Кошачий король Гаваны

Глава 5. Король сальсы

Завтра все равно стало сегодня. Даже если ты полночи проворочался в поту, брыкаясь под голос Александра Абреу в голове. Даже если трижды переводил будильник и пропустил завтрак. Даже если послал сообщение Латуку Игореву с вопросом, не отложили ли концерт.

«Начало в шесть», – пришел от него ответ.

С другой стороны, жижа на нас не напала.

Куда бы я ни пошел, меня ожидаемо встречали бумажные пульки, подколки и пантомимы на тему «Гангнам стайл». Похоже, вся школа предвкушала мой провал. У меня лишь хватило сил запихнуть в себя ланч.

Мы с Аной договорились встретиться у школы в пять часов. Когда я пришел, она уже сидела на скамейке у бордюра. Ноги вместе, руки на коленях, и неподвижно… так неподвижно. Эта замкнутость так не вязалось с ее вызывающими ярко-красными джинсами и белой футболкой.

– Привет, Рик. – Кажется, Ана штрафу за парковку больше бы обрадовалась.

Что случилось? Я едва не задал вопрос вслух, но я уже научился не давить на нее.

– Идем. Они хотят, чтобы мы проверили звук.

В актовом зале два второкурсника продавали домашнюю выпечку, над головой от стены до стены тянулись цветные баннеры. Неплохо для места публичной казни.

Латук и остальные музыканты устраивались на сцене. Когда я поздоровался, они повернулись. На лице Митча застыла усмешка, он собрался что-то сказать, но увидел Ану и со щелчком захлопнул рот.

Врать не стану, было приятно.

– Привет, ребята, – весело сказал Латук, словно не он всю эту кашу заварил.

Я представил им Ану. Она их едва заметила.

– Когда джазмены доиграют, мы на пять минут опустим занавес, – объяснил Латук. – Вы выйдете, встанете в позицию, и диджей включит вашу песню.

Я дважды проверил пространство перед занавесом. Места предостаточно.

Я глянул на музыкантов, собрался с духом и спросил Ану:

– Ну что, прогоним номер?

Она покачала головой, глядя куда-то мимо меня:

– Где тут уборная?

– Я покажу.

Оказавшись в коридоре, вдали от всех, Ана остановилась и оперлась об оконную раму, словно под тяжестью груза:

– Давай постоим тут немного.

– Я думал, тебе надо…

– Прости.

Ана впервые за весь день посмотрела мне в глаза. И я увидел в ее взгляде неуверенность.

– За что?

– Мой отчим…

Меня пробрала дрожь.

– Мы похоронили его этим утром, – закончила Ана.

Я оцепенел.

«Ты пришла сюда с похорон?»

Я не задал этот вопрос вслух. Не потому, что такой внимательный или вежливый. А потому, что кто-то словно насыпал льда мне за шиворот.

Нахлынуло воспоминание о тусклом утре, когда я взял пригоршню влажной земли и бросил на гроб матери. Тем утром я не мог заставить себя говорить. Даже не мог плакать. Другие ребята, мамины ученики, плакали, а я стоял там и не мог выжать слезинки. Безжизненный, запертый в холодном тяжелом теле.

– Соболезную, – сказал я. – Но что ты тогда вообще тут делаешь? Выступление – это ерунда. Потанцуем в другой раз.

Ана резко повернулась ко мне:

– Нет! – Потом уже мягче: – Нет. Мне это нужно. Когда я танцую, то могу забыть.

– Хорошо.

– Давай прогоним номер, – предложила она. – Прямо тут?

Мы попытались. Ана двигалась по инерции, механически. Глядя на нее, я даже не мог вспомнить шаги.

В общем, мы облажались. А через несколько минут облажаемся перед всей моей школой.

– Уверена, что хочешь это сделать? – спросил я.

– Потанцуй со мной. Пожалуйста.

С тем же успехом она могла просто приставить мне пистолет к виску.

* * *

– Представь нас спокойно, – попросил я Латука перед началом концерта. – Делай что хочешь, но не перегибай, ладно?

Полчаса спустя джазмены ушли со сцены под вежливые аплодисменты. Занавес опустился. Из динамиков загремел голос Митча:

– Дамы и господа! Шоу, которого наша школа еще не видела! Прямиком с солнечных пляжей Кубы! Встречайте нашего Короля сальсы Рика «Кота» Гутьерреса и его партнершу Ану Кабреру!

– Король сальсы, ха, – заметила Ана.

Раздались аплодисменты. Погас свет. В темноте мы прошли на сцену и заняли исходную позицию лицом друг к другу. Тени во мраке.

У меня тряслись колени. Я ощущал себя холодным, как пингвин, и таким же грациозным.

Из зрительного зала донесся смех и крики:

– Рики! Рики! Мяу!

Вступили ударные, запело пианино. Заиграла «Havana D’Primera».

Включился свет, обжигая глаза.

Шаг, шаг, скольжение. Шаг, шаг, скольжение.

Я двигался, инстинктивно повторяя все за Аной.

Поворот в одну сторону. Поворот в другую. Выброс ноги, взмах рукой.

Затем…

А затем я увидел Ану, по-настоящему ее увидел. Не стильный наряд. Не элегантные, легкие па. Это все неудивительно.

Нет. Я увидел ее улыбку.

Она буквально лучилась радостью. Улыбалась так, словно всю жизнь мечтала со мной танцевать. Так, словно никогда не испытывала боли.

От неожиданности я опешил, споткнулся и выставил ногу в сторону, чтобы не упасть.

Ана тут же скопировала движение, тоже споткнулась, только грациозно, словно все так и задумано. Мы вместе перешли к следующему па, словно ничего не произошло.

Музыка изменилась. Мы сошлись, сцепили руки и закружились, пока Александр Абреу пел о красоте своей страны.

Поначалу я со страхом переходил от одного движения к другому. Но Ана буквально излучала уверенность, ее рука твердо лежала на моем плече. Я расслабился и отдался ритму. Страх покинул меня, и я затанцевал.

Ана придумала нам простой медленный номер. Про двух влюбленных, которые встретились, разошлись и снова встретились, не в силах противиться чувствам, хотя у них нет будущего.

Мы кружили друг вокруг друга, осторожно сближались, расходились прочь, но снова сцеплялись тело к телу. Один ритм, одно целое, движущееся под размеренный ритм сальсы.

Я пропустил пару шагов, забыл повести плечами для акцента, но музыка влекла меня дальше, как и ободряющее объятие Аны. Мне захотелось запеть вместе с Александром Абреу, однако я не стал – точно бы сбился, – но музыка все равно звучала во мне.

Песня достигла кульминации. Мы исполнили сложную дорожку поворотов и перехлестов – Ана проходит под моей рукой, я под ее. Наши тела переплелись, словно мы пытались оторваться друг от друга, но не могли.

Музыка стала затихать, и мы сдались. Я зацепил локтями локти Аны и привлек ее к себе. Так мы и покачивались из стороны в сторону под последние ноты песни.

Я улыбался ей.

Она улыбалась мне.

Мы остановились, но внутри меня танец продолжался. И это казалось таким правильным – стоять на сцене с Аной и танцевать перед всей школой.

Свет погас.

Раздались аплодисменты. Хотел бы я назвать их овацией, но они были едва ли приличные, даже усталые. Впрочем, от этой публики я и такого не ожидал.

Пока я витал в мыслях, Ана обняла меня в темноте. Прильнула своим теплым телом, прижалась лбом ко лбу. Ее дыхание обжигало мне губы.

Я замер.

Она отстранилась.

Свет зажегся.

Улыбка Аны пропала, словно ее никогда и не было.

У меня снова мороз продрал по коже. Но Ана повернулась к зрителям, и я последовал ее примеру. Мы поклонились.

Аплодисменты зазвучали громче. Кто-то засвистел. Кто-то – кажется, Флавия Мартинес – восторженно взвизгнул. Кто-то еще крикнул: «Отлично двигаешься, Рик!»

Рик. Не парень-кот.

Я невольно расправил плечи.

Когда мы ушла в гримерку, Латук дал мне «пять»:

– Отличная работа, парень.

Остальные эхом подхватили его слова и поспешили на сцену.

Я улыбался как идиот.

Вытерев шею полотенцем, Ана заметила:

– Могло быть и хуже.

О… сладкий вкус победы.

– Спасибо, что помогла. – Я стоял, обливаясь потом и понятия не имея, что сказать. – Особенно сегодня.

– Какой-то момент мы действительно танцевали, – продолжила она, словно не слыша меня.

– Хочешь, побродим где-нибудь? – предложил я. – Мне не нужно торчать здесь до самого конца.

– Оставайся. Я иду домой.

Я замялся, а потом выпалил:

– Если хочешь выговориться, я здесь и тебя поддержу.

– Я хочу увидеть, что моя мама держится, – ответила она. – А еще забраться в кровать и ни с кем не разговаривать. Хорошо?

Я кивнул.

На лице Аны что-то мелькнуло.

– Спасибо, Рик. Я понимаю, ты пытаешься помочь. Я хотела бы… Я позвоню тебе, если мне что-то понадобится.

И она ушла.

До конца вечера я думал над ее словами. «Я хотела бы…»

Чего бы она хотела?

После концерта вопрос отошел на второй план. Мне предстояло выслушать впечатления еще нескольких зрителей, пока я пробирался сквозь толпу желающих полакомиться выпечкой.

– Отлично выступил, сынок, – сказал папа.

– Не стоит так уж удивляться.

Потом подошла Флавия Мартинес:

– Тебе надо расслабить плечи, а то они у тебя совсем деревянные.

– О!

– Хотя знаешь, это и правда было похоже на танец.

– Я запомню.

Вот уж точно.

– Мы и не знали, что ты умеешь танцевать, – сказало мне достаточно много народа, по большей части девушки.

Последним ко мне подошел Роб Кенна. Я внутренне подобрался, глядя, как он подбирается боком, с глуповатым выражением на лице. Неужели наконец…

– Эй, котяра… та девушка, с которой ты танцевал. У нее есть парень?

Я уставился на Роба, переваривая вопрос.

– Да. Да, есть.

Я солгал не из вредности или ревности (кто? Я?). Просто потому, что друзья не знакомят друзей с Робом Кенной.

– Вы, ребята, меня прямо в прошлое перенесли, – заметил отец по дороге домой, пока мы стояли на светофоре. Был теплый пятничный вечер, и мы затерялись в толпе гуляющих. – Ты ведь никогда не видел, как мама танцует, да?

Я опешил:

– Мама умела танцевать?

– Еще как. Прямо как кинозвезда. Правда она редко это делала. Говорила, что танец напоминает ей о доме. – Отец искоса на меня взглянул. – Но иногда, слегка выпив, она начинала крутить бедрами…

– Не смей говорить о маме в таком тоне, – попытался отшутиться я. – Это просто ужас.

Я постарался не подать виду, но было обидно узнать, что мама, оказывается, танцевала. Если бы она меня учила, я бы сейчас выступал так же хорошо, как Ана. Но мама скрыла это от меня, как и многие прочие секреты своего прошлого.

– А как зовут ту девочку? – продолжил отец, как ни в чем не бывало. – Твою партнершу? Я видел, как ты на нее смотрел.

– Ана, – ответил я и быстро добавил: – Это только для номера.

– Приведи ее как-нибудь на ужин. Я приготовлю свой фирменный шницель.

Я послал ему взгляд, который должен вселять страх в сердца противников.

– Тебе что-то в глаз попало? – поинтересовался отец.

– Ага, один немец.

– Я просто говорю, что вы хорошо смотритесь вместе.

Словно ты и должен с ней танцевать.

– Угу.

– Может, однажды вы, ребята, будете вместе танцевать в Гаване, – сказал папа.

– Ага. Конечно.

* * *

Неделю я не видел и не слышал Ану (танцевальная школа закрылась на каникулы). А потом однажды вечером она написала мне по Фейсбуку: «Позвони мне. Если есть время».

Я кинулся к себе в комнату, закрыл дверь, схватил телефон, затем минуту посидел на кровати, успокаивая дыхание. А потом набрал ее номер.

– Алло, – безжизненно отозвалась Ана. Не сварливо, скорее устало.

– Привет, – сказал я.

На несколько секунд повисла тишина.

Я не осмеливался ее нарушить.

Наконец Ана заговорила:

– Сегодня я пришла домой и обнаружила здесь отца. Он сидел на кухне с мамой.

Я опешил. Разве Ана не похоронила… а… она о своем биологическом отце.

– Что ему надо?

– Сказал, что пришел нам помочь в тяжелое время. – Ана помолчала. – Вроде не пьяный, но все равно от него ликером пахло.

– Сожалею, Ана. Ты… – Я поискал правильные слова. – У тебя с ним проблемы?

Ана невесело хмыкнула:

– Какие уж проблемы! Он переезжает к нам.

– Что?

– Мама сказала, нам нужна помощь. Призналась мне, что ей нужна жилетка, чтобы поплакаться. Видимо, меня недостаточно.

Я закрыл глаза. Глубоко вздохнул, пытаясь представить, что чувствует Ана, и пришел в ужас.

В теории я знал, что все семьи разные и у всех разные родители. Но столкнуться с этим в реальности – совсем другое дело.

– Мне жаль, – сказал я, хотя слова казались слабыми и пустыми.

– Она никогда не умела сказать ему «нет». И ушла только потому, что однажды ночью он перешел черту и… а теперь прошло несколько лет, а он всегда так убедительно извиняется… Я не могу, Рик. Не могу жить с ним под одной крышей. Даже ради матери.

– И не надо, – заявил я увереннее, чем себя чувствовал. – Поживи пока у меня. Я договорюсь с отцом. Мы что-нибудь придумаем.

– Мама никогда не позволит. Мне в сентябре только семнадцать исполнится… Она не дура. Просто ей очень больно. Вскоре она вспомнит, что за человек мой отец. – Пауза. – Вот только я не хочу оказаться тут в этот момент. Прости, может, это эгоистично, но я правда не хочу.

– Ты и не должна.

И тут, пока я отчаянно придумывал, что же сделать, меня осенило.

Я вспомнил слова отца, его замечание по дороге домой с концерта:

«Может, однажды вы, ребята, будете вместе танцевать в Гаване».

У меня заколотилось сердце, во рту пересохло, и я сглотнул в безуспешной попытке прочистить горло. А потом сказал это:

– Давай поедем на Кубу. Проведем лето, танцуя сальсу в Гаване.

* * *

Помните Снежка, который пьет из тарелки с хлопьями? Как мы уже выяснили, вы смотрите такое видео, потому что хотите посмотреть, как он упадет. Вот что вас веселит. Постоянный успех наводит скуку.

Кроме случая со Снежком…

Котенок делает этот огромный безнадежный рывок… допрыгивает до стола и скачет по нему от радости. Он так упивается своей победой, что вы не можете его в этом упрекнуть.

Кроме того, вы знаете, что вскоре он опять будет биться головой об стену.

* * *

Разумеется, Ана ответила на мое предложение обнадеживающим:

– Что сделаем?

Я могу несколько глав описывать, как ее уговаривал. Рассказать, как уламывал наших родителей, как мы все планировали, готовились и рассчитывали. Но если я правильно помню, эта книга не называется «Логистика зарубежных поездок. Издание третье, исправленное, с добавленными главами по родительской психологии».

Лучше перечислю основные вехи. Ана прошла три стадии.

Стадия первая, ночная, на Фейсбуке.

«Да брось, парень. Нельзя просто взять и поехать на Кубу». И гифка с Боромиром в придачу.

«Конечно же нельзя, – ответил я. – Надо лететь. Сначала в Канкун, потом в Гавану. Как наполовину кубинец, я могу лететь прямо из Штатов». Но даже с учетом недавних послаблений режима ситуация у Аны была сложнее.

«Это же незаконно».

«Как и держаться за руки в школе в штате Теннесси, – ответил я, нагуглив подходящее сравнение. – Невелико преступление».

Знаю, мама была бы в ярости. Но я также припомнил слова папы об эмбарго. Пятьдесят лет прошло, а Кастро по-прежнему у власти. Все еще управляет своим народом, и неважно, как остальной мир на них давит.

«Главное – это поможет уговорить твою маму, – написал я. – Скажи, что хочешь обрести свои латиноамериканские корни. С моим отцом отлично сработало. И получишь два месяца вне дома. Как раз твои родители успеют разобраться».

«Это безумие», – написала Ана.

«А тебе никогда не хотелось спонтанно сделать какую-нибудь глупость? – нахально спросил я. – Уехать, танцевать и забыть обо всех и обо всем хоть на время?»

Долго время Ана молчала, а потом ответила: «Забыть. Было бы неплохо».

Стадия вторая, на следующий день за ланчем в ресторане. – Я ни за что не потяну два месяца в Гаване. – Ана впилась зубами в два кусочка ржаного багета, разделенных океаном мягкого сыра. – Авиабилеты еще может быть. Но отель?

– Можем остановиться у моей тети Хуаниты, – предложил я. – Остальное доберу из своего счета на колледж.

– Что? – уставилась на меня Ана.

– Совсем немного. – С помощью сайта я заработал восемнадцать тысяч долларов. Если потрачу пять, все равно останется больше, чем бывает у большинства первокурсников. – Кроме того, я могу пойти в хорошую школу на полный пансион. Там тотальный социализм. Забирают все твои сбережения и покрывают остальные расходы сами. К ним даже выгодно приходить бедным.

– Это такая глупость, что я даже не знаю, с чего начать, – возразила Ана. – Нет никакой гарантии, что тебя примут или станут за тебя платить.

– Я хочу воссоединиться с семьей, – заявил я. – Узнать ту самую Кубу, где выросла мама. Разве плохо отдать за это немного денег?

Ана посмотрела мне в глаза:

– Ты действительно поэтому туда собрался?

– Конечно. – Отчасти так оно и было. Еще мне хотелось помочь Ане, ну и стать с ней ближе, само собой, но к чему это озвучивать? – А еще я хочу научиться лучше танцевать.

Ана ухмыльнулась одним уголком рта:

– Я прямо их слышу. Рик Гутьеррес! Король гаванской сальсы!

Я поморщился:

– Звучит не очень, согласен. Но…

– Прости, – поспешно извинилась Ана. – Я нагрубила. Уверена, из тебя выйдет отличный танцор.

Я пожал плечами:

– Может, заодно снимем фильм о сальсе в Гаване.

Глаза Аны вспыхнули.

– Или объединим его с фильмом о Нью-Йорке, сделаем акцент на сравнении и контрасте, особенностях сальсы тут и там. Мы можем снимать в клубах, сделать несколько сцен на улице, взять интервью у каких-нибудь групп тимбы… – Она улыбнулась. – Я хотела бы закончить фильм в этом году. И посвятить его памяти отчима.

Стадия третья: принятие. На залитой солнцем скамейке у Ист-Ривер.

– Думаю, мы можем поехать, – сказала Ана, подтянув под себя ноги. – Только скажи мне одну вещь.

– Да?

– Ты же не устраиваешь это все, только чтобы залезть мне под юбку? – Ана посмотрела мне в глаза. – Потому что сейчас мне не до отношений. Понял?

– Конечно.

Я все еще помнил, как мы обнимались на сцене после танца. Не сейчас… это же не значит «никогда».

Я не стану давить. Мы просто поедем в Гавану вместе. Станем потягивать пинаколаду на побережье. Танцевать у прибоя. И если она передумает… что ж, я не виноват.