонь весело вспыхивает и скачет по уголькам.
– Бабушка, а помнишь, ты меня в школу блинчиком будила?
– Ні, Томочка, як це?
– Ну, теплый блинчик сложишь – и по губам мне, а он так пахнет маслицем, что я сразу просыпаюсь и хочу его укусить! Это когда уже нас от немцев освободили.
– А як від тебе кури тікали, пам’ятаєш?
– Так они скучные стояли на одной лапке, я хотела их развеселить… Бабушка, а почему папа от нас ушел?
– Це тобі мати краще скаже…
– Бабушка! Она мне ничего не рассказывает! Она такая строгая!
Бабушка усмехается и качает головой:
– Да, Маня така! В мене одинадцять дітей було, а вона ні на кого не схожа…
– Одиннадцать?! А я… а почему я знаю только… восемь?
– Повмирали діточки маленькими… Керсон самий старший залишився…
– Ой, бабушка, если честно, я их боюсь, маминых братьев. Андрей такой здоровенный! И злой. А дядя Хрисанф лысый, и смех у него скрипучий. Мама все время на них обижалась. Я так рада, что мы во Львов уехали! Мне там все нравится! 13 кинотеатров! Каждый день ходить можно! А как ты думаешь, меня папа забрал бы к себе в Москву учиться? Если был бы жив?
– Не знаю, у нього якась велика посада була… Може, і забрав би, що зараз казати?
– Я подумала, хорошо живут те, у кого папка есть. Еще и в Совнаркоме работает. Заварные пирожные едят!
– Томцю, заздрощі – це дуже соромно!
– Нет, бабушка, я не завидую… мне стыдно, что мы такие нищие!
Она бормочет:
– Ой, злидні-злидні. Нічого, Томочка, буде у людей, буде і у нас.
– Как это, бабушка?
– Що Бог дасть!
– Ты что?! Какой Бог? Человек – хозяин своей жизни! Я вот точно знаю, что со мной будет!
Бабушка испуганно крестит меня: «Свят-свят-свят», а я весело отбиваюсь:
– Ты что? Я же комсомолка! Брось эти забобоны. На Бога надейся, а сам не плошай!