На волнах Приморья

Глава 3

Просторная, наскоро обставленная гостиная отнюдь не радовала глаз. На любого, впервые здесь очутившегося, она оказывала двойственные впечатления, сперва восхищая офисным конструктивизмом, а после, начиная раздражать депрессирующим минимализмом. Квадратная мягкая мебель из искусственной бежевой кожи в окружении белых стен; стеклянные столы, черные подставки и тумбы на строгом сером ламинате. Функциональный черно-белый стиль с множеством острых углов, простой и открытый, слившийся в общую ахроматическую палитру. Казалось, что с минуты на минуту в комнату должен войти хирург или какой-нибудь супервайзер, и в данный момент, в этом не уютном пространстве, его появления ожидала молодая двадцатиоднолетняя особа, внешность которой визуально едва ли добирала до семнадцати.

Бледное спокойное лицо, истомленное скукой, было направлено в огромный телевизор, прикрепленный к противоположной стене. Ножка, лежавшая на колене своей парной близняшки, устало покачивалась в такт льющейся из динамиков музыки, но телевизор молчал, уступив звуковое сопровождение музыкальной стереосистеме, притаившейся где-то в углу. Белый тапок с головою пушистого зайчика давно уже свалился с носка, и черный педикюр, как пиратские метки, оттенял бледноту пальцев. Нога качнулась еще несколько раз и пять застывших капелек переместились на бежевую кожу дивана – девушка подобрала ногу, уткнувшись мордочкой в колено. Краски мерцающего экрана не могли поднять ей настроение, она зевнула и с выдохом откинулась глубже в диван, уставившись на часы, медлительно идущие на одной из матовых тумб.

Девушка, конечно же, ждала, но не появления какого-то надуманного супервайзера, а временного хозяина этого арендованного жилища, где она жила весь последний год, выбираясь на учебу и в клубы, занимаясь непонятными делами иногда по желанию, но чаще супротив воли, потому что так было нужно, потому что так было устроено, потому что ей – бывшей воспитаннице детского дома – необходимо было как-то выживать. Лишенная родни и настоящего детства, подверженная многолетним унижениям, побоям и даже голоду, она теперь хотела всего и сразу, до поры до времени считая свое нынешнее положение посланным судьбой подарком. Ее жалели, ее ненавидели, и на всех ей было наплевать, ведь ее никто никогда не понимал и мало кто о чем-нибудь спрашивал. В душе она презирала людей, но агрессивной не была; таила в себе известные только ей обиды, но оскорблений не сносила, стараясь не копить, чтобы мстить впоследствии, а разбираться на месте, давая зеркальные ответы и добавляя немного сверх, чтобы сразу пресечь и обрезать, ровно так, как ее выучили суровые будни юности.

Что же было теперь? Теперь она хотела вырваться и из этого подозрительного, во всех отношениях, пристанища, считая его опасным. Она копила деньги, готовилась получить образование и стать, наконец, хозяйкой самой себе.

Дверь стукнула. Музыка играла тихо и девушка без труда услышала этот звук, замирая в ожидании хлопков падающих туфлей. Она знала это. У пришедшего мужчины была дурацкая привычка снимать обувь, не нагибаясь, а поочередно поднимая ноги. Конечно, обувь падала с пяток вниз, не раз заставляя девушку вздрагивать. Вот и первый хлопок… вот и второй… еще секунда и в гостиную войдет спортивного вида высокий мужчина со щербатым, вытянутым лицом – хмурый, холодный, эгоистичный и требовательный, правда все его требования всегда были в приделах выполнимого и, как правило, вознаграждались щедро.

Дотянувшись до столика перед диваном, девушка схватила журнал и закрылась им, а в комнату, в темной рубашке и брюках, с широкой грудью и расправленными плечами тихо прокрался хозяин, останавливая пытливый взгляд на женской фигуре. Журнал слегка опустился вниз и строгие, выразительные глаза, поверх нечитанных страниц, были представлены вошедшему человеку. Молодые люди посмотрели друг на друга и отвернулись – она в телевизор, он в окно – и еще какое-то мгновение оставались безмолвны – он, замерев у окна, она, продолжая сидеть на диване. Лишь музыка, мерцание экрана, а теперь еще и цветная обложка журнала привносили хоть какой-то живой колорит в этот унылый черно-белый склеп.

– Ты как Наполеон³, Кристина, делаешь несколько дел, – не оборачиваясь в комнату, наконец, произнес молодой человек. – Слушаешь, смотришь, читаешь.

– Цезарь⁴, – поправила девушка, отбрасывая журнал, – Цезарь одновременно мог делать до семи дел.

– Университет тебе явно на пользу, – саркастически пролепетал собеседник. – Пересдача на следующей неделе или до осени оставишь?

– Я все сдала, – лаконично выплюнула девушка и только теперь уставилась на спину собеседника, будто ожидая одобрения.

– Сдала – хорошо, значит надо отметить… – рассудил молодой человек, разворачиваясь и цепляя женский взгляд. – Мы ведь больше не в ссоре?

– А мы разве… гм, ну да… – Кристина запнулась, но продолжила, силясь не заканчивать собственное возражение: – Все равно сегодня встреча в клубе, там и отметим.

– Не получится.

– Почему же?

– Я поеду с Михой.

– Как это? Сегодня вечер, посвященный памяти Цоя⁵. Туда и Вета собиралась.

– Она тоже не поедет.

– И что я буду делать?

– Что хочешь. Но когда я вернусь, ты будешь дома, и не будешь спать. Сегодня пятый день, как ты морозишься. Или мы живем вместе или иди к черту.

– Четвертый день, Герман.

– Тебя там еще и считать научили, – Молодой человек глухо засмеялся, будто смех его не собирался выходить наружу, а застрял вместе с воздухом в горле.

Девушка надулась, вновь отворачиваясь к телевизору.

– Не выпячивай губы, как маленькая, обо всем можно договориться! Сегодня нельзя, завтра у меня дела, значит, отметим в воскресенье.

– В воскресенье я буду отмечать с группой.

– Со своими всезнайками? С чего вдруг? – удивился Герман. – Никогда раньше ты с ними не тусила…

– Раньше ты не был таким козлом!!! – неожиданно выкрикнула Кристина, вспыхивая лицом и, опустив ногу, сложила на груди руки.

На лице собеседника проступила улыбка, едкая и противная до тошноты.

– Ты какая-то нервная стала в последние дни, – спокойно констатировал он. – У тебя месячные что ли?

– Да пошел ты, – тихо проворчала девушка.

– Пойду на кухню. Есть хочется. Ты будешь?

– Нет.

Засвистав какую-то апокалиптическую мелодию, молодой человек исчез, и девушка тут же потянулась за пультом, чтобы прибавить звук телевизора. Музыка к этому моменту смолкла, а уставшая стереосистема остановила диск.

"Четыре дня, но лишь сегодня я услышала претензии", – думала Кристина. – "С тобою спишь – ты изменяешь, проклятый, а здесь такой удачный повод! И обвинить не смогу, мол, сама виновата… Сволочь, надоел до чертиков, а деться некуда, остается терпеть. Так и терпи, несчастная, и занимайся делами! Пусть их больше станет, но и денег больше. Еще один год! Сбегу, уеду в Петербург или Сочи, куплю себе квартирку, устроюсь работать и здравствуй честный путь, здравствуй уважение и признание! Я быстро очищусь от грязи, даже вспоминать не буду".

Пока девушка рассуждала, большой палец руки, лежавший на дистанционном пульте, все время перебирал каналы, не на чем не останавливаясь. Да и не хотелось ничего смотреть, ни фильмов, ни передач, ни шоу; не мог телевизор отвлечь от терзающих мыслей, а лишь усиливал злобу и нервы дергал, подливая масла в огонь. Чужая жизнь и выдуманные истории, зачем ей на это смотреть?

Вдруг с кухни донесся звон разбитого стекла. Кристина торопливо поднялась с дивана, пошла на звук и увидела Германа, жарящего что-то на сковородке. Под ногами лежали осколки и яичная скорлупа.

– Сегодня скверный день, – произнес молодой человек, – так все и валится из рук.

– Я заметила, – ввернула Кристина, останавливаясь в дверях. – Перемена погоды.

– Во-во, – согласился Герман, одарив девушку покровительственным взглядом, в тот же миг сменившимся надменным. – Чего уставилась? Они сами по углам не разбегутся. Возьми и подмети!

Кристина молча выполнила команду и, вооружившись совком и веником, жестом попросила отойти от плиты. Герман с грохотом выдвинул табурет из-под тяжелого железного стола, сел и, опершись локтями в колени, положил голову на кулаки, принявшись наблюдать за мельтешащими перед носом джинсовыми шортами.

– Ну, хватит, чисто, отваливай, – бросил молодой человек, грубо шлепая ладонью по женской ягодице.

Кристина, давно привыкшая к такому обращению, не возмутилась, а лишь поменялась с ним местами, да спросила:

– Зачем ты жаришь мясо, у нас ведь есть котлеты?

– Думал, ты их стрескала в обед.

– Мне супа хватило.

– Это было часов пять назад, а сейчас время ужинать.

– Не хочется, – со вздохом ответила девушка, почесывая колено.

– Тогда это все мне, – объявил молодой человек, перекладывая здоровенный кусок бифштекса на тарелку с ранее приготовленной яичницей.

– Пять яиц? А не лопнешь?

– Хотел с тобою поделиться, но теперь специально ничего не оставлю.

– У меня есть котлеты.

Герман закивал, с похожим скрежетом выдвинул еще один табурет, грузно опустился и принялся есть, предупреждая, чтобы Кристина не смотрела, а то от ее недоброжелательного взгляда у него кусок в горло не лезет. Девушка демонстративно отвернулась к окну, вновь надулась и принялась рассматривать собственные руки, ухоженные, но не изнеженные, как могло бы показаться на первый взгляд.

– Ты бы хоть готовить научилась что ли, – бросил молодой человек.

– Зачем? У тебя неплохо получается.

– Чтобы я плевался от твоей стряпни и ругался.

– Чтоб ты подавился от этих слов.

Герман ухмыльнулся, дотянулся до хромированной дверцы холодильника и вынул початую бутылку водки, нерешительно взвешивая в руке – пить или не пить?

– Оставь, – велела девушка, приподнимаясь за рюмкой. – Ты испугался гибддунов или встреча действительно очень серьезная?

– Второе. Потому вам с Виолеттой и не стоит рисоваться перед этими людьми.

– И избрали для встречи клуб?

– Мы ничего не избирали, мы хотели идти туда с тобой, но в последнюю минуту переиграли. Пусть шумно и людей много, зато мало не нужных глаз и подслушивающих ушей. Я сделал депозит на штабную зону, зачем место менять, нам там никто не помешает пошептаться.

– Конспиратор хренов… – пробормотала Кристина, заполняя рюмку. – А ведь я своим сболтнула, что отправляюсь в "БиЭсБи".

– Зря, теперь я их убью, – лаконично ответил Герман, доедая бифштекс. – Сейчас возьму твой телефон, выпишу номера студентов, пробью прописки и всех вырежу. И детей, и родителей, и даже собак и кошек, а если у кого найду аквариум, засыплю хлором.

– Это не смешно, идиот!!! – выкрикнула девушка.

– Твои подколки – не смешно, а я шутить никогда мастером не был. Говорю правду или лгу, но всегда серьезно.

Собеседник замолчал, опустил вилку и нож, и поднял голову. Его сумасшедшие глаза как будто просверлили женский профиль. Кристина дважды за сегодня ощутила на себе подобный взгляд. Первый принадлежал какому-то парню на экзамене. Она вдруг вспомнила об этом и мысленно попыталась воспроизвести картину его, в общих чертах, вполне приятного лица со странным выражением на нем, словно бы парень впервые ее увидел, словно был поражен, удивлен, восхищен и не смог с собою совладать, чтобы заставить отвернуться. Девушка посмотрела на Германа. Нет, его взгляд совершенно другой, он смотрит на нее как на вещь. И Кристина нахмурилась.

– Я тут подумал, Крис, – медленно проговорил молодой человек. – Может тебе ребенка заделать?

– Что!? – чуть опять не вскрикнула девушка, подскакивая на месте.

– При моих делишках, не сегодня – завтра, можно оказаться в переплете, из которого не выпутаться. Не хотелось бы исчезнуть, не оставив никакого продолжения, а с кем еще, как ни с тобой?

Опрокинув в рот рюмку, Кристина справилась с подступившими: жжением и эмоциями, и упавшим голосом ответила:

– Да ты детей терпеть не можешь, какое тебе продолжение…

– Чужих, не своего! Так что, Крис, завязывай с противозачаточными, да и с водочкой тоже. Я дам ему фамилию, а ты его воспитаешь. Хотя… – задумчиво протянул собеседник, будто делая паузу в попытке обдумать мысль, – …зря я поднял эту тему. Из тебя мать никудышная получится. Да и вообще без меня, годам к тридцати, ты сопьешься или станешь по рукам ходить, как дешевая потаскуха. Это сейчас ты молода, красива, относительно независима, во всяком случае, от мира; можешь позволить себе некоторые прихоти и проказы, и за деньги и по настроению; знаешь, что за мной ты как за каменной стеной, что разведу любые проблемы. Но молодость, как известно, состояние временное, в особенности у женщин, и глупо завышать себе цену, в ожидании подходящего покупателя, пришедшего не за тобой. Надо ценить, что имеешь, а ты не ценишь. И кроме косого взгляда, да пустой спальни ничего не даешь взамен. Ты гадкая, скрытная дрянь, согласись, и даже бес получит вывих мозга в попытке разобраться, что происходит у тебя в башке.

Выпученными из орбит глазами девушка уставилась на собеседника багровея от негодования, теряясь и не находя, чем парировать выданный бред.

– Даже не пытайся! – предупредил Герман, словно читая ее мысли, и для весомости собственных слов ударил по столу ладонью. – Вот и сейчас ты заранее все спланировала, и это не последняя рюмка, которую ты выпьешь, чтобы к моему возвращению превратиться в хлам. Ты думаешь, я побрезгую? Как бы ни так!

– Что ты городишь?.. – наконец выпалила Кристина, съеживаясь и пряча взгляд. – Надоела – прогони, а меня виноватой не делай.

– Прогони? – с удивлением повторил Герман. – Прогоню, а куда ты уйдешь? Куда тебе уходить? Что ты можешь вообще? Минеты делать по подъездам или травку в клубах продавать? Ах да! Ты же у нас без пяти минут бакалавр!

Бокал вина занюхал лавром —

Я стал, ребятки, бакалавром!

Честно признаюсь, Крис, я с ужасом жду окончания твоей учебы, и в то же время не сомневаюсь, что никуда ты не денешься ни от меня, ни от Степаныча. За деньги работать надо, ежедневно, от звонка до звонка, а такую ленивую как ты лишь тюрьма, наверное, перевоспитает. Но там тоже работают, кстати, чтобы с ума не сойти, а еще там вышибают спесь и меняют нрав. И сексом тоже занимаются кстати! С коблами, после пары фингалов. Впрочем, стать ковырялкой не твое, ты мужская подстилка.

– Мразь… – злобно прошипела девушка, а молодой человек посмотрел на часы.

– О-о-о, – протянул он, вставая и направляясь в прихожую, – заболтался с тобой…

Опустив вниз голову, Кристина таращилась в пол. Губы ее надулись, щеки сделались пунцовыми, а пальцы, как на экзамене, снова сплелись вовнутрь, отвлекая искусственной болью от нахлынувшего волнения. Она слушала шорохи, производимые Германом – он обулся, облачился в кожаный пиджак, но вдруг торопливо вернулся и навис над девушкой.

– Три года мы живем вместе, – произнес молодой человек мягким голосом. – Три года ты была лишь моим дополнением, и тебя все устраивало, а сейчас, непонятно зачем, вдруг вздумала кобениться? Крис, – тихо позвал он, – у тебя кто-то есть?

Девушка медленно покрутила головой.

– В чем тогда дело?

– Ты стал другим, – с горечью выдавила Кристина.

– Я все такой же, детка, каким и был, просто ты за это время только-только начала меня узнавать, – убедил Герман, довольный эффектом проведенной беседы. – Все бабы, до смешного, такие доверчивые дуры… и лишь мужские плевки могут смыть пелену с их наивных глаз. Я, за свои двадцать семь лет, так пока и не понял, почему бы вам не умываться заранее? Впрочем, Крис, тебя к ним отнести сложно, тебе никто ничего никогда не подсказывал, до всего сама доходишь. Пусть ты делаешь ошибки, но это твои ошибки и тебе некого в них винить. – Взяв девушку за подбородок, молодой человек приподнял ей голову. – Сирота ты моя приморская, русалочка, выброшенная волной. Танцуешь, корчишься, терпишь, но уплыть не решаешься, жалея, что хвост обменяла на ноги. Выпей еще, только не увлекайся, и руки на себя не наложи с пьяну-то! С трупом заниматься любовью у меня сегодня точно не будет желания.

Я фанат, конечно, темных сил,

Но я, скорее гот⁶, чем некрофил.

Посмотрев еще секунд пять в водянистые женские глаза, хозяин круто развернулся и вышел, услышав звон разлетевшейся о стену бутылки, а кухонный пол, год снимаемой им квартиры, был тут же окроплен слезами.